Там, где Крюков канал..., стр. 2

До сих пор помнятся трагические дни и ночи, проведенные в блокадном Ленинграде. Промороженный Крюков канал, щемящая душу тишина занесенной снегом набережной. Под тревожный перестук уличного метронома прифронтовая Коломна, осыпаемая бомбами и тяжелыми снарядами, продолжала жить и сражаться. По мере слабых мальчишеских сил, мы старались помогать взрослым, сбрасывали с крыш и гасили зажигательные немецкие бомбы. Тогда мальчишки собирали оригинальные коллекции: стабилизаторы немецких «зажигалок» и разнокалиберные осколки с острыми рваными краями – от фугасных бомб и дальнобойных снарядов. У меня, как, впрочем, и у большинства сверстников, переживших фашистскую осаду города, до сих пор ощущается специфический вкус крошечной пайки блокадного хлеба, а также редкого деликатеса тех времен – лепешек из дуранды (жмыхов), поджаренных на остатках довоенной олифы. Весна 1942 года подарила нам «вегетарианское» питание – суп и лепешки из молодой лебеды.

А разве можно забыть аромат и горьковатый вкус нашего фирменного блокадного напитка – верного средства от цинги – крепкого зеленоватого настоя из сосновых иголок.

Там, где Крюков канал... - i_004.jpg

В дни блокады Ленинграда меня спас мой дед – питерский рабочий Иван Михайлович Типикин. Фото – зима 1942 г.

От гибели в самые суровые дни блокады Ленинграда меня спас дед – замечательный мастер и умелец. Сейчас это может звучать и парадоксально, но я уверен, что именно работа в составе его оперативной ремонтной бригады в первой половине 1942 года пробудила во мне спасительную энергию и силу выжить в те гибельные времена. Меня зачислили в состав районной ремонтной службы, и в первые дни января я с гордостью предъявлял охране свое служебное удостоверение, в котором значилось, что владелец документа является учеником слесаря и мастера ремонтной бригады. Мой дед и наставник добросовестно обучал меня профессии прямо на объектах, где по нарядам трудилась его бригада. Обучал по старинке, требовательно, так же, как раньше приучал к делу своих сыновей мой прадед – знаменитый каретный кузнец. Мое обучение мастерству оказалось довольно результативным. Дед требовал выполнять любую работу в срок, качественно и на совесть. Я старался, работал на пределе своих тогдашних физических возможностей, истощенных хроническим голоданием. Мы работали в учреждениях района, госпиталях и на небольших производственных предприятиях.

Весной 1942 года деду поручили задание по монтажу и наладке технической линии для изготовления армейских галет, предназначенных для воинских частей Ленинградского фронта. Это поручение было выполнено в срок: в июне 1942 года на Староневском проспекте, неподалеку от бывшей «филипповской» булочной, в помещении дореволюционной хлебопекарни заработала автоматизированная линия по производству галет для бойцов, обороняющих осажденный город.

Там, где Крюков канал... - i_005.jpg

Плакат на жилом доме вблизи истока Крюкова канала. 1942 г.

В сентябре 1942 года я продолжил обучение в своей школе.

Дети, выжившие в условиях девятисотдневной блокады Ленинграда, жили тогда с верой в победу и в ожидании дня нашего освобождения. И мы дождались счастья стать свидетелями долгожданного прорыва блокады города и празднования победы над фашистской Германией. Какое народное ликование и душевный подъем царили тогда на Крюковом канале. 9 мая 1945 года его набережные заполнились оживленными толпами людей, мы вдруг впервые увидели улыбающихся и от всей души смеющихся горожан. Люди плакали от радости, поздравляя друг друга с Днем Великой Победы. На Театральной площади гремели оркестры. В районе Невы ударил мощный праздничный артиллерийский салют. Наступили первые мирные дни. Крюков канал сбросил с себя свой прифронтовой камуфляж, залечивал тяжелые раны, нанесенные войной. Канули в Лету трагические времена. Для нас, блокадных мальчишек и девчонок, началась тогда новая страница жизни – прекрасное время послевоенной юности, веселой, наполненной жизнью и лучезарными романтическими надеждами. С какой щемящей тоской о прошлом, какой грустной иронией и ностальгией по ушедшим годам нашего отрочества звучат сегодня воспоминания Александра Городницкого в стихотворении «Коломна»:

Был и я семиклассник зеленый
И, конечно, в ту пору не знал,
Что ступаю на землю Коломны,
Перейдя через Крюков канал.
Поиграть предлагая в пятнашки,
Возникает из давних времен
Между Мойкой, Фонтанкой и Пряжкой
Затерявшийся этот район.
Вдалеке от Ростральной колонны
Он лежит в стороне от дорог.
Был и я обитатель Коломны,
Словно Пушкин когда-то и Блок.

<…>

Ах, какие в те годы гулянки
Затевались порой до утра,
Там, где Крюков канал и Фонтанка
Обнимались, как брат и сестра!
Я ступаю на землю Коломны,
Перейдя через Крюков канал,
И себя ощущаю бездомным
Оттого, что ее потерял.
Там кружит над Голландией Новой
И в далекие манит края,
Прилетая из века иного,
Незабвенная чайка моя.

Краса и гордость Петербурга, Крюков канал по-прежнему степенно, неспешно несет свои воды в старую Фонтанку, и в месте слияния с ней внезапно открывается глубинная перспектива в сердце бывшей Большой Коломны, замыкаемая стройной колокольней Николы Морского.

Этот заповедный район продолжает оставаться предметом обожания и любви горожан, заветным местом поэтов, писателей и художников. Тот, кто хотя бы один раз побывал на его набережных, навсегда запомнил удивительную гармонию архитектурных сооружений разных эпох и спокойного течения воды.

Три столетия радует жителей Петербурга Крюков канал, творение талантливых русских мастеров, строителей и зодчих. Бывая здесь в разные периоды года, не устаешь поражаться его необычной красоте и величию, посланным в наши дни из далекого петровского времени.

«ЕСЛИ БОГ ПРОДЛИТ ЖИЗНЬ И ЗДРАВИЕ, ПЕТЕРБУРГ БУДЕТ ДРУГОЙ АМСТЕРДАМ»

Воздвигнув столицу на отвоеванной у шведов территории, в непосредственной близости от новой государственной границы, Петр заявил миру, сколь прочно утвердилась Россия на заветных берегах Балтийского моря. Молодого царя не испугала близость агрессивных и пока довольно сильных противников, чей король угрожал, что построенные здесь русские города в ближайшее время будут им взяты и разрушены. Не останавливала Петра Алексеевича и неосвоенность отвоеванного края с его болотами и лесами. По вечерам густой туман сплошной пеленой окутывал гиблые места, топи и трясину, заросшую осокой, низкорослым кустарником на мшистых зеленых кочках.

Будущее нового столичного города с самого начала мыслилось царю Петру величественным и блистательным. Российскому императору хотелось, чтобы «новый сей царствующий град с прочими доброжелательными и союзными европейскими государи как наилучше поблизости мог с ними иметь во всяких политических делах, честное обхождение в договорных союзах, постоянная верность, а в коммерциях происходила б взаимная друг другу польза». В мечтах монарха «парадиз» на берегах Невы обязательно должен был стать предметом восхищения и зависти всех государственных деятелей Европы.