Синее безмолвие, стр. 4

Моряки едва кончили умывание, а в тарелках уже дымился завтрак. Сразу после завтрака в кубрике появился капитан.

— Мотористам провернуть и опробовать механизмы. Водолазам — проверить технику и снаряжение. Качуру сдать вторую спусковую станцию новому старшему водолазу Демичу. Остальным — готовиться к выходу и спускам под воду. — Капитан посмотрел на наручные часы, сверил с большими морскими, укрепленными на переборке. — Сейчас девять ноль-ноль. В десять тридцать снимаемся с якоря. День сегодня короткий, проведем субботник по сбору металлолома. Все ясно? Вопросы будут?.. Как пишут в газетах: ввиду полной ясности вопроса прения открыты не были.

В этом — весь Виктор. Узнавался его флотский почерк: говорил коротко, ясно, не допуская никаких возражений и разнотолков, сказал — и чтоб было сделано! Рабочий день был заранее продуман и взвешен, каждый знал, что надо делать сейчас, чем будет заниматься в течение дня. На судне во всем был флотский порядок: в кубриках — аккуратно заправленные койки, на тумбочках и на столах — свежие салфетки. На палубе — все чисто, подкрашено, вымыто, надраено. Белье — хорошо просушено, скафандры — аккуратно развешаны, инструмент — почищен, смазан, уложен в специальные ящики. Ничего не надо было искать, каждая вещь находилась на своем месте. Экипажу, видно, нравились и заведенные на судне порядки, и полушутливая, и в то же время категоричная, форма обращения капитана, и четкий распорядок рабочего дня.

Весело перебрасываясь шутками, без суеты и излишнего шума, моряки приступили к работе. Качуром оказался тот самый долговязый боксер, который звоном резиновой груши разбудил Прохора утром. И вовсе он не худой, как вначале показалось Прохору, а просто длинный, гибкий, тонкий в кости. На красном и плоском лице будто приклеены смешные войлочные усики. Качур незаметно следил за Прохором, когда тот рассматривал документы или разговаривал с водолазами. Но достаточно было кому-нибудь взглянуть Качуру в лицо, как его проворные глазки начинали беспокойно метаться и прятались куда-то в темную глубину.

Качур заведовал первой спусковой станцией, и вторую ему поручили временно, пока не будет назначен на нее новый старший водолаз.

— Наконец-то! — облегченно вздохнул водолаз Бандурка, когда Прохор вернулся после доклада капитану о приемке станции.

— Вы что, не любите Качура?

— Он не девушка, любить его нет надобности, — грубо отозвался за Бандурку второй водолаз, тот самый, с которым Прохор столкнулся утром в умывальнике. — А специалист он большой, дай бог всем старшим так досконально знать дело.

— Да ты же, Мирон, сам только вчера называл Качура и жилой, и жмотом, и стяжателем, и еще черт-те кем, — удивился Бандурка. — А теперь вроде и защищаешь его.

— Пусть его морские черти защищают, а только лучше уж Качур, чем…

Водолаз не договорил, посмотрел на Прохора в упор. Глаза его были откровенно недружелюбны, и Прохор вспомнил, как язвительно он сказал утром: «На самый северный берег Черного моря приехал…»

ВЕТРЫ ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ

На том месте, где предполагали, металлического лома не нашли. Очевидно, водолазы с соседних ботов здесь поработали с утра. Чтобы не терять зря субботний день, решили пройти мористее, в район затопленных барж.

— Глубина двадцать три метра, — объявил Олефиренко, когда отдали якорь. — Молодым водолазам спуск не разрешаю. Пойдет один Качур. Найдет баржу, разведает, что можно из нее взять. Поднимать и сдавать лом будем в следующую субботу с утра… Первую — к спуску!

То ли Виктор забыл, то ли выдерживал характер и не хотел его замечать, но Демичу стало обидно, что капитан его тоже причислил к молодым водолазам. Однако решил молчать: «Пусть его! Вечером, на досуге, еще раз попробуем выяснить взаимоотношения».

Качур не торопясь надевал снаряжение, изредка поглядывая в сторону Демича. Войлочные брови подергивались хитро, насмешливо — знай, мол, наших.

Небо затянулось редкими дымчатыми тучами, видимость уменьшилась, с борта не было видно ушедшего на глубину Качура, только его команды и доклады — потравить конец, дать больше воздуха, иду вправо, влево — свидетельствовали о том, что водолаз не стоит на месте, ходит по дну, ищет, осматривает.

И все-таки Прохор не выдержал, пошел к Виктору в рубку.

