Великий перевал, стр. 12

Федор тоже принимал участие в этих беседах. Он все беспокоился, что война не кончается, но Степан всякий раз отвечал ему:

— Погоди, поумнеть еще не успели.

Шел уже апрель. Однажды вечером, когда Анна Григорьевна собралась ложиться спать, дверь в ее комнату с шумом распахнулась и на пороге появился Иван Григорьевич в сопровождении Джека.

Увидав кошек, мирно дремавших на диване, Джек стремительно бросился на них. Произошла ужасная суматоха, кошки шипели, Джек лаял.

— Возьмите собаку, — кричала Анна Григорьевна вне себя.

— Джек, тубо, — ревел Иван Григорьевич.

Наконец порядок был восстановлен.

— Ну-с, сестрица, — сказал Иван Григорьевич, тяжело опускаясь в кресло, — можете меня поздравить, мужички меня из имения выгнали.

— Как выгнали? — строго спросила Анна Григорьевна.

— А очень просто: приходят ко мне три бороды и объявляют: так мол и так, мы тобой очень довольны, а только лучше выметайся, парни наши народ молодой, глядишь, и обидеть могут. Это ведь у них известная система друг на друга валить. А нужно сказать, что у нас в уезде уже две усадьбы спалили. Ну, я подумал, подумал, да и дал тягу. Спасибо, что предупредили. Хочу теперь в Питер съездить, посмотреть, как там дела. Здесь в Москве ни чорта ни у кого не добьешься, а там все-таки к власти поближе. Вот только одному ехать скучно. Может быть предводителя команчей со мной отпустишь?

— Пожалуйста, сделай одолжение, он тут совсем от рук отбился.

— С большевиками компанию водит, — с сокрушенным вздохом ввернула Дарья Савельевна.

— С какими большевиками?

— Да вот со Степаном, с сыном Петра.

— Да ведь Степан убит.

— Разве такого убьют, живехонек, теперь здесь народ смущает.

— Так, так! Ну, ладно, завтра махну в Питер. Все там узнаю. Или опять заживем попрежнему, или... — и Иван Григорьевич сделал жест, словно давал кому-то по шее.

На следующий день он с Васей выехал в Петроград.

Поезд был переполнен. Места брались с бою. Благодаря силе и огромному росту Ивану Григорьевичу удалось все же протолкаться и занять место в купэ, сюда же он втащил и Васю. Поезд осаждался на каждой станции целыми толпами солдат. В купэ шли тревожные разговоры.

— Армия бежит, — говорил какой-то нервный интеллигентный господин, — по пути она сметает все. Увидите, что через месяц мы все будем стерты с лица земли.

— Боже мой, какой ужас, — кричала полная дама, — но, может, союзники примут меры!

— Никаких мер принять нельзя-с, ибо это стихийное бедствие, а все из-за того, что разрешили солдатам чести не отдавать офицерам! А солдат как рассуждает? Не нужно чести отдавать, стало быть, и по физиономии бить можно.

В это время в купэ ворвались несколько солдат.

— Эй, буржуазия, потеснись маленько!

Все потеснились и разговоры сами собой замолкли.

В Петрограде Иван Григорьевич остановился у своего знакомого, бывшего камергера. Целый день он бегал по городу, а вечером возвращался мрачнее тучи.

— А ну их к дьяволу, — сказал он, наконец, Васе, — поеду в Африку на львов охотиться!

В этот вечер Иван Григорьевич и Вася шли по улице, ведущей к вокзалу. Огромная толпа запрудила и тротуар, и мостовую.

— Что это тут еще стряслось, — ворчал Иван Григорьевич, — не сидится им дома.

Город в этой части почти не был освещен. Улицы казались поэтому жуткими и мрачными.

Вдруг толпа заволновалась и загудела. От вокзала медленно двигались два грузовика. На втором из них сиял яркий прожектор, освещая белым светом первый грузовик. Он был битком набит людьми, среди них стоял какой-то человек с красным знаменем в руках. Повидимому, этого человека и встречала громкими криками все разростающаяся толпа.

