Великий перевал, стр. 7

— Ты что тут делаешь? — продолжал Вася шопотом.

— От войны спасаюсь, — также шопотом отвечал Федор, — жизнь-то мне еще не надоела.

— Где же ты живешь? — спросил Вася.

— А вот тут и живу, — отвечал Федор, кивнув на астрономическую комнату.

— А что же ты ешь?

— А мне по ночам мать пищу приносит.

— А не холодно тебе здесь?

— Холодновато, да все лучше, чем в окопах гнить.

— А больше никто не знает, что ты здесь?

— Да знает еще кой-кто, Петр знает, Никита, Феня, только они меня не выдадут. Да и ты, смотри, молчи.

— Уж не выдам, не бойся, — торжественно ответил Вася.

— А как меня намедни Дарья Савельевна испугала. Слышу вдруг кто-то на чердак лезет. Я струхнул было. Да слышу ключи гремят. Ну, думаю, это никто другой, как наша экономка. По ключам ее и узнал. Была-не была, завернулся в простыню, поднял руки, да прямо на нее и пошел. Она так с лестницы и скатилась. Хотел и тебя пугнуть, да не вышло.

— Я бы все равно не испугался, — гордо возразил Вася, — а ты-то привидений не боишься?

Федор расхохотался.

— Я сам привидение, — отвечал он, — ну, ступай, а то еще хватятся тебя, да смотри, молчи, я ведь теперь дезертир.

Обещав принести Федору на чердак книг, Вася спустился вниз.

IX. ТЕТУШКИНЫ ИМЕНИНЫ

9-е декабря был особенный день в доме Анны Григорьевны. В этот день она праздновала свои именины, и все ее знакомые и родственники съезжались ее поздравить.

Приготовления начинались еще накануне. Парадные комнаты убирались с особой тщательностью, из стеклянных шкафов вынимались старинные чашки и хрусталь. Ключи Дарьи Савельевны звенели по всему дому.

В кухне с раннего утра топилась огромная плита и особо приглашенный повар священнодействовал, делая какие-то необыкновенные торты и печенья. Наверху Петр являлся главным церемониймейстером. Во фраке и в белом галстуке он имел весьма торжественный вид и отдавал приказания направо и налево. Уже скоро должны были начать съезжаться гости, как вдруг в буфетную, запыхавшись, вбежала горничная Феня и сказала каким-то странным тоном:

— Петр Миронович, вас на кухне ожидают.

— Кто ожидает?

— Да дядя Влас на побывку приехал.

Дядя Влас был родственник Петра, служивший в одном полку со Степаном.

Петр вздрогнул.

— Что же, он письмо что ли привез?

— Про письмо ничего не говорил, да вы только на кухню пройдите.

Вася, случайно забредший в буфетную, услыхал этот разговор и побежал вслед за Петром, так как все известия с фронта его чрезвычайно интересовали.

В кухне за столом, окруженный кухарками и судомойками, сидел дядя Влас и что-то оживленно рассказывал. Даже важный повар подошел послушать, косясь на плиту.

Когда вошел Петр, дядя Влас вдруг умолк, и все присутствующие посмотрели на Петра и многозначительно переглянулись между собой.

— Ну, как, дядя Влас? — спросил Петр не совсем уверенным голосом, — все воюете?

— Все воюем, милый человек, все воюем, — отвечал дядя Влас, протягивая ему руку.

— Письма ты мне не привез?

— Не привез, милый человек, не привез.

— Ну, а как мой Степка?

И вдруг судомойка Феклуша, отличавшаяся слезливостью, громко всхлипнула.

Петр побледнел и огляделся кругом. Очевидно по лицам присутствующих он понял, в чем дело, ибо вдруг спросил еле слышно:

— Убили Степана?

Дядя Влас молча кивнул головой.

С лестницы послышался крик Дарьи Савельевны:

— Анна Григорьевна Петра Мироновича требуют, гости съезжаются.

К удивлению Васи Петр молча повернулся и направился в буфетную.

Как только Петр ушел, в кухне начались оживленные толки.

Дядю Власа еще раз заставили повторить свой рассказ о смерти Степана, что тот сделал не без удовольствия. Он рассказал, как он шел вместе со Степаном ночью по высокому берегу Днестра, как немцы внезапно осветили прожектором лесную просеку, как обстреляли их из пулемета и как Степан, бежавший сзади, вдруг вскрикнул и упал в реку.