— Почему не разрешили мне спуск?

— А вы и не просились, — спокойно ответил капитан и принялся разглядывать сверкающее зеркало залива.

— Корабельные работы касаются всех одинаково, проситься здесь не надо, под воду идет тот, кого посылают.

— Во-первых, работы не корабельные, а судовые, к этому надо привыкать, — не повышая голоса и не глядя на водолаза, ответил капитан. — Во-вторых, рабочий день официально закончился, хлопцы трудятся в счет социалистических обязательств по сбору металла на тракторную колонну. Вы таких обязательств не брали, товарищ Демич, и нечего вам кипятиться.

Это еще больше подхлестнуло Прохора.

— Не брал, так беру. Все, что взял на себя экипаж, я тоже беру, понял?.. И прошу мне разрешить спуск для поиска баржи.

Он прямо-таки кипел от досады, но не хотел показать ее, крепился, старался говорить спокойно. А Виктор будто нарочно подогревал его ледяным равнодушием к тому, что говорил Прохор. Он побарабанил пальцами по штурвалу, молча что-то поискал в штурманском журнале, потом снял свою шикарную капитанку, не торопясь вытер белоснежным платком стриженую голову и негромко сказал, не Прохору сказал, а в переговорную трубку:

— На второй станции Демичу подготовиться к спуску.

Прохор едва не выругался. Вот характер! И спуск разрешил, и сделал это так, будто ничего не произошло, будто и не просил его Прохор об этом, а вдруг самому пришло в голову такое решение.

Демич хлопнул дверцей рубки и побежал к спусковой станции, где Бандурка и Осадчий уже приготовили скафандр. Минутным делом было надеть теплое белье. Не успел Прохор просунуть ноги в тугой резиновый воротник скафандра, как оба помощника подскочили, не сговариваясь, дружно рванули фланец, встряхнули Прохора, и он оказался в костюме из прорезиненной ткани. Так же быстро и ловко они надели ему на ноги тяжелые, с рифлеными подошвами галоши, положили на плечи свинцовые плиты-грузы, одели изготовленный без единого шва из толстого листа красной меди шлем и завернули болты. Только, когда увидел возле самого лица выкрашенные серебрином внутренние стенки шлема, а в иллюминаторе — зелеными полосами колеблющуюся воду и услышал около затылка шипенье нагнетаемого воздуха в золотнике, Прохор успокоился, забыл о Викторе, целиком отдался спуску.

На дне стояли сумерки. Видно было всего на два-три метра, а дальше вода казалась густо-синей, почти черной. Под ногами было илистое бугристое дно, заросшее морской капустой, устланное спутанными клубками и целыми бухтами проволоки, рваными кусками железа, ржавыми деталями каких-то машин. Прохор сделал еще несколько шагов и почти уперся в груду толстых железных полос и сваренных ежами кусков рельс. Похоже было, что кто-то собирался здесь, на глубине более двадцати метров, строить противотанковые укрепления. Странно, что обо всем этом Качур до сих пор ничего не сообщил на борт, ведь не мог же он бродить по морскому дну и не заметить огромной свалки лома, за счет которой, кажется, можно было выполнить годовое обязательство по сбору утиля не только за «Руслана», но и за весь порт. «Хотя Качур спустился с левого, а я с правого борта, но даже при самом большом сносе течением, в момент касания грунта между нами могло быть не больше двадцати пяти — тридцати метров, — рассуждал Прохор. — А может, мне просто повезло спуститься прямо на кладбище металла, которое здесь, рядом, и кончается?»

Прохор по телефону попросил Бандурку подобрать провисший спусковой конец и хотел было пойти на поиски Качура, но тут же попал в такую темную полосу, что невольно остановился. Над самой его головой нависла корма опрокинутой на борт и наполовину занесенной илом баржи. Прохор осторожно пощупал обросшее острыми ракушками железо и пошел вдоль борта. Вскоре он остановился возле огромной рваной дыры в корпусе, из которой мирно выплыла стайка каких-то рыбешек. Очевидно, баржа подорвалась на мине, взрывом вырвало у нее «внутренности» и вышвырнуло в сторону весь груз — вот откуда появились здесь и противотанковые ежи, и стальные полосы, и детали машин. Баржа села боком, будто хотела прижаться к грунту смертельной раной. Надстройки давно уже разрушены и снесены водой, палуба местами провалилась. Обычно в таких развалинах прячутся электрические скаты, ядовитые морские коты, а иногда и забредающие сюда из Средиземного моря осьминоги.