Кодекс порядочных людей, или О способах не попасться на удочку мошенникам, стр. 4

НРАВСТВЕННЫЕ, ПОЛИТИЧЕСКИЕ, ЛИТЕРАТУРНЫЕ, ФИЛОСОФИЧЕСКИЕ, ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ, РЕЛИГИОЗНЫЕ И ФИНАНСОВЫЕ РАССУЖДЕНИЯ КАСАТЕЛЬНО ВОРОВСКОГО СОСЛОВИЯ

Воры составляют особый класс общества; они способствуют общественному развитию; они проникают повсюду, подобно воздуху, и служат смазкой для шестеренок общественного механизма; воры — своего рода государство в государстве.

До сих пор воровское сословие не стало еще предметом рассмотрения хладнокровного и беспристрастного. В самом деле, кому есть дело до воров? Судьям и прокурорам, полицейским и жандармам, а еще — жертвам их проделок.

Судья видит в воре преступника по преимуществу, человека, который сделал своей профессией попрание законов, и назначает ему наказание. Прокурор предает вора суду и предъявляет ему обвинение. Оба взирают на вора с отвращением, и у них есть к тому все основания.

Полицейские и жандармы тоже заклятые враги воров и смотрят на них с великим пристрастием.

Наконец, порядочные люди, которых обокрали, еще меньше всех прочих склонны входить в положение воров.

Что же касается до нас, мы сочли необходимым, прежде чем взяться за разоблачение воров заурядных и незаурядных, предложить вниманию читателя беспристрастные размышления о ворах; быть может, только тот способен рассмотреть этот предмет всесторонне, не теряя хладнокровия и не рискуя прослыть защитником воров, кто, подобно нам, посвятил целую книгу раскрытию их замыслов, направил яркий луч света на их проделки и тем самым лишил их средств к существованию.

Вор есть человек единственный в своем роде; он рождается баловнем судьбы, получая в дар от природы разнообразные совершенства: невозмутимое хладнокровие, неколебимую отвагу, умение долго ждать случая и мгновенно им пользоваться, проворство, храбрость, крепкое телосложение, зоркие глаза, ловкие руки, подвижное и улыбчивое лицо; все эти достоинства, составляющие предмет гордости Ганнибала или Каталины, Мария или Цезаря, для вора суть вещи самые обыкновенные.

А разве не должен вор вдобавок знать людей, проникать в их характеры и страсти; разве не должен он уметь ловко врать, предвидеть обстоятельства, заглядывать в будущее, обладать умом острым и быстрым? Разве не должен он соображать стремительно, высказываться остроумно, быть хорошим актером и хорошим мимом? Разве не должен он перенимать тон и манеры самых разных сословий, уметь подражать приказчику, банкиру и генералу, а при необходимости представать в облике префекта полиции или в мундире жандарма? Наконец, разве не требуется ему воображение, и притом воображение блистательное — то самое, благодаря которому на свет являются Гомеры и Аристотели, трагические поэты и поэты комические? Разве не должен он постоянно изобретать все новые и новые пружины действия? Ведь для него быть освистанным значит отправиться на галеры.

Если же учесть, с каким нежным чувством, с какой отеческой заботливостью каждый сберегает то, чем желает завладеть вор, — вездесущие деньги, подобные Протею; если принять во внимание, как тщательно мы сохраняем и прячем, скрываем и утаиваем это сокровище, тогда станет ясно, что, когда бы вор употребил свои изумительные способности на благие дела, он прослыл бы существом необыкновенным; для того, чтобы стать великим человеком, ему не хватает одной-единственной малости.

Что же это за малость? Не в том ли заключается дело, что люди эти, чувствуя великое свое превосходство, испытывают одновременно столь же великую склонность к безделью, обычное следствие блестящих талантов; что, живя в нищете, они сохраняют бешеную дерзость желаний — неотъемлемое свойство гения; что они страстно ненавидят общество, презирающее их за бедность; что сила характера мешает им смирять порывы, что они разрывают все цепи, пренебрегают всеми обязанностями и видят самый легкий способ разбогатеть не в чем ином, как в воровстве. Дистанцию, отделяющую их от предмета их страстного желания, они объявляют несуществующей и творят зло с наслаждением, обретаются во зле, держатся за него, свыкаются с ним и делают из всего, что знают об общественном состоянии, выводы сильные, но далекие от общепринятых.

