Город грешных желаний, стр. 57

Но денег она от него не возьмет. Просто уйдет… к своему выдуманному мужу, прозябающему в какой-то выдуманной тюрьме.

Она уже шагнула к двери – и замерла. Почудилось, ледяная рука взялась за сердце, а в ушах зазвучал чей-то хриплый, гнусавый голос: «Не повезло бедняге… Его оставили одного… чашка воды… проживет, сколько хватит ему продовольствия и сил».

Боже мой… Она ведь забыла, совсем забыла! Она спаслась, она осталась жива, она предается любви, обидам, гневу, она хочет есть, она испытывает чувства живого человека, в то время как там, в келье искушений монастыря Мизерикордия, умирает медленно и мучительно человек, которого она, Троянда, обрекла на эту страшную смерть! И она забыла, совсем забыла о нем…

Будто его и не было никогда. Будто не перед ним она явилась лунной ночью, не перед ним легла бесстыдно, равнодушно, желая не его тепла, не его жара, а лишь выполняя гнусное задание Цецилии. Ее кара, ее смерть заслужена… А его? Его-то за что?

Троянда молитвенно стиснула руки. Наверное, господь еще не совсем от нее отступился, если заставил ее упомянуть о муже! И эта ложь, которая чудилась ей опасной трясиной, на самом деле ложь во спасение – тонкий, хрупкий мостик, который она проложила, чтобы добраться по нему до обреченного, спасти его – и спасти свою грешную душу.

Она взглянула на Григория. Сердце падало, падало от мгновенных воспоминаний… но нет. Это было – и ушло. Не для нее! И не о том надо думать. Скрепилась, вздохнула глубоко и сказала, сама удивившись тому, как твердо прозвучал ее голос:

– Спасите моего мужа.

Воцарилось молчание. Потом Прокопий махнул на Троянду рукой: чего, мол, городишь?! Васятка проворчал:

– Эка… хватила!

Григорий ничего не сказал, только глянул вприщур, и этот острый взгляд словно бы лезвием полоснул Троянду. И сказал:

– Согласен.

Прокопий с Васяткой в один голос ахнули. Троянда качнулась – только сейчас до нее дошло, чего потребовала и на что готов Григорий. Неужто еще и других намерена она втянуть в ту бездну, куда уже рухнул Гвидо и откуда она едва-едва сама выбралась?

– Ты в уме? – наконец обрел голос Прокопий. – Смерти ищешь? Подумал бы раньше, на что замахнулся. Ты тот самый… Дворец дожей видел? Неужто на приступ пойдешь? Тогда не таись, Гриня, скажи. Один пойдешь или вот еще Васятку с собой прихватишь?

Григорий вопросительно смотрел на Троянду, и она зачастила – не думая, не подбирая слов: они как бы сами приходили на язык:

– Его содержат в келье искушений в Мизерикордии. Туда есть ход из сада… я знаю… я узнала.

– Как же? На базаре, что ль, услыхала? – ехидно усмехнулся Прокопий.

– Подкупила монастырского сторожа, – огрызнулась Троянда и зло глянула на Григория: он чего молчит? Согласился, а теперь жалеет? Лучше бы уж не соглашался…

– Думаешь, это и вправду возможно? – молвил тот, словно прочитав ее мысли. – Дело, девка, нешуточное.

Троянда задумалась. Отдала ли Цецилия приказ перекрыть ход? Может быть, да – и тогда вся затея напрасна: пока они будут разбирать завал, такой шум поднимется. И потом, кто может поручиться, что возле монастыря не поставлена стража – хотя бы на первое время, пока бедняжка Гвидо еще жив. А вдруг ход все-таки свободен? Потайную дверь из кельи не открыть. Но снаружи, в стене хода, есть педаль, которая приводит в движение механизм двери.

Цецилия – рачительная хозяйка, зачем ей создавать