— Кто это? — спросил Иван Григорьевич у одного из рабочих.

Тот с удивлением посмотрел на него и ответил:

— Ленин.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I. ПРИБЛИЖЕНИЕ НОВОЙ ГРОЗЫ

В начале мая Анна Григорьевна получила от управляющего имением письмо такого содержания:

Управляющий был хитер, и возможно, что он просто хотел напугать Анну Григорьевну, так как без господ править имением ему было куда выгоднее. Но, с другой стороны, отовсюду приходили такие тревожные слухи, что нельзя было не поверить письму. Анна Григорьевна, посоветовавшись с Иваном Григорьевичем, в конце концов решила остаться на лето в Москве.

Это было памятное лето в истории России. Армия бежала с фронта. Поезда, шедшие с запада, были облеплены солдатами. Ничто не могло остановить этого бегства. Тщетно разъезжал по фронту Керенский в бывшем царском поезде и с утра до вечера до хрипоты произносил патриотические речи. Солдаты смеялись ему в лицо и спешили покинуть проклятые, залитые кровью окопы. Временное Правительство издавало приказ за приказом. Но приказам этим никто уже не подчинялся.

В начале июля в Петербурге на улицах затрещали пулеметы, и впервые прозвучал лозунг: «Вся власть Советам».

Правда, Временное Правительство сумело удержать на своей стороне некоторые части войск и большевики были разбиты, но это была только чисто внешняя победа. В воздухе пахло грозой, и наиболее осторожные из капиталистов начали переправлять свои деньги в Парижские и Лондонские банки.

С необыкновенной быстротой стали отмежевываться друг от друга два класса. «Война до победного конца», — кричали представители одного класса. «Долой войну, вся власть Советам», — отвечали представители другого. Ясно было, что в самом непродолжительном времени эти классы должны были столкнуться с оружием в руках.

В течение этого лета жизнь Васи сильно изменилась. Почти все время он был предоставлен самому себе.

Франц Маркович, пыхтя от жары, целый день писал в Париж длиннейшие письма, на которые, к своему отчаянию, не получал никакого ответа. По утрам он бегал в консульство, возвращался оттуда крайне взволнованный и еще больше пыхтел от жары.

Анна Григорьевна почти не выходила из своей комнаты.

— Я не хочу видеть зазнавшихся мужиков, — говорила она.

Иван Григорьевич, то и дело, ездил в Петроград.

— Что это ты тащишь? — спросил Вася Федора, встретив его однажды утром на черной лестнице. Федор нее на спине большой мешок.

— Так, хлам всякий набрался, — коротко ответил Федор, а потом вдруг прошипел, — ты смотри, молчи, будто меня и не видал.

Васю это очень заинтересовало, и вечером он решил пробраться на чердак и посмотреть, в чем дело.

Среди разной рухляди на чердаке Вася не нашел мешка, который видел в руках у Федора. Он прошел весь чердак и заглянул в астрономическую комнату. Здесь в углу лежало несколько мешков и стояли два ящика. Вася подошел поближе и осторожно пощупал мешки; они были битком набиты какими-то твердыми предметами. Вася запустил в мешок руку и вытащил большой револьвер. Затаив дыхание, он стал его рассматривать. Ему еще ни разу не приходилось держать в руках настоящий револьвер.

Вдруг на чердаке заскрипели половицы, и в дверях астрономической комнаты появился Федор.

— Ты что тут делаешь? — строго крикнул он, — повадился шляться, куда не просят.

— Чьи эти револьверы? — спросил Вася.

— Не твои, больше тебе и знать не надо.

— Ну, Федор, скажи, честное слово никому не разболтаю.

Федор сел на один из ящиков.

— Я знаю, ты держать язык на привязи умеешь, — сказал он. Видно было, что ему и самому не терпелось рассказать все Васе.