Вечный Тук, стр. 17
Винни имела свое представление о справедливости — и очень твердое. Она понимала, что всегда может потом сказать: «Ну вы же никогда не говорили мне, что этого делать нельзя». Но ведь это глупо! Конечно же, им никогда бы не пришло в голову упомянуть о подобном, перечисляя все, что Винни не положено делать. Она улыбнулась, представив, как ей говорят: «А теперь запомни, Винни: нельзя грызть ногти, нельзя перебивать, когда кто-либо говорит, и нельзя ходить в тюрьму в полночь, чтобы поменяться местами с заключенным».
И все же это не смешно. Что будет, когда утром констебль обнаружит ее в тюремной камере и снова приведет домой? Что скажут дома? Поверят ли ей после этого еще хоть когда-нибудь? Винни заерзала в креслице и нервно сглотнула. Объяснить она ничего не сможет, но заставить их понять ей придется.
Часы в коридоре пробили одиннадцать. Ветер утих. Казалось, все затаилось в ожидании. Винни лежала с закрытыми глазами. Она думала о Туке и Мэй, о Майлзе и Джессе, и на душе у нее становилось спокойнее. Она нужна им. О них нужно позаботиться. Ибо, как ни странно, — и это поразило ее еще с самого начала — они были беспомощными. Или слишком доверчивыми. В общем, что-то вроде того. Но в любом случае она нужна им. И она их не разочарует. Мэй будет свободна. Никто не узнает — Винни этого не допустит, — что Мэй не может… Тут Винни даже думать не захотела, как будет ужасно, если тайна выйдет на свет. Вместо этого она стала думать о Джессе. Когда ей исполнится семнадцать — сделает ли она это? Если все это правда, отважится ли она? И если нет, то не пожалеет ли позже? Тук говорил: «На самом деле этого не понять, пока не испытаешь на собственной шкуре». Нет… это все неправда. Здесь, в своей спальне, Винни уже не сомневалась: все-таки они сумасшедшие. Но она все равно их любит. Она нужна им. И с этой мыслью Винни заснула.
Через какое-то время она, вздрогнув, в испуге села на кровати. Часы мерно тикали. Было совсем темно. Ночь, казалось, застыла, вытянувшись на цыпочках и затаив дыхание в ожидании бури. Винни выскользнула в коридор и, нахмурившись, стала вглядываться сквозь сумрак в циферблат часов. Черные римские цифры на белом фоне были едва различимы, латунные стрелки слабо светились. Наконец ей удалось различить их. Пока она вглядывалась, длинная стрелка с громким щелчком прыгнула еще на одно деление. Винни не опоздала: было без пяти двенадцать.
Глава 24
Выйти из дому оказалось до смешного легко. Винни почти не сомневалась, что, как только ступит на лестницу, все тут же вскочат со своих кроватей и накинутся на нее с упреками. Но никто даже не пошевелился. Винни это поразило: оказывается, если бы она захотела, то могла бы сбегать из дому каждую ночь, и никто не узнал бы. Угрызения совести вспыхнули в ней с новой силой… но ведь сегодня — особый случай! Она должна это сделать. Другого выхода нет.
Отворив дверь, Винни тихонько выскользнула в душную августовскую ночь — и словно ступила из реальности в страну грез. Казалось, она не идет, а плывет по дорожке к воротам. Джесс уже ждал ее. Они не обменялись ни словом. Джесс взял ее за руку, и они побежали по дороге мимо спящих домиков к центру деревни, темному и пустому. Окнам домов было не до них; словно прикрытые веками огромные глаза, они едва замечали Винни и Джесса, которые почти не отражались в их стеклах. Кузница, мельница, церковь, сельские лавки, столь оживленные днем, сейчас, нахохлившись, стояли одинокими, темными, бессмысленными громадами. А вот наконец и тюрьма. Новые стены еще не успели покрасить, окно на фасаде светилось. А в глубине пустого тюремного двора, словно огромная перевернутая буква «L», высилась виселица.
Небо озарилось белой вспышкой. Но на сей раз это была не просто зарница: через мгновение издалека донеслись глухие раскаты грома, наконец возвещающие приход грозы. Порыв свежего ветра взметнул волосы Винни, а где-то позади залаял деревенский пес.
Две тени выступили из тьмы. Тук притянул Винни к себе и крепко обнял, а Майлз сжал ее руку. Никто не произнес ни слова. Затем все четверо двинулись на цыпочках к тыльной стороне тюремного здания. Там находилось зарешеченное окно — слишком высокое, чтобы Винни могла заглянуть в него, а внутри виднелась слабо освещенная камера. Запрокинув голову, Винни вглядывалась в темную решетку, сквозь которую пробивался тускло-золотистый свет.
вдруг вспомнились ей строки из старинного стихотворения. Они звучали в голове вновь и вновь, пока не превратились в какую-то бессмыслицу. Снова послышались раскаты грома. Гроза приближалась.
Майлз взобрался на ящик и стал поливать маслом оконную раму. Ветер донес до Винни густой, крепкий запах. Тук подал клещи, и Майлз стал поддевать гвозди, крепившие раму. Он и вправду знал свое дело. Винни дрожала, вцепившись в руку Джесса. Вот уже один гвоздь вынут. Вот и другой. Тук брал их, один за другим. Майлз потянул четвертый гвоздь, но тот заскрипел, и Майлз подлил еще немного масла.
Констебль у тюремного крыльца громко зевнул и начал насвистывать. Свист становился громче, и Майлз спрыгнул вниз. Шаги констебля послышались у камеры Мэй. Лязгнула дверная решетка. Затем шаги стали удаляться, свист постепенно стихал. Внутренняя дверь закрылась, и отблеск фонаря в окне исчез.
Майлз тут же снова влез на ящик и продолжил свою работу. Вот и восьмой, девятый, десятый… Винни старательно считала вынутые гвозди, а где-то за этим подсчетом в ее голове продолжало упорно звучать: «Уму и сердцу не страшна…»
Майлз вернул клещи отцу, ухватил оконную решетку, приготовившись ее выдернуть, и вдруг застыл. «Чего он ждет? — подумала Винни. — Почему не?..» И тут сверкнула молния, раздался удар грома. Майлз изо всех сил рванул решетку… но она не поддалась.
Гром утих. У Винни сжалось сердце. Что, если все напрасно? Что, если решетка так и не сдвинется с места? Что, если… Обернувшись, она снова увидела темный силуэт виселицы и содрогнулась.
Опять сверкнула молния, и бушующий небесный вихрь разразился жутким громовым раскатом. Майлз рванул раму. Та отскочила, и. Майлз, не отпуская прутьев решетки, свалился вместе с ней на землю. Дело сделано!
В образовавшемся проеме окна появились руки. Мэй! Показалась ее голова, но лица в темноте было не различить. Это окно… что, если оно слишком маленькое и Мэй не пролезет? Что, если… Но Мэй уже протиснула плечи. Она тихо вздохнула. Еще одна вспышка молнии на мгновение осветила ее лицо, и Винни заметила, как она сосредоточена: нижняя губа закушена, брови сдвинуты…
Теперь уже на ящике стоял Тук, помогая ей, подставляя плечо, а Майлз и Джесс по обе стороны от него протянули руки, приготовившись подхватить мать. Вот уже она и пролезла — взмахнув руками и оставив куски юбок на зазубренных краях досок, и вот они уже все в куче барахтаются на земле. Еще один раскат грома заглушил торжествующий смех Джесса. Мэй на свободе!
Винни радостно сжала дрожащие руки.
И тут первая капля дождя упала ей прямо на кончик носа. Тук встал и повернулся к ней. Хлынул дождь. Туки, один за другим, притягивали Винни к себе и целовали ее. И она целовала их в ответ — одного за другим. Что это на лице у Мэй, капли дождя? А у Тука? Или это слезы? Джесс подошел к ней последним. Крепко прижав ее к себе, он прошептал единственное слово: «Помни!»
А потом Майлз снова взобрался на ящик и поднял Винни. Ухватившись руками за край окна, она дожидалась вместе с ним. И когда грянул гром, разорвав небо грохотом, Винни скользнула внутрь и забралась на койку, целая и невредимая. Она взглянула вверх, в пустой проем окна, и увидела руки Майлза, державшего раму. Еще один раскат — и рама на месте. Винни ждала: станет ли Майлз заколачивать гвозди?