Подумайте, однако, о тех событиях, которые вынуждают человека избрать это трудное ремесло; подумайте о том, что от удачи до гибели у вора всего один шаг; что перед ним, как перед пашой, командующим войсками Его Высочества Султана, открыты всего две возможности: либо победа, либо виселица, — быть может, тогда политические и нравственные ваши заключения обретут более возвышенный характер.

Следует признать, что если человек решается преодолеть заграждения, какими законы окружают имущество ближнего, его толкает на это неодолимая, роковая потребность; ведь общество не способно прокормить всех голодных; что же им остается делать, если они не знают другого способа заработать на кусок хлеба? Скажу больше: в тот день, когда масса обездоленных возьмет верх над массой богачей, общественное состояние переменится самым радикальным образом; в настоящее время переворот такого рода грозит Англии.

Налог на бедных сделается для Англии непосильным, и в тот день, когда из тридцати миллионов двадцать начнут умирать с голоду, богачей не смогут защитить ни жандармы, ни пушки, ни кони. Подобный кризис случился некогда в Риме; сенаторы приказали убить Гракхов; но этого оказалось недостаточно; потребовалось явление Мария и Суллы, которые, чтобы прижечь язву, залили республику кровью [9].

Мы не ведем сейчас речь о ворах по душевной склонности, которых описал доктор Галль [10], доказавший, что их порок есть результат природной конституции; такое предопределение — груз невыносимо тяжкий и достойный сочувствия, а между тем мы вовсе не намерены защищать саму идею воровства, мы желаем лишь пробудить в читателях жалость и призвать их к осторожности.

Итак, допустим, что в принципе человеку общественному воровство отвратительно, и, исходя из этой гипотезы, признаем, что, прежде чем окончательно заглушить голос совести, он некоторое время пребывает во власти мучительных сомнений, испытывает жестокую нужду, подавляет угрызения совести; а значит, переход от невинности к воровству совершается не в один миг; ему предшествует нешуточная борьба: сколько противунаправленных желаний, сколько ужасных лишений и страшных тягот!

Большая часть воров не обделена ни умом, ни образованием; они опускались постепенно и, вследствие целой цепи невидимых миру бедствий, перешли от блеска к нищете, сохранив, однако же, свои привычки и потребности. Умные лакеи прислуживают богатым господам, не соблазняясь зрелищем хозяйской роскоши, прочие отдаются во власть игры или любви и не умеют противостоять искушению разбогатеть раз и навсегда.

Толпа видит человека на скамье подсудимых, она знает, что он преступен, и смотрит на него с отвращением, а между тем священник, заглянув к нему в душу, нередко замечает в ней ростки раскаяния. Какой великий предмет для размышлений! Как возвышенна христианская религия, когда вместо того, чтобы брезгливо отвернуться от согрешившего, она прижимает его к своей груди и плачет вместе с ним.

Однажды некий священник был призван, дабы исповедать вора перед казнью; дело происходило во Франции, в тюрьме города Анже, в те времена, когда за одно украденное экю [11] человека отправляли на виселицу.

Священник входит в темницу, видит человека смирившегося и выслушивает его рассказ. Бедняга — отец семейства, не знающий никакого ремесла; он воровал, чтобы прокормить своих детей и порадовать любимую жену; ему приходилось несладко, и все же он не хочет умирать. Он умоляет священника не губить его, выпрыгивает в приоткрытое окно и убегает. Священник быстро удаляется.

Прошло семь лет; священник отправился в путешествие; однажды ночь застала его в деревне в самом центре провинции Бурбоне; он входит в деревенский дом, чтобы попроситься на ночлег.