Зелен камень, стр. 28

Что случилось на Клятой шахте? — крикнул Павел.

Ему не ответили. Он постоял у телефона, посмотрел на часы — было без четверти одиннадцать. Позвонил Игошину; тот, выслушав Павла, несколько помедлил.

— А вы никуда из дому не выходили? — спросил он.

— Нет… Впрочем, когда?

— Примерно полчаса назад. Не выходил.

— А мне показалось, что я вас видел возле ресторана «Восток». Значит, ошибся… Вас в трест вызывают? Жаль, очень жаль, что не удалось поговорить. Впрочем, надеюсь в ближайшее время наверстать упущенное. Да, езжайте в Новокаменск!

Теперь слова, сказанные Игошиным, прозвучали как приказ.

— Что меня ожидает в Новокаменске?

— Если бы я знал вас меньше, я ничего не сказал бы, — тихо проговорил Игошин. — Одним словом, вас в Новокаменске ждет мало приятного. Но вы держитесь. Понятно вам: держитесь! Вскоре встретимся.

«Что случилось, что случилось на шахте? — думал Павел, собираясь в дорогу. — Почему надо держаться? Что случилось? Надо держаться!»

Следя за каждым своим шагом, Павел оделся, погасил свет в столовой и в передней, тщательно запер за собой дверь.

4

Сейчас, когда все стало на острие ножа, было очень важно контролировать каждый свой шаг. Мария Александровна, развивая в сыне самообладание, не раз говорила, что гибель человека, попавшего в критическое положение, в девяноста девяти случаях из ста начинается изнутри, с распада воли. На боксерском ринге Павел лучшие победы одержал только потому, что заставлял свою волю добиваться последнего и решающего удара. Но даже самые серьезные спортивные встречи были легкой забавой по сравнению с тем испытанием, которое начиналось теперь. Он был болен, он не мог трезво оценить обстоятельства, — тем крепче нужно было держать себя в руках, не позволять земле уплывать из-под ног.

На базу треста ночью явился инженер Расковалов, бледный, внимательный ко всему, что было кругом.

— Звонила секретарша управляющего, приказала забросить вас в трест, — подтвердил заведующий базой, суетливый старичок.

— Вы не знаете, что произошло на… — он хотел сказать «на Клятой шахте», но спросил: — Что произошло в Новокаменске?

— Ничего не слыхал. Сегодня не было машины из треста. Будет завтра утром… Сидя на табуретке в конторе, Павел нашел занятие: слово за словом разобрал передовую в газете, которую предложил ему заведующий базой, и даже понял, что речь шла о подготовке комбайнов к уборочной кампании.

— Да вы, Иван Степанович, хоть брезентов одолжите, — сердито проговорил человек, вошедший в контору, и резко стряхнул капли дождя с кепки. — Куда же ее в кузов под дождь, смешно прямо!

— Этот шофер вас и довезет, — обратился заведующий к Павлу. — А ты, Игнат, лучше оставил бы ее в Горнозаводске до поезда. Нужно товарища инженера в кабину посадить.

Шофер, пожилой желтоусый и желтобровый человек, промолчал, бросив на Павла угрюмый взгляд.

— Есть еще пассажиры? — спросил Павел.

— Жена его приехала в Горнозаводск сына навестить. Сын их, участник войны, до сих пор в госпитале. Такая беда, такая беда! — покачал головой заведующий, дав понять, что весьма сочувствует шоферу, но готов волей-неволей выполнить приказ управляющего.

— Женщина поедет в кабине, я в кузове! — решил Павел. — Дайте брезенты, и все будет хорошо. Хотелось бы в пути выспаться.

— Дадим, дадим брезенты! — обрадовался заведующий базой. — И соломы положим… Ты, Игнат, устрой все по-хозяйски…

С опозданием на полчаса машина ушла. Ее поглотила ночь, беспримерная среди ненастных ночей. Ветер разгулялся и гудел, бросая со всех сторон потоки холодного дождя. Можно было подумать, что машину трясет не дорога, а удары непогоды. Брезенты не устояли против дождевой вьюги — коробились, холодные и тяжелые, под них проникал леденящий ветер. Павел ничего не чувствовал.

— Пить!.. Где мы? — спросил он, когда на рассвете шофер откинул брезент.

— К Большой деревне подъехали. Ползем черепахой. Дорога здесь никуда, все размокло… Неможется вам? В кабину ступайте, авось сядем втроем. Жена покою не дает!

— В кабину не пойду, мне душно.

Утром добрались до Новокаменска. Жена шофера, маленькая полная женщина, помогла Павлу стряхнуть соломинки, приставшие к пальто.

— Простите, молодой человек. Если бы я знала, что вы больны, разве я позволила бы себе…

Он заставил себя взойти на высокое крыльцо трестовской конторы, открыть дверь, подняться на второй этаж. В коридорах полы еще не просохли после утренней приборки.

Секретарша, увидев его, произнесла оторопело: «А!» — и осеклась.

Ее лицо в свете ненастного утра показалось зеленоватым и испуганным.

— Управляющий?

— У себя… Пройдите.

Кабинет управляющего, обычный кабинет хозяйственника, с графиками-синьками на стене, с минералогической витриной в углу, с целым набором телефонных аппаратов, был уже затянут табачным дымком. Управляющий, полный человек с гладко выбритой головой, сидел в своем кресле, откинувшись на спинку.

— Что все это значит, как вы очутились в Горнозаводске? — с места в карьер начал он.

Мучительно хотелось опуститься на стул, но управляющий не предложил сесть; Павел пересилил себя.

— Кто вас вызвал? Знакомая какая-нибудь? — спросил управляющий.

— Что случилось на шахте? — ответил вопросом Павел.

— А вы не знаете?

Это было сказано быстро, будто щелкнуло; впрочем, лицо управляющего осталось спокойным, только круглый подбородок вздрогнул.

Придвинув к себе табачную шкатулку, он взял толстую папиросу, вставил в мундштук, кропотливо занялся электрической зажигалкой.

— Я не имел времени узнать, — объяснил Павел, удивленный тем, что разговор проходит так спокойно.

— Что могло случиться на знаменитой Клятой шахте? — пожал плечами управляющий. — В тот самый момент, когда Самотесов по вашему конспекту на совещании хозяйственного актива делал доклад об опыте скоростных восстановительных работ, нам сообщили, что на шахте пожар уничтожил каркасы строящихся домов, стройдетали и два барака.

— Виновные не найдены? — не то спросил, не то просто отметил Павел, взявшись обеими руками за спинку стула.

— Прямых виновников нет. — Управляющий наконец прикурил. — А инженер Расковалов совсем в стороне: он, видите ли, очутился в Горнозаводске, вызванный мифической телеграммой.

Управляющий нажал кнопку звонка, приказал секретарше пригласить Федосеева.

— Товарища Федосеева вызвали по телефону. Он сейчас говорит с Горнозаводском, — ответила она.

— Так рано? — удивился управляющий. — Кто вызвал?.. Не знаете… Ну, все равно.

Секретарша положила перед ним полулист бумаги с несколькими строчками машинописи, сказала вполголоса несколько слов, и Павел уловил: «проект приказа».

— Хорошо, оставьте! — отрывисто бросил управляющий и поморщился.

— Это… проект приказа о моем снятии с работы? — спросил Павел, когда секретарша вышла.

Управляющий вскочил так стремительно, что кресло откатилось; побагровев, он закричал, быстро стуча кулаком по столу:

— Бумажкой интересуешься, бумажкой! Тебе бумажка важна! Тебе не важно, что говорят, в чем тебя обвиняют, чем нас за тебя бьют!

— Меня не в чем обвинять, — твердо произнес Павел. — Не за что и вас бить.

— Знал, что отец с Клятой шахтой был связан? Знал, что он шахту подорвал? Почему молчал?

— Не знал я об этом… Третьего дня от Самотесова услышал впервые и не верю, не могу этому поверить!

— Об отце больше ничего не знаешь?

— Нет!

Управляющий опустился в кресло, дрожащей рукой вставил в мундштук выпавшую папиросу и раскурил ее жадными затяжками.

— Ну, еще узнаете, — произнес он угрюмо. — Лучше бы сами вспомнили и сказали.

…Павел пришел в себя, отстранил руку управляющего, поившего его водой, поднялся со стула и направился к двери.

— В постель надо, — вслед ему бросил управляющий.

Павел усилием воли собрал мысли.

— Вы стали выяснять, знал ли я о прошлом моего отца, будто это имеет отношение к событиям на Клятой шахте, — сказал он.