Синее море, белый пароход, стр. 11

Мы пересекли поляну с прошлогодними клумбами. Ивао раздвинул стеклянную дверь и с поклоном попросил меня войти. Я начал заражаться их вежливостью и показал рукой, чтобы первой вошла Сумико. Напишу об этом ребятам — со смеху лопнут. В школе-то мы трепали девчонок за космы. В прихожей, перед лестницей на второй этаж, стояли рядочком гэта — дощечки с цветными полосками кожи и материи на носках. Ивао и Сумико сняли свои дзори и поставили рядом с гэта. А я почистил пятки о штанины, и все. И тут я увидел, что Сумико усмехнулась. Я сдвинул брови и засунул руки в карманы. Ради Юрика надо было стерпеть все.

7

По скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж и сразу попали в комнату с верандой. На стенах комнаты были наклеены картинки с изображениями дымящихся вулканов. В левом углу на низкой подставке стоял аквариум. В зеленой воде висели меж нитками водорослей золотые рыбки. Они пучили на меня глаза, похожие на кусочки бутылочного стекла. У них были смешные отвисшие брюшки и рыжие, как огонь, длинные эластичные плавники и хвосты.

Я подошел к аквариуму по мягким матам, которые по-японски назывались татами, и опустился перед рыбками на колени. Такие не снились Юрику и во сне… Я поднял глаза на Сумико и приготовился сказать по-японски: «Дайтемне, пожалуйста, рыбку».

Но тут я услышал, как звякнула дверь на веранду. Ивао раздвинул ее и с захлебом стал рассказывать отцу о нашем знакомстве. Я навострил уши. Ивао упустил, что я налетел на них. Зато со всеми подробностями он рассказал, как я спас Сумико. Ивао жестикулировал руками и подергивал время от времени желтую косынку на своей худой шее.

Старик на веранде не менял позы. Казалось, для него важнее трубка с длинным бамбуковым мундштуком и маленьким чубуком, чем спаситель его дочери. Ивао стал рассказывать во второй раз то же самое. Под конец старик встрепенулся и вынул трубку изо рта. Тогда Ивао в третий раз рассказал ему о том, как я спас Сумико.

— Где он, этот русский мальчик? — спросил старик и медленно повернул голову. Его глаза в бурой сетке морщин не видели меня, хоть я стоял близко, в косом потоке света с веранды. Глаза его блуждали, как у пьяного.

Сумико подтолкнула меня к отцу.

— Его зовут Гера, — сказала Сумико.

— Спасибо, Гера-сан, — сказал старик. Он взял мою руку и приложил к своей шершавой щеке. — Хороший росскэ марчик. — И забормотал по-японски, так что я разобрал только несколько фраз: — А жену мою и Тосиэ никто не спас… Зачем я их отправил?.. Надо умирать вместе… Все равно миру конец… Бомбы взрываются, как вулкан Фудзи. — Он бросил мою руку, закрыл лицо ладонями и стал раскачиваться: — О-о, конец миру, конец, конец, конец…

Ивао и Сумико с обеих сторон стали гладить серые волосы отца. Старик оторвал руки от лица и уставился на море. Слезинка выползла из его глаз и, точно головастик, сползла к губе. Ивао набил его трубку табаком и зажег. Сумико сунула мундштук в рот отцу. Старик, не отводя взгляда с одной точки, втянул дым впалыми щеками, выпустил и сказал:

— Там, на острове Птиц, нет бомб, нет русских, нет американцев, нет никого… Там никогда не будет войны… Кимура увезет нас туда на своем сейнере…

— Да, отец, — ответил Ивао и поправил на шее шелковую косынку, — мы скоро поплывем на пустой остров.

Я поискал глазами в море и увидел, куда смотрел старик и его дети. На самом горизонте из моря торчал островок. Он почти сливался с морем и небом. Я его заметил-то лишь потому, что тонкая острая тучка прерывалась в том месте.

Неслышно ступая по татами, вернулась ко мне Сумико.

Она попросила извинения за отца. Вот уж «шибко нежное воспитание», как говорит мой отец. Я пожал плечами и выразительно посмотрел на аквариум. Но Сумико хотела мне все объяснить, как будто я за этим пришел. Она стала рассказывать, что отец ее был хорошим врачом. Много людей вылечил Ге. А теперь вот сам болен. Он помешался после смерти мамы и сестренки Тосиэ. Когда началась война, отец отправил их в Хиросиму. Вся семья должна была переехать в сердце страны, в безопасное место. Да война не ждала… И вот они получили письмо от знакомых из Хиросимы. В письме сообщалось, что мама и Тосиэ погибли.

Сумико подошла к двери направо и отодвинула одну половинку. Она вошла в полутемную комнату и опустилась на колени перед тумбочкой, над которой был приколот к стене бумажный листок с сидящим богом Буддой. Сумико сложила ладони, как Будда. На домашнем алтаре чадили две свечки, по-ихнему ароматические палочки. Помолившись, Сумико взяла с алтаря трубочку бумаги и вернулась ко мне. Она пробежала глазами столбики иероглифов сверху вниз и рассказала мне дальше.

Ее мать нашли в автобусе с мертвыми пассажирами.

Тосиэ была в школе. Увидев за окном вспышку, похожую на извержение вулкана Фудзи, она упала под столик. Раздался грохот, подобный тому, когда тайфун обрушивает море на берег. Ученики с криком попадали на пол… Лишь несколько человек выползли потом из горящей школы… Тосиэ плакала и бежала по улице, пока не свалилась. Знакомые подобрали ее у своего дома. Они пригласили врача. Но врач не мог помочь. У Тосиэ беспрерывно шла кровь из носа и пучками лезли волосы. Когда она умерла, осталась лишь прядь на затылке…

— Папа теперь как маренький, — сказала Сумико и прижала письмо к глазам. — Папа бойся бомба. Он говори: «Ивао, Сумико, Кимура, надо живи пустой остров».

— Кто вам карточки выдаст на хлеб тогда? — спросил я.

— Не надо хреб, — ответила Сумико. — Япан кушай трава, рыба.

— Вы все тут чокнулись, — пробормотал я себе под нос.

— Что говори? — встрепенулась Сумико.

— Рыбки у вас больно красивые, — ответил я, кивнув головой на аквариум.

Сумико объяснила мне, что рыбки эти принадлежат дяде Кимуре. Он скоро придет. А пока они с Ивао будут развлекать меня картинами, которые нарисовал тот же Кимура.

Я заинтересовался. Ивао принес эти картинки, нарисованные на белой толстой бумаге цветными мелками. Мы все трое сели на татами и сгрудились возле картинок.

На первой был изображен бой самураев с какими-то туземцами в звериных шкурах. В руках у самураев, одетых в синие шелковые кимоно, сверкали широкие мечи и секиры на бамбуковых палках. Оскалив зубы, самураи прыгали на песчаный берег из своих лодок и гнались за туземцами. Некоторые туземцы пытались отстреливаться из лука, но самураи настигали их и рубили… Чернильные волны с белыми когтистыми гребешками несли к берегу караван самурайских лодок с высокой кормой и парусами, напоминающими крылья бабочек-капустниц.

Ивао ткнул пальцем в туземцев и гордо сказал:

— Айну.

— А-а, это которых вы перебили, — ответил я. — Читал. Айну жили на островах.

Я отодвинул от себя картинки, потому что там были сплошные самураи, и сказал:

— Надо рисовать собак, яблоки, дома с дымом…

— Коннити ва, — раздался за спиною голос, напоминающий мурлыканье кота.

Я вздрогнул и обернулся. Это был тот японец, что просил тогда в порту продать махорки. Щеки его напоминали терки с редкими дырочками.

— Здравствуйте, Кимура-сан, — ответили вместе Ивао и Сумико и поклонились.

Мой взгляд сорвался до его кривых ног в шерстяных носках. Если Кимура узнает меня, никакой рыбки я, конечно, не получу, Я ощущал на своей голове взгляд Кимуры. Пришлось притвориться, будто я внимательно разглядываю картинки.

— Вы не достали табаку? — спросил Ивао.

— Нет, — ответил Кимура.

— У отца кончается табак, — сказал Ивао.

— Зачем здесь этот русский? — спросил Кимура.

Я расслышал его слова так, будто он издалека очень быстро приближался ко мне. Кимура, ловко поджав ноги, сел передо мной. Он продолжал сверлить меня глазами, которые поблескивали в кривых, как мечи самураев, разрезах. Сам при этом улыбался, ощеряя полукоронки на передних зубах. Золото только с краев прикрывало коричневые зубы.

Я с тоской поглядел на аквариум. Похоже, мое положение ничуть не лучше, чем у этих бедных рыбок. Теперь черта с два убежишь. Ловкий Кимура, сразу видно. Вдруг он вообще переодетый самурай? И мне тут придет конец!.. Даже письмо ребятам не написал… Мама предупреждала, чтобы не отходил от дома. Рассказывал Загашников, что японцы поджигают дома русских переселенцев… Что стоит им хлопнуть меня? Озноб прошел вдоль хребта к пояснице.