Спираль времени. Книга 2, стр. 33
— Любава-а-а! Отец вернулся-а-а!
Голос Лады звучит уже гневно.
И вдруг она видит сестру. Маленькая фигурка десятилетней девочки мчится ей навстречу. Любава бежит, не разбирая дороги. На голове нет платка, и длинные косы бьются за ее спиной. На глазах удивленной Лады девочка несколько раз падает, стремительно поднимается и снова устремляется вперед изо всех сил. Лада видит искаженное лицо и застывшие глаза, в которых стоит страх.
В чем дело? Что могло так напугать ее?
Еще в трехлетнем возрасте Любава сломала ногу. Кость срослась неровно, и девочка сильно хромает. Бегать ей трудно. И вот сейчас она бежит сломя голову, ничего не видя впереди.
Лада убеждается в этом, когда Любава проносится мимо нее. Но она успевает поймать сестру за край платья.
Любава дрожит всем телом. Широко открытый рот готов издать вопль, но не раздается ни звука. Спазма страха сдавливает горло ребенка.
Лада поднимает сестру на руки, ласково гладит ее голову, стараясь успокоить. Может быть, старый медведь вылез уже из берлоги и Любава встретилась с ним? Нет, она не могла так испугаться, она много слышала про безобидного зверя. Что-то другое испугало ее, но что?
— Успокойся! — ласково говорит Лада. — Ну, успокойся же! Тебя никто не тронет. Никого нет, мы одни. Я отнесу тебя домой. Успокойся, девочка!
Но Любава дрожит все сильнее. Она смотрит на Ладу и, видимо, не узнает сестру. Голубые глаза кажутся темными на белом, как мел, лице. Даже губы совсем побелели.
Лада сама пугается. Она робко оглядывается, ожидая увидеть что-то ужасное. Но лес пустынен, как всегда. Никого нет, ни человека, ни зверя.
— Где ты была?
Любава не отвечает, — видимо, она не может говорить. Её глаза всё ещё сохраняют жутко застывшее выражение.
Лада решительно направляется к дому. Но время от времени все же невольно оглядывается. Все спокойно, их никто не преследует. В обычном лесном шуме не слышно посторонних звуков.
Идти трудно, но Лада уверенно держит сестру на одной руке, а другой все время гладит ее по голове и плечам. Лада вся в отца, высокая, сильная.
Сгущаются тени вечера. Впереди одно за другим желтоватым огнем загораются окошки изб.
Поселок рядом с лесом, почти на опушке. Избушка Чеслава в самой середине.
Войдя в поселок, Лада видит необычное зрелище. Возле их избы столпилось много народа. Люди окружили группу незнакомых всадников человек в двадцать.
Кто это?.. Половцы?!
Но испуг длится недолго. Лада замечает мощную фигуру отца и сразу успокаивается. Отец вернулся, — значит, бояться нечего.
Она подходит ближе, и люди поспешно расступаются перед ней, удивленные и встревоженные. Отец бросается ей навстречу. На крыльцо, испуганная и простоволосая, выбегает мать.
Лада передает сестру на руки отцу и коротко рассказывает обо всем.
Причитая и всхлипывая, мать уносит Любаву в избу. Девочка перестала дрожать, но пережитый страх еще таится в ее широко открытых глазах. И она все еще не может произнести ни слова.
Лада осматривается.
Нет, это не половцы! По рассказам стариков Лада знает, как выглядят извечные враги ее родины. У этих и лица и одежда — все другое…
Поселок, где родилась и выросла Лада, основан недавно. Старики еще помнят время, когда они жили у самого Киева, помнят распад Киевского государства на несколько независимых княжеств. Стало еще тяжелей. Раздоры и междоусобицы не давали спокойно вести хозяйство. Земледельцы мерли от систематических неурожаев. Невыносимо трудной стала жизнь. Смерды толпами убегали на северо-восток в леса около Волжского бассейна, где не так чувствовалось княжеское притеснение и половецкие набеги.
Группа беглецов, в которую входил дед Лады, не дошла до Волги. Голод заставил остановиться недалеко от Дона. Здесь было еще не безопасно, но дальше не пошли. Киев был сравнительно близко, и опасность появления княжеских слуг вечно висела над головой. И только тогда, когда князь Андрей Боголюбский разорил Киев и перенес свою столицу на север, в город Владимир, стало легче. До Владимира далеко, и княжеская рука не достанет до придонской степи. Зажили спокойно.
В первые годы очень боялись половцев. И действительно, половецкие отряды неоднократно появлялись в степях. Но притаившиеся на опушке леса поселки ни разу не были замечены ими. А потом половцы совсем исчезли и не появлялись нигде. Ходили слухи, что на них самих напали и полонили воины Чагониза. А потом появился исчезнувший пять лет тому назад отец Лады и подтвердил правдивость этих слухов.
С тех пор половцев никто не видел.
Не появлялись и княжеские слуги. Три поселка, расположенные недалеко друг от друга, у самого леса, жили, не зная ничьей власти, независимо и спокойно. Каждым из них управлял выборный староста.
Появились и переплелись родственные связи. Полевые работы велись совместно, стада и табуны были общими, люди поклонялись одному богу и праздник весны, единственный в году, справляли в одном поселке.
И знахарь был один. Он молился Перуну за всех и следил, чтобы на Поляну аккуратно носили дары. Он же был врачевателем болезней и ран, иногда получаемых на охоте. Старика уважали.
Кто первый обнаружил в лесу обиталище Перуна, теперь уже забыли. Возможно, что человек этот уже умер. Но в том, что странное сооружение является жилищем бога, никто не сомневался.
Действительно, странным был этот «дом». Из чего он сделан — никто не мог понять. Как будто металл, но такого металла еще не видели. Во всяком случае это было не железо.
В густых зарослях стоял круглый «дом» с плоской крышей. Ни дверей, ни окон в нем не было. Внутри он был пустым, что явствовало из глухого звука, которым отвечали стены на удар железной палицей.
Тогдашний знахарь объявил его жилищем Перуна и установил на крыше самого бога, взятого с собой при бегстве из Киева. И с тех пор место это стало священным.
Деревья вырубили и удалили из земли даже их корни, чтобы они не могли вырасти снова. Перун стоял на поляне, окруженной кольцом поваленных стволов. Когда деревянная фигура бога под действием дождей и снега прогнила и рассыпалась, знахарь установил новую. Такая замена производилась несколько раз, и люди постепенно стали считать богом не эту фигуру, а самый «дом», на котором она стояла. Здесь сказывалось влияние медленно, но настойчиво распространявшегося христианства. В сознании людей «бог» и его изображение разделились, тогда как раньше сделанная человеком фигура бога считалась им самим.
Годы не оказывали на «дом» никакого видимого действия. Он был таким же, каким его впервые увидели, — блестящим, как новенький, без малейшего следа ржавчины.
Это пугало, как все, что непонятно уму. Все предметы портятся от частых дождей и таяния снега. Металлические предметы покрываются ржавчиной. «Дом» был несокрушим. Ничто не могло повредить ему. Был случай, когда юный храбрец ударил по стене мечом. Даже царапины не нашли, а дамасский клинок сломался от силы удара.
Никто, кроме бога, не мог построить себе такого жилища. В этом никак нельзя было сомневаться.
И люди радовались, что случай привел их к этому месту, что они жили именно здесь, под защитой Поляны, как привыкли называть вырубку.
Все верили, что именно Поляне они обязаны тем, что половцы не обнаружили поселка, что ни разу не появлялись княжеские слуги, что жизнь течет спокойно и по-своему счастливо.
ЧТО ВИДЕЛА ЛЮБАВА
Медведь был голоден и зол. Неопрятная, свалявшаяся шерсть покрывала его впалые бока. Желудок был пуст и настоятельно требовал пищи. Медведь только что вылез из берлоги после зимней спячки.
На земле властно царила торжествующая весна. Избавившись от тяжелого груза снега, деревья расправляли ветви, покрытые еще не раскрывшимися почками. Всюду бежали ручейки. Почва была мокрой и вязкой, медвежьи лапы погружались в нее глубоко.
Низко опущенный нос зверя втягивал в себя прошлогодние запахи, которые указывали ему путь к месту, где за много прошедших лет он привык находить обильную пищу.