Под знаком тигра, стр. 25
Рыцарь
– Представь себе, что такой, казалось бы, злобный и кровожадный зверь, как тигр, на самом деле – благороден. А такие, с виду миролюбивые, животные, как олени, оказывается, очень жестокие и бессердечные. Они часто во время брачных турниров калечат и убивают соперников. А тигры – никогда. И это научный факт.
А в подтверждение тигриного благородства есть у меня пример из жизни приморских лесорубов.
– Гуцулом меня прозвали сразу. Я ведь с западной Украины. Не молдаванин. Обычно земляков тут кличут бендеровцами. Хотя, наверное, Гуцул от того, что Карпаты рядом с моей родной Мардаровкой. Леса там тоже есть, хотя и не такие большие, как в Приморье. В общем, помыкался после армии на родине. Женился, детей породил, а место своё всё найти не могу. Всё не мог забыть свою службу в Приморском крае. Написал однополчанам, расспросил, что и как. Ну и поехал на заработки в один из леспромхозов. Работа хорошая: и денежная, и интересная. По выходным всегда охота-рыбалка. Подумывать даже стал, как сюда семью перевезти, к домам стал прицениваться. Но, как говорится, жадность фраера сгубила, мечту отогнала.
На охоте нашёл орущих «благим матом» ворон, подкрался, и вот он – тигр на свежей давленине. Кабана только что задавил, потроха ему выпустил – тигр это ловко делает: когтями задних ног распарывает брюхо, внутренности вываливаются, остаётся чуток тушу по кустам протащить, и всё – кабан без кишок.
Лежит тигр, заднюю ногу кабана ест. А я знаю, что его можно отпугнуть и кабана забрать: некоторые охотники так делали. Вот закричал я, зашумел листвой, затрещал подлеском, а тигр молчком встал, уши прижал и… ушёл. Подошёл я к кабану – молодой подсвинок, самое то, – шкуру содрал, на куски разделал – рюкзак полный и – домой, в лесорубный барачек, с ружьём на изготовку, не переставая кричать.
Пришёл, пир закатили из свежины, героем бригады стал.
Назавтра отработал день, в сумерках уже заглушил двигатель…
– Ну где ты там, Вить?
Напарник-чекеровщик что-то замешкался на кабине трелёвщика, на которой он ехал, погремел кирзачами, тяжело спрыгнул на землю:
– Да бабочка красивая со мной ехала – сегодня день тёплый, ожили насекомые. Хотел засушить да дочке подарить – она у меня бабочек собирает. Но улетела неожиданно. Почувствовала, что я её поймать захотел. Ехали – сидела, хоть бы хны. А приехали – сразу вспорхнула.
– Да это я двигатель заглушил, вибрация закончилась, насекомому стало неинтересно.
Рассуждая про бабочку, идём к бараку…
– Бау! – ошарашило громом из-за спины, удар в плечо и я – кувырк – упал!
Ничего не понимая, чувствую в боку острую силу, поворачивающую меня на спину, великую тяжесть на груди и гром, гром, гром, прямо в лицо. Придавленное сердце всё больнее и медленнее вздрагивает, сознание темнеет…
Поревев, тигр убрал лапы с моей груди, повернулся и пошёл. Сдавленная грудь больно расправилась, горло откашлялось, сердце перестало царапать рёбра, мягко, упруго и плавно завальсировало – всё в норме, живой. Витёк, колотясь крупной дрожью и всхлипывая, стоял рядом.
– Да не трясись. – Откуда-то появившееся спокойствие пружинисто подняло на ноги. – Это тот тигр, у которого я вчера кабана забрал. Отомстил мне. Показал, кто в тайге хозяин.
Прошла трудовая неделя. Опять выходной, опять охота. И понесла меня нелёгкая снова в этот распадок! Как по заказу, на соседней сопке снова орут вороны. Да что я – не человек? Никогда трусливым не был!
Осторожно крадусь вдоль склона, выглядываю из-за скалы. На задавленном кабане снова тот же тигр! Он сразу же почувствовал мой взгляд, коротко рыкнул и прыгнул в кусты.
«Бух! Бух! Тр-р-р, тр-р», – сыпанула ему вослед картечь.
«Тресь-тресь-тресь», – захрустели сучья от убегавшего зверя.
– Геть отсель! В другой раз убью! – кричу ему вослед.
На этот раз свинья и наполовину съедена. И то дело! Передние ноги и шея нетронуты, свинья большая, опять получился полный рюкзак мяса. Как удивились лесорубы! На торжественном ужине провозгласили: «Ты теперь, Остап, дважды Герой российской тайги!
