Грешные обещания, стр. 19

С ее губ сорвался слабый стон, и Николас затрепетал от страсти. Он еще крепче прильнул к губам Элизабет, и она почувствовала, как тело ее охватил огонь страсти. Внезапно Уорринг замер. Сняв руки Элизабет со своей шеи, осторожно высвободился и отступил на шаг. Лицо его было непроницаемым. Огонь, только что полыхавший в глазах, исчез.

— Ступайте в дом, Элизабет, — проговорил он тихим, чуть охрипшим голосом. — И больше никогда не выходите одна.

Элизабет и не подумала возражать. Губы ее все еще пылали, ноги были ватными. Едва найдя в себе силы, она кивнула и, повернувшись, помчалась к дому.

На сей раз овладевший ею страх не имел никакого отношения к Бэскомбу и его людям.

Глава 6

Ник метался по спальне, словно раненый зверь. В третий раз за последний час он остановился у окна, выходившего в сад. Уже начали распускаться анемоны, анютины глазки и тюльпаны, и земля вся расцветилась яркими пурпурными, желтыми и розовыми пятнами. Вдоль дорожек тоже росли красивые цветы, однако Нику они казались блеклыми и невзрачными, ведь Элизабет не могла теперь ходить по саду и любоваться их цветением.

Прошло уже три дня с тех пор, как он запретил ей выходить в сад, гулять по его дорожкам, сидеть на любимой скамеечке. Ник понимал, что это несправедливо. Элизабет не виновата в том, что люди Бэскомба нагло вторглись в его владения. Это он виноват. Он опять недооценил своего противника.

Ник выглянул из окна. Ему хорошо была видна серая каменная стена, тянувшаяся по периметру сада. Возле нее была выставлена охрана — люди, которых нанял Элиас. Их была целая армия, и стояли они довольно близко друг от друга.

Теперь Элизабет будет в безопасности. Она может собирать цветы или, если пожелает, сидеть на своей любимой скамеечке и любоваться птицами. Ни люди Бэскомба, ни он сам — в этом Ник себе поклялся — не будут угрожать ее покою.

Ник отошел от окна и, решительно ступая, направился к выходу. Взявшись за серебряную ручку, он распахнул дверь.

— Она в оранжерее, Ник. Сам видел, как она туда утром отправилась, — крикнул ему Элиас Мути из гостиной.

Граф удивленно поднял брови:

— А откуда ты знаешь, что именно об этом я хотел тебя спросить? И как это тебе всегда удается догадаться, о чем я думаю?

Элиас лукаво улыбнулся:

— Ну, ничего сложного тут нет. Мисс Мерси видела, как ты целовал Элизабет в саду пару дней назад. И с тех пор ты сам не свой. Вот я и решил, что рано или поздно ты отправишься к ней извиняться.

— Ну и что с того? Ведь я перед ней виноват. Понять не могу, как я мог настолько потерять голову.

— Ты мужчина, друг мой, только и всего. Она очаровательная крошка, вот ты и воспылал к ней нежными чувствами.

— Я не должен был этого делать, неужели ты этого не понимаешь, Элиас? Ведь я ее опекун! Я должен защищать ее.

— Именно этим ты и занимался.

— Как же! Напугал бедняжку до полусмерти. Удивительно еще, что она не собрала вещички и не уехала. — Николас покачал головой. — Надеюсь, мне удастся убедить ее, что этого больше не повторится.

Элиас насмешливо хмыкнул:

— Надеюсь, тебе удастся убедить в этом самого себя.

Бросив на своего камердинера грозный взгляд, Ник вышел в холл и закрыл за собой дверь. Элиас прав. Как он ни ругал себя за то, что набросился в ту ночь на Элизабет с поцелуями, он по-прежнему хотел ее. И даже больше, чем прежде. Если бы он, черт подери, мог ее куда-нибудь отослать, вычеркнуть из своей жизни! Но он не может этого сделать, по крайней мере пока. Слава Богу, скоро начнется лондонский сезон. Сидни Бердсолл уже составляет список подходящих женихов, из которых Элизабет наверняка сможет кого-нибудь себе выбрать.

А до тех пор нужно просто держаться от нее подальше и вести ту жизнь, которую вел в течение девяти лет.

То есть удовлетворять свой аппетит где-то на стороне.

Оранжерея — высокое стеклянное сооружение — располагалась в самом дальнем конце дома. Там было тепло и влажно. Ник редко заходил туда, предпочитая бывать на свежем воздухе, а вот его мать проводила там много времени. Когда Ник посетил оранжерею в последний раз, она была страшно запущена. Он все собирался отдать распоряжение, чтобы засохшие растения убрали, а вместо них посадили новые, но никак руки не доходили.

Распахнув дверь, Ник с удивлением увидел в оранжерее Барнаби Инглса, главного садовника. Тот с остервенением выдирал из земли сорняки и бросал себе под ноги. Их уже набралась целая куча. Элизабет работала неподалеку. Она тщательно сгребала с земли сухие листья под миниатюрными апельсиновыми деревьями.

Понаблюдав за Элизабет несколько секунд, Ник подошел и остановился рядом. Она по-прежнему не замечала его. Тогда он откашлялся, пытаясь обратить на себя внимание. Чувствуя себя крайне неловко, он проговорил:

— Вижу, вы заняты, Элизабет. Простите, что помешал, но мне бы хотелось с вами поговорить.

Отряхнув с подола простенького синего платья сухие листья, Элизабет смущенно вспыхнула. Ей было неприятно, что граф застал ее в таком виде.

— Конечно, милорд.

Николас подождал, пока она вымоет руки, вытрет их, и, пропустив ее вперед, пошел следом к двери оранжереи. Затем он провел Элизабет в маленькую гостиную под названием Тихая комната и тщательно закрыл за собой дверь.

Подождав, не скажет ли он чего-нибудь, и не дождавшись, Элизабет примостилась на стул с темно-зеленой бархатной обивкой. Ник уселся напротив.

Прерывисто вздохнув, он произнес:

— Мне сейчас нелегко, Элизабет. Я не привык извиняться и, должен сказать, не люблю этого делать, но, как это ни прискорбно, придется.

Элизабет вскинула голову. Щеки ее залил румянец.

— Значит, вы пригласили меня сюда именно за этим?

— Да. В ту ночь я вел себя отвратительно и прошу меня за это простить. Я не имел права так себя вести. Единственным оправданием мне служит то, что я очень за вас испугался. Я был зол на себя за то, что допустил подобное, и на вас за то, что вы вели себя так неосторожно.

Элизабет сидела стиснув руки, не спуская глаз с его лица.

— Мы оба были в тот вечер не в себе. Я напугана, вы сердиты. Значит, в том, что произошло, некого винить.

Ник покачал головой:

— Я воспользовался своим положением. То, что произошло между нами, не должно было случиться. Я ваш опекун. Я старше вас и должен был…

— Вы ненамного меня старше, милорд, — перебила его Элизабет, — и если думаете, что я отношусь к вам как к почтенному старцу, вы глубоко заблуждаетесь.

Долгое время Николас молчал. Интересно было бы узнать, как к нему относится Элизабет.

— Ваша помощь подоспела вовремя, — продолжала она. — Вы проявили необыкновенную храбрость, и я собиралась вас поблагодарить.

— Поблагодарить меня? Ну что вы, Элизабет. Я не заслуживаю вашей благодарности. Все, о чем я вас прошу, это забыть о моей слабости.

Элизабет упорно смотрела на свои руки.

— Никто еще меня так не целовал, — наконец проговорила она. — Сомневаюсь, что мне когда-нибудь удастся это забыть.

Ник почувствовал, как по телу его разлился жар. Он тоже сомневался, что ему удастся забыть.

— Я выставил вокруг сада охрану. Теперь вы будете в безопасности. Сможете любоваться вашими птицами, не опасаясь, что кто-то прячется за стеной.

Элизабет улыбнулась так радостно, что у графа сжалось сердце.

— Спасибо, милорд. Надо признаться, я очень по ним соскучилась.

Ник кивнул:

— Я очень благодарен вам за то, что вам небезразлична судьба оранжереи. Она ужасно запущена. Если вам что-то понадобится, дайте мне знать.

Николас поднялся. Элизабет тоже встала со стула, однако не двинулась с места. Уходя, он бросил на нее последний взгляд: платье немного помятое, подол выпачкан, такая желанная, как ни одна из женщин, которых он знал.

Войдя к себе в кабинет, Ник первым делом взялся за графин с джином. Завтра приедут гости: барон Сент-Джордж вместе с лордом Перси и Ричардом Тернером-Уилкоксом. В письме, полученном от них накануне, говорилось, что они собираются захватить с собой нечто «наверняка развеющее его хандру».