Зелен камень, стр. 48

Братья, как по команде, сняли кепки:

— Анна Никоновна, старик этот, Халузев, жив?

— Какой старик? Что у Корякова на даче?

— Он самый.

— А разве он болен? В первый раз слышу!

Через минуту братья мчались к месту строительства плотины на реке Карпушихе. С горы стройка открылась им как на ладони: быстрая и чистая горная река Карпушиха, остановленная временной бревенчатой перемычкой, сворачивала по искусственному протоку в обход уже почти законченной новой плотины. Плотина, длинная и широкая, выгнутая луком, должна была принять воды осеннего паводка, овладеть энергией Карпушихи. У плотины блестели железная крыша гидростанции и медные провода силовой линии, уходившей к домишкам Гилевки. На плотине и у здания станции копошились люди, стучали топоры, подходили по сухому дну Карпушихи подводы, груженные землей для плотины.

Гилевские колхозники делали то, что делали все уральцы, заканчивавшие сплошную электрификацию. До этого Гилевка получала ток из баженовского колхоза, имевшего тепловую электроустановку, зависела от баженовского распределительного щита; гилевцы жаловались, что отпускаемой электроэнергии едва-едва хватает на освещение. С постройкой гидростанции все менялось: энергии должно было хватить и гилевцам и баженовцам, и не только для освещения, но и для ферм, токов, даже для электропахоты, о которой на Урале поговаривали всерьез. Вот почему баженовский колхоз помогал гилевской стройке, вот почему эта стройка, начатая сразу после посевной, уже подошла к концу.

В гору от реки поднимался обоз, направлявшийся за тесом на баженовскую лесопилку. Впереди, покрикивая на лошадь, шагал Дмитрий Брагин.

— Где старик? — взял его за рубаху на груди Василий и встряхнул довольно неосторожно.

— Ну, ну! — обиженно оттолкнул его Брагин. — Брось, Васька, чего пугаешь!

— Говори!

Возчики столпились возле Первухиных. Удивительную историю рассказал Брагин. Оказывается, он довез Халузева только до своротка на гилевскую дорогу. Старик лежал почти без дыхания, чуть-чуть стонал, когда телегу встряхивало. Потом он попросил у Брагина напиться. Жалеючи старика, парень бросился к ближайшей избе, взял у бабки Федосьи ковшик и побежал к телеге. Старика в телеге не было. Взбешенный, Брагин бросился в лес, но пойди-ка разыщи!

— Эх ты, тетя! — крикнул Василий и бросился прочь.

— Я из-за старого черта полтрудодня потерял, — сказал обиженный, но все же чувствующий себя виноватым парень. — Да, может, Халузев этот не схотел в больницу, домой побег?

По пути к центру Баженовки братья завернули к пасечнику, убедились, что на квартиру Халузев не явился, и, не сговариваясь, отправились к человеку, которого они почтительно называли товарищем Колясниковым.

3

Ночь, которая тянулась так долго, поделенная между сомнениями и тяжким раздумьем, все же кончилась. Утро застало Павла сидящим за столом. Голос матери показался продолжением смутных ночных сновидений, и, даже открыв глаза, он не сразу поверил себе: на пороге избы стояла Мария Александровна.

— Павел, что это, зачем ты здесь! — воскликнула сна, обняла, прижала его голову к груди. — Один, больной… Неужели не нашлось бы места у Максима Максимилиановича?

— Где Валя? — спросил он, целуя ее руки. — Я так давно вас не видел, столько… произошло!

— Постой, Павлуша… Какой ты страшный! — сказала она, отстранив сына, чтобы лучше рассмотреть его лицо. — У тебя был грипп? Я никогда не простила бы Валентине, что она оставила тебя здесь без помощи. Но ведь тебя потеряли… Валя была уверена, что ты уехал в Горнозаводск, поехала за тобой. Бедная девочка, она столько пережила. Мы говорили с ней только что по телефону. Она сегодня приедет к Максиму Максимилиановичу. Знаешь, они с Ниночкой Колывановой пытались выяснить насчет этого странного вызова… Валя обещала приехать и все рассказать.

— Может быть, узнала что-нибудь? — встрепенулся Павел, одумался, потускнел, проговорил как бы про себя: — Впрочем, это уже будет не решением, а подтверждением.

— Кто послал вызов? Максим Максимилианович говорит, что, вероятно, тут замешана какая-нибудь твоя знакомая. Конечно, это глупости, Павел, ведь так?

— Послал вызов тот, кто хотел убрать меня из Новокаменска, особенно с Клятой шахты… Впрочем, я сам не верю себе до конца.

— Но кому и зачем понадобилось убрать тебя с шахты?

— Не торопи меня, мама, дай придти в себя.

— Вернее, привести себя в порядок, — поправила она. — Я принесу воды, а ты разведи огонь. Нужно побриться, переменить рубашку. Есть у тебя чистые платки?

Отобрав у нее тяжелое деревянное ведро, Павел отправился к реке. Когда он вернулся, печь уже топилась, возле хозяйничавшей Марии Александровны стояла Ленушка и слушала ее, смущенно улыбаясь.

— Мы познакомились, — сказала Мария Александровна. — Это ведь та Ленушка, о которой ты писал?.. Осенью пойдешь в школу, девочка!

— Вот Петюша из Клятого лога прибежит, тогда пойду, а без него нипочем не пойду, — рассудительно ответила верная подруга Петюши.

Пока Мария Александровна, сидя на крылечке, болтала с Ленушкой, Павел побрился, почистил костюм и ботинки, переоделся, повязал свежий галстук, и все это с таким ощущением, будто земля под ногами становится тверже. Мысль, которая ночью металась беспорядочно, теперь работала спокойно и напряженно, приближаясь к окончательному выводу.

— Все в норме! — отметила Мария Александровна, когда Павел вышел на крылечко. — Ты даже звездочку Георгия Модестовича надел. Как она сверкает на солнце, чудесная!.. Теперь пойдем? Нас будут ждать у Абасина.

— Но я не могу надолго отлучаться отсюда. В Новокаменске у меня лишь одно дело: надо зайти в трест.

— Зачем, Павлуша? — нерешительно, явно не одобряя его, спросила мать. — Не лучше ли отложить это?

— Мне не трест нужен сейчас. Федосеев, секретарь партбюро, должен был позвонить в Горнозаводск одному человеку, проконсультироваться у него. — Он странно улыбнулся. — Как ты оказалась в Новокаменске, мама?

— Меня Максим Максимилианович вызвал. Да, кстати, спасибо, дорогой, за поздравительную телеграмму, хотя я и не люблю, когда меня поздравляют с днем рождения. Пятьдесят лет… Так неприятно стариться… Но что здесь происходит, в чем тебя обвиняют! Вчера мы долго говорили с Максимом Максимилиановичем. Клянусь, Павлуша, я не знала, что Петр Павлович был владельцем Клятой шахты, и это никак не укладывается в сознании. Он всегда так нуждался в средствах, а тут вдруг камни, которые ты получил, слухи, что шахта принадлежала ему. Я почти всю ночь не спала, а сегодня утром Абасин позвонил мне в дом приезжих и настаивал, чтобы мы поскорее собрались у него для семейного совета. Мне его тон не понравился: такой истеричный!

— Иди сюда, Ленушка, — позвал Павел. — Покушай да деда покорми. Вот здесь хлеб, колбаса, сыр, сахар. Я сегодня же вернусь, малышка, и сегодня же мы в лог за Петюшей пойдем. Теперь слушай: не оставляй Романа одного. Если придет в себя и заговорит о Петюше, беги на Клятую шахту к дяде Самотесову. А еще лучше Осипа пошли, если он вернется. Надо будет сказать дяде Самотесову, чтобы за мной лошадь послал к Абасину. Все поняла?

Он на минуту скрылся в избе Романа, вышел озабоченный и сказал матери:

— Я готов…

Ленушка проводила их до гранитных бугров; опечаленная тем, что ласковая тетя мало погостила в Конской Голове, она долго провожала взглядом Марию Александровну и Павла.

Становилось все жарче. Запах смолы наполнил воздух. Можно было подумать, что солнечные лучи пронизывают даже гранит. В безудержном сиянии сухого и знойного дня открылись новые цвета — янтарный оттенок хвои, до желтизны изумрудная прозрачность листвы и трав. Казалось, солнечный свет смыл тени.

Ничего не замечал Павел. Он думал упорно, настойчиво; он чувствовал, что находится на расстоянии вытянутой руки от разгадки, вот-вот сдернет последнюю пелену — и все станет безобразно до ужаса, но в то же время окончательно и безоговорочно ясно.