Вася в страшном волнении бросился наверх, в буфетной он увидал Петра. Тот стоял у стола и дрожащими руками бессмысленно перебирал какую-то посуду.

— Василь, — раздался в это время голос Франца Марковича.

Вася вздрогнул и неохотно, молча отправился вслед за Францем Марковичем в парадные комнаты, где уже собирались гости. Согласно заведенному обычаю, он всегда должен был присутствовать на тетушкиных именинах.

Анна Григорьевна, обычно не пускавшая его к себе на глаза, считала нужным показать гостям, как хорошо она относится к своему племяннику.

Вася вошел в гостиную, там было уже много народу, но двери продолжали распахиваться, и входили все новые и новые гости.

Анна Григорьевна величественно восседала в своем любимом кресле и каждому вновь приходившему говорила неизменно:

— Очень рада, спасибо, что меня, старуху, вспомнили.

Гости громко разговаривали и смеялись.

— Скажите, Павел Петрович, — говорила одна полная дама солидному господину в черном сюртуке, — вы вращаетесь в военных кругах, ничего не слышно об окончании войны?

Господин расхохотался.

— Мы, русские, слишком нетерпеливы, — сказал он, — вот англичане! Лорд Асквит прямо сказал, что будем воевать еще одиннадцать лет.

— Ну, что вы, что вы, одиннадцать лет, разве это возможно, — раздались голоса.

— А что же вы хотите? Позиционная война, — отвечал Павел Петрович, с удовольствием произнося это военное слово.

— Да ведь людей не останется!

— Ну, как не останется? Мы все тогда пойдем, я поступлю в легкую кавалерию.

Слова эти вызвали общий смех.

Вася стоял в уголке у окна.

«Нужно все сказать тетушке» — в волненьи думал он, — «она не должна сегодня заставлять Петра подавать чай, ему, вероятно, хочется остаться одному, ведь он даже не успел как следует расспросить дядю Власа».

Вася с минуту был в нерешительности, ему так редко приходилось разговаривать с Анной Григорьевной. Но вдруг, решившись, он подошел сзади к ее креслу и, улучив удобный момент, когда все гости о чем-то оживленно спорили, он нагнулся к ней и шепнул:

— Степан убит.

Тетушка вздрогнула от неожиданности и с неудовольствием обернулась к Васе.

— Как можно так подкрадываться! Какой Степан?

— Да Степан, сын Петра, — повторил Вася.

— Вот как! — протянула тетушка.

— Тетушка, — быстро заговорил Вася, — отпустите Петра, он сегодня не может чай подавать.

Анна Григорьевна нахмурилась.

— Не вмешивайся не в свое дело, — сказала она строго, — Петр не маленький, мог бы сам мне об этом доложить.

Вася хотел было что-то ответить, но в это время дверь с шумом распахнулась, и в гостиную вошел генерал Бирюков, дальний родственник Анны Григорьевны, занимавший важный пост в штабе.

— Ну, где наша именинница? — загудел он, подходя к Анне Григорьевне и на ходу расправляя седые бакенбарды, — поздравляю, поздравляю! С каждым годом все моложе! Можешь гордиться своей тетушкой, клоп, — прибавил он, страшно ущипнув Васю за щеку.

Затем он сделал общий поклон гостям, пробормотав что-то невнятное и, звеня шпорами, опустился в кресло.

— Ну, генерал, — произнес один из гостей, — чем вы нас порадуете сегодня?

— Хо, хо, все государственная тайна-с, — самодовольно засмеялся генерал, — дал обет молчания.

— Ну, скажите, — простонала полная дама, — ну, хоть что-нибудь.

Генерал вынул платок и высморкался, словно затрубил в трубу.

— Все благополучно, — произнес он вдруг, делая серьезное лицо, — главное не падать духом и не терять веры в героизм русского воина! Не извольте беспокоиться, Германия будет сметена!

И для вящей убедительности своих слов генерал дунул себе на ладонь, как бы сдувая Германию.

В это время отворилась дверь, и Петр в сопровождении другого молодого лакея вошел в гостиную, неся на подносе чай, печенье и конфеты.

В день тетушкиных именин чай подавался в гостиной. Хотя пить его в столовой было гораздо удобнее, но так уже полагалось для большей торжественности.