Зелен камень, стр. 31

— Да почему же он ко мне не зашел? — удивился Самотесов. — Что такое? Зачем ему в Горнозаводск?

Он приказал заложить лошадь и отправился в трест, побывал у Федосеева и узнал, что разговора о поездке Павла Петровича в Горнозаводск не было, что Павел Петрович мог предпринять эту поездку только в бреду.

— Говорят, Павел снят с работы! — вместо приветствия воскликнул расстроенный, растерявшийся Абасин, когда к нему завернул Самотесов. — Что это валится на парня, почему? И каждый день все новое, новое… Кто послал ему телеграмму? Куда он девался?.. Как в Горнозаводск?! Зачем в Горнозаводск?!

— Ничего не понятно… Насчет приказа я не слыхал. Чудно! Ну вот что: Федосеев будет в Горнозаводск звонить, а если я о Павле Петровиче узнаю, к вам человека пришлю.

Озабоченный, немного растерявшийся, отправился Никита Федорович на шахту. Дорога была пустынной. Уже свернув к шахте, он нагнал путника в рваном брезентовом дождевике, в опорках и с трудом узнал человека, которого мельком видел в Конской Голове.

Самотесов придержал лошадь, Осип подошел к нему.

— От Павла Петровича, — просипел галечник.

— Где он? — вскинулся Самотесов.

Пока Осип Романович рассказывал, как Павел Петрович явился в Конскую Голову, как пошел к Роману и вернулся, по-видимому, ни с чем, как забрался в пустующую Егорову избу, что стоит рядом с избой Романа, и повалился на лавку, — Самотесов думал, глядя мимо Осипа: «Чего это он в трущобу забился? Нехорошо!»

— Павел Петрович тебя послал ко мне? — спросил Самотесов. — Что велел сказать?

— Чтоб не тревожились, значит, и в контору чтоб сообщили товарищу Федосееву… Велели сказать, что в Конской Голове будут, пока не оклемаются. А на шахту не хотят. Кажут: я, мол, уж не начальник.

— Заедем на шахту, возьмем что требуется и в Конскую Голову, — решил Самотесов. — Садись, орел!

«Орел» взгромоздился на сиденье экипажика, уверенный, что его дело выиграно. Осип переживал тяжелый кризис. Этот кризис был вызван тем, что надежды на таинственную «бумагу» с «планом», которая якобы — объявилась у кладоискателя Байнова, провалилась, так как бумаги попросту не оказалось. Новые ботинки Осипа были пропиты, а после пиршества кладоискателей началась запойная крайность. Только поэтому Осип Романович, вопреки своей лени и непогоде, взялся сбегать на Клятую шахту.

4

Открыв глаза, Павел увидел, что на столе горит свеча, услышал потрескивание огня; его одежда сушилась на гвозде. Ленушка, сидя за столом, что-то ела, а Никита Федорович возился у печи.

— Зачем вы шахту бросили? — спросил Павел неприветливо.

— И дворец же вы себе выбрали, Павел Петрович! — усмехнулся Самотесов, не обратив внимания на его слова. — Видел я в Вене дворец Марии-Терезы, ну точь-в-точь…

— Нет, зачем вы шахту бросили? — повторил Павел. — Нельзя бросать шахту… Известны уже причины пожара? Поджог?

— Вернее всего — поджог. Косиков и Пантелеев на том стоят, что опять видели «обличье фигуры», на вас похожее. Они стрельбу подняли, да впустую — ушел.

— Езжайте на шахту! За внимание благодарю, но сейчас вам нельзя отлучаться с шахты, особенно на ночь глядя. Это «обличье фигуры», чего доброго, и до копра доберется, на ветер пустит… Поднимите всех, кого можно, на охрану шахты, комсомольцев в первую очередь. Лично проверьте противопожарные средства. Как только приедете на шахту, пошлите нарочного к Федосееву сказать, где я. Абасина тревожить не надо — обойдусь без врача. Вещи мои завтра пришлите, бритву, костюм. — Он обеспокоенно вернулся к шахтным делам: — Как подвигается расчистка ствола? Я уверен, что мы с часу на час кончим разборку подорванной части и дело пойдет быстрее. Это было бы хорошо: настроение на шахте сразу поднимется. Но сейчас будьте особенно осторожны: можно предполагать, что взрыв был устроен в зоне плывунов. Не допускайте на углубке ствола риска. Сейчас держите на этой работе самых опытных, осмотрительных проходчиков.

— Чудно!.. — отметил Самотесов, накладывая разогретую яичницу на тарелочку.

— Что «чудно»?

— Сами же сказали Осипу, что вы уже не начальник шахты, и Абасин говорит, что вы будто с работы сняты. А Федосеев — молчок. Как понять прикажете?

— Я начальник шахты, но вы не опровергайте слухов о моем снятии. Вот и все, что я могу сказать.

