В погоне за призраком, или Испанское наследство, стр. 39

О столь странных обстоятельствах было немедленно доложено капитану. Все ожидали от него обычного взрыва ярости и жестокой расправы с пленными, но Черный Билл повел себя совсем иначе. Убедившись, что его подручные говорят правду и вместо ценного груза на захваченном корабле находится барахло, которое можно использовать разве что в качестве балласта, Черный Билл впал в мрачную задумчивость. После долгих размышлений он наконец вызвал боцмана к себе и сказал:

– Обшарьте судно еще раз! Все ценное снять, особенно пушки. И еще до полудня отправим всех на корм рыбам!

– Но, капитан, если у нас сейчас нет квартирмейстера, который защищал бы наши интересы, это не значит, что вы можете нарушать кодекс береговых братьев. По обычаю, команда имеет право забрать себе все, что находится выше верхней палубы, и барахло матросов и пассажиров тоже. Так что, если мы так скоро затопим судно, ребята будут недовольны! – возразил Грязный Гарри.

– Никогда я не слыхал, чтобы ты так долго молол своим языком! Этак ты сам захочешь быть квартирмейстером! Ну ладно, проваливай и делай как знаешь, – пробурчал Черный Билл и снова припал к полупустой бутылке.

Глава 7

Ad maiorem Dei gloriam [31]

Франция. Париж

В полдень, объявляя большую перемену и обед, ударил колокол, и воспитанники королевского коллежа [32] Людовика Великого с радостными криками и смехом высыпали на выложенный каменными плитами внутренний дворик, где немедленно принялись прыгать друг другу на спины и мутузить товарищей. Роберт Амбулен, напротив, заходил внутрь, и ему пришлось крепко держаться за деревянные, отполированные сотнями детских ладоней перила, чтобы его не сшиб ненароком какой-нибудь буйный школяр в испачканном чернилами кафтанчике.

В Париже отцветала весна, и розоватые свечи каштанов роняли лепестки, которые подхватывал теплый ветер и разносил по всему городу.

Расположенный на улице Сен-Жак, в самом сердце Латинского квартала, неподалеку от выстроенного на холме аббатства Святой Женевьевы, основанный Людовиком XIV и руководимый иезуитами, этот коллеж по праву считался одним из самых знаменитых учебных заведений своего времени. Отцы-иезуиты блястяще преподавали латынь, греческий и риторику. Было у них и еще одно пристрастие, которое, несомненно, откладывало неизгладимый отпечаток на выпускников этого заведения. Воспитывая прежде всего людей светских, достойные монахи приобщали своих питомцев к различным искусствам, среди которых театр играл видную роль. Скорее всего, на этот факт повлияли вкусы патрона сего учебного заведения – самого короля, который, как известно, почитая театр квинтэссенцией всех искусств, до последних дней своей жизни питал к нему вполне объяснимую слабость. Что и говорить, Людовик-Апполон, Людовик-Марс и Людовик-Юпитер сам играл на своем Олимпе; и что такое его Версаль, как не грандиозная декорация к трехактовой пьесе его жизни?

Поднимаясь по каменным ступеням alma mater [33], Амбулен с наслаждением вдыхал родные запахи, вглядывался в знакомые до прожилок стены, на которых, как и прежде, то и дело выцарапывались строки из Петрония да цитаты из Апулея. Вот и сейчас, прямо над лестничной площадкой какой-то любитель древностей из старших классов нацарапал по-латыни: «На чужом поле всегда жатва обильнее, у соседской коровы больше вымя», снабдив цитату соответствующим рисунком, изображающим отнюдь не рогатую тварь с копытами. Обозрев сие доказательство неугасимой славы «Науки любви» [34], Амбулен усмехнулся и легко взбежал по оставшимся ступеням. Он спешил на прием к ректору, который третьего дня вызвал его к себе.

Роберт привык к тому, что время от времени ему доверяли некоторые деликатные поручения, и предполагал, что и на этот раз его ждет нечто подобное. Небось, опять требовалось его участие в тайных родах, или ему придется снова толочь порошки и составлять тинктуры для каких-нибудь далеко идущих планов отцов ордена. Иногда, правда, ему приходилось немного шпионить среди дворян шпаги, потому как по заданию наставника он стяжал себе славу бесшабашного игрока и лихого дуэлянта. Амбулен улыбнулся, и его красивое лицо осветила ласковая улыбка. Все дело в том, что иезуиты доверяли ему немного больше, чем он доверял им. О, да, поначалу учение дона Игнатия захватило его с головой, а военная стройность и мощь выстроенной им безграничной империи потрясла его полудетское воображение. Ему хотелось стать частью ордена, чьи цели казались столь благородными, а вера – пламенной. Но через два года новиций Роберт начал догадываться куда попал. Он терпеливо сносил послушания по уборке отхожих мест, дежурства на кухне и скотном дворе, ночные бдения и непрерывные штудии. Его перевели в схоластики – и пути назад были отрезаны. Отныне он мог покинуть орден только в качестве кадавра.

Сколь юн и наивен он был десять лет тому назад, когда мечтал о великих свершениях под этими тяжелыми непроницаемыми сводами... Каждый камушек, каждая выбоина в полу и щербинка на дверях были до боли знакомы ему. Как не был плох этот дом, но это был его дом. Как бы ни были коварны отцы-иезуиты, но они стали его семьей, а другой у него никогда и не было. Запахи тушеной брюквы из трапезной и скисшего вина из подвалов витали в узких мрачноватых коридорах, но все здесь для Роберта было озарено невидимым глазу светом – светом его детства, его молитв, его радостей и обид. Вот и сейчас, пройдя мимо распорядка дня для воспитанников, вывешенного неподалеку от комнаты наставников, молодой человек невольно замедлил шаг, пытаясь справиться с нахлынувшими на него воспоминаниями.

Утро. 5.30. Подъем.

6.00. Молитва.

6.15. Урок Священного Писания.

7.45. Завтрак и перемена.

8.15. Урок и работа в классе.

10.30. Месса.

11.00. Урок.

Полдень. Обед и перемена.

День. 1.15. Урок и работа в классе.

4.30. Полдник и перемена.

5.00. Урок и работа в классе.

7.15. Ужин и перемена.

8.45. Молитва.

9.00. Отход ко сну.

Вот оно, расписание, которое вошло в привычку, и хотя он покинул коллеж около десяти лет назад, многие привитые ему навыки так и остались неизменными.

По сравнению с другими учебными заведениями, распорядок здесь не был слишком суров. Молитва и богослужения разумно чередовались с занятиями и отдыхом, ибо иезуиты менее всего стремились привить отвращение к религии маленьким господам, доверенным их попечению. Единственная строгость – наказание розгами, которое среди дворян считалось вполне благородным, в отличие, например, от пощечин. «Лучше отрубить дворянину голову, чем ударить его по лицу», – говаривали во Франции, и простая пощечина могла быть смыта только кровью. Ягодицы же вполне могли стерпеть знакомство с ферулой [35], ибо этот орган у первого сословия был столь же терпелив к наказанию, как и у горожан и крестьян.

Из похвального чувства такта воспитатели никогда не наказывали детей собственноручно, дабы не внушить к себе с их стороны протеста и гнева. Для этого в коллеже существовал специально приставленный к этому делу мирянин, который и доносил до озорников сей ultima ratio partum [36].

Попав в коллеж десятилетним сиротой без средств к существованию благодаря лишь протекции дяди-аббата, Роберт, вопреки своим страхам, обрел здесь настоящий дом и семью. Наставники быстро выделили из толпы знатных отпрысков мечтательного и талантливого подростка, и он ни разу не подвел возлагавшихся на него надежд.

С охотой он изучал мертвые языки, со страстью штудировал химию и, рано обнаружив в себе склонности к науке, он при поддержке своего духовного наставника отца Жозефа поступил в Сорбонну на факультет медицины. Отец Жозеф испросил позволения для Роберта по-прежнему жить в коллеже, и, хотя это было против правил, совет сделал для него исключение и выделил ему небольшую келью, в которой Роберт и жил до самого окончания своего студенчества. Успешно завершив образование, Амбулен ныне являлся одним из преданнейших членов ордена св. Игнатия Лойолы, и, хотя он не принял сана, ему, как короткополому [37], зачастую доверяли самые деликатнейшие поручения.

вернуться

31

«К вящей славе Божией» (лат.) – девиз ордена иезуитов.

вернуться

32

Иначе «коллегия».

вернуться

33

«Питающая мать» (лат.) – традиционное образное название учебных заведений по отношению к их питомцам.

вернуться

34

Несколько легкомысленная поэма Овидия, посвященная отношениям между полами.

вернуться

35

ферула (лат.) – хлыст, розга, линейка для битья провинившихся школьников.

вернуться

36

Последний отеческий довод (лат.).

вернуться

37

Особый разряд так называемых действительных, но гласно не признанных «тайных иезуитов», которые не принимали священнический сан и были освобождены от монашеских обетов. Отсюда и название «короткополые» (Jesuites externs ou a rebe courte), то есть не носящие длинную рясу или сутану. Их существование зачастую оспаривается, но в истории мы часто находим их следы.