Тебе теперь тигры, как коты мышей, должны носить кабанов! Да, а тигрицы зад лизать!» Ох и повеселились! В жизни столько не смеялся! Аж до коликов, аж до тошнотиков…
Наутро бригадир, разъяснив планы на день, изрёк: «По одному в кусты не ходить, оружие держать наготове. Сдаётся мне: не к добру мы вчера так веселились. Как бы этот полосатый опять мстить не вздумал». Но день прошёл спокойно. Люди были настороже, вальщики мотопилы старались без нужды не глушить, бензин не экономили, не выпускали из рук эти всё разящие бензомечи. Так же прошёл и второй день, и третий, и четвёртый.
В сумерках подъехал на площадку лесосклада, притащил последние хлысты, заглушил двигатель, полез под трелёвщик, слил воду – уже стало подмораживать, – закинул за плечо двустволку, шагнул к бараку.
«Bay!» – бухнуло по голове.
Удар в спину, раскалённая молния опалила затылок, прожгла руку, с треском разодрала бедро…
Пятьдесят два шва.
Все вокруг жалеют-сочувствуют-переживают, а я радостный и счастливый: легко отделался. Благородно тигр со мной обошёлся, по-рыцарски.
Эквилибристика
– Сам не пойму, отчего позволил страху собой овладеть. Ведь тигра увидел, оглянувшись на шорох, когда тот повернулся уходить. Да и видел тигра не в первый раз, а вот поди ж ты: испугался. И страх такой… какой-то весёлый и азартный был: а вот и не поймаешь, а вот и удеру! Хотя, повторяю, никто за мной не гнался, никто не нападал: просто, оглянувшись на шорох, увидел уходящего тигра.
И знал же, что убегать категорически нельзя!
Раз-два – и я уже на дереве. Даже не на дереве, а на высоком пне – упавший старый кедр сломал берёзу. Гладкий березовый ствол, обломанный на высоте метров четырёх. Раз-два – и я уже наверху. И не просто наверху, а балансирую на изломе, на этих острых щепках, и даже не балансирую, а устойчиво стою, хотя машинально ступни ощупывают эти щепки, находя наиболее прочные и не такие острые. Хорошо, что подошвы сапог оказались крепкими, не проткнули их берёзовые остряки.
Стою на этих остриях, песню горланю: «Опять стою на краюшке земли, // опять плывут куда-то корабли». Говорю же: страх весёлый был, озорной. Даже тигр остановился. Постоял, покрутил головой удивлённо и… ушёл. Исчез тигр из виду, и мне сразу нехорошо стало, ноги дрожат, подгибаются. А спуститься-то боязно!
Вот тогда-то я и прочувствовал, что значит держать равновесие. В детстве-то легко мог по остриям забора ходить и даже по канату немного получалось. Догадался присесть и руками за щепки держаться. Но всё равно, голова кружится аж до тошноты. Чувствую, что скоро упаду. Кое-как спустился. Уже как-то безразлично было – совсем ушёл тигр или неподалёку затаился. С той поры стал бояться высоты.
А с чего всё началось, почему тигр близко подошёл? Получается, что подманил я его. Шёл по лесу, решил отдохнуть. Посидел так хорошо на поваленном кедре. Когда сидишь на таком огромном дереве, особые ощущения появляются. Кажется, что корни схватились намертво за небо, а вершина уходит куда-то вниз, под землю, словно с падением этого гиганта мир перевернулся, время вспять пошло, и всё начнётся теперь заново: проклюнется по весне из орешка росток, потянется к солнцу и будет понемногу крепнуть, обнимая всё шире и шире родной ветер, родные запахи. И так долгих пятьсот лет! Целую вечность! И всего одно дерево! Дерево-вечность. Много интересных мыслей появляется, когда сидишь на таком гиганте.
И тут подлетела кедровка. Символично? Да, символично. Погиб кедр, и тут как тут сеятель: новые кедры рассаживать. Заметила меня и давай шуметь на всю тайгу, что какой-то такой нарост необыкновенный на валежине появился – я ж неподвижно сижу. Покрякала кедровка, попищала – я сижу. Попрыгала по веткам вокруг, полетала – я сижу. Тогда она стала звуки всякие странные издавать – чуть не разговаривать. Ну и я, продолжая сидеть неподвижно, стал посвистывать, попискивать, а-а-а – что-то напевать.