— Чудно!.. — повторил крайне заинтересованный Самотесов. — А пока вот что: не нравится мне ваш дворец. От шахты далеко, сыро, ветер из угла в угол гуляет… — Он водрузил тарелочку с яичницей перед Павлом. — Нынче вас на шахту не повезу, дождь еще, застудить боюсь, а уж завтра утром…

— Нет, мне здесь быть нужно, я должен здесь остаться, — возразил Павел. — Может быть, меня Роман позовет, старик этот. — Он с трудом пояснил: — Роман в Клятый лог ходил, вернулся и велел Леночке начальство звать. Должно быть, хотел что-то важное сказать. Он в старину на Клятой шахте работал, вероятно знает вентиляционный шурф… Леночка говорит, что Петюша ушел в лог искать Романа и не вернулся. Где Петюша? Я за него отвечаю… Надо найти мальчика!

При этих словах у Ленушки, все еще сидевшей за столом, покривилось личико, она соскользнула с табуретки и отошла к печке.

— Жар снова поднимается, — шепнул пересохшими губами Павел. — Беспамятства боюсь… Вдруг старик позовет… Ты, Ленушка, возле деда будешь. В случае чего ко мне беги, заставь меня подняться, слышишь? Если бы удалось проникнуть в шахту, взять ее в руки! И следствие нужно! Кто телеграмму прислал? Зачем?

— Вот так… — удивился Никита Федорович.

— Что?

— А говорят, вас знакомая девушка вызвала… И вы, мол, скрываете, чтобы ее не потревожить и чтобы до Валентины Семеновны слух не дошел…

— Пустые разговоры!.. Поспешите на шахту… Уберите яичницу — противно как!

Уложив Павла поудобнее, Самотесов сказал Ленушке:

— Возьми ешь, — и передал ей тарелочку с незадачливой яичницей. — Ну и дедушке дай… Умница, что старика не забываешь… За дедом и Павлом Петровичем приглядывай. А Петюшу твоего найдем, будь спокойна.

Он уже хотел задуть свечу на столе и зажечь на ночь аккумуляторный фонарик, когда дверь скрипнула.

— Здравствуйте, Никита Федорович!

На пороге стоял парень в черном свитере с широким отложным воротничком, поверх которого в обтяжку был надет пиджачок, с берданкой за плечами. Широкое лицо, разрумяненное ветром, улыбалось.

— Первухин Василий! — удивился Никита Федорович. — Ты что ж, отпуск в Конской Голове проводишь?

— Никак нет, Никита Федорович! — ответил Первухин, стараясь разглядеть, кто лежит на лавке. — Меня папаша с мамашей на шахту погнали. Говорят: «Не нужно нам тебя без Мишки. Мишку приведи». Бегу на шахту из Баженовки, смотрю — ваш конек стоит. Я и зашел, — может, подвезете!

— Подвезти подвезу.

Взгляд Первухина остановился на пиджаке и кепке, висевших на гвоздике возле печи, лицо его вытянулось.

— Это кто же? — спросил он почти испуганно. — Павел Петрович?

— Ладно, шагай за порог, сейчас едем, — недовольно оборвал Самотесов.

На минутку он склонился к Павлу, прислушался к неровному дыханию, задул свечу, зажег аккумуляторный фонарик, прикрыл свет кепкой Павла и вышел. Увидев у крылечка Осипа, который не решался показываться на глаза Павлу Петровичу, он приказал:

— Утречком прибеги на шахту, скажешь, как здоровье товарища инженера. Понятно?

Возле лошади его ждал Василий Первухин.

5

В один из первых наборов в ремесленное училище Кудельного, готовившего кадры и для Новокаменска, явились два сына колхозника из баженовской Гилевки — Василий и Михаил Первухины, первый старше второго всего на один год. Бойкие и способные ребята, оба русые, светлоглазые, схожие до того, что их принимали за близнецов, они учились прекрасно, ездили в Горнозаводск на смотр художественной самодеятельности трудовых резервов; об их пляске даже писалось в газете. Кончив училище, братья-неразлучники пошли сначала в трестовскую механическо-ремонтную мастерскую Новокаменска, а потом на Клятую шахту. Молодые слесари сразу стали признанными заводилами и запевалами в комсомольской шахтной организации. Начинается допризывная подготовка — они в строю, как у себя дома, точно всю жизнь мечтали о солдатской выправке и ухватке; появились в промтоварном магазине охотничьи берданки — первыми покупателями были они, и оказалось, что Михаил — прирожденный снайпер, с железной рукой и безошибочным глазом. Несмотря на всю занятость Павла Петровича, братья уговорили его «кое-что показать» в боксерском кружке и старательно ставили друг другу и товарищам синяки. Словом, это были веселые ребята, рукастые, завидные работники и хорошие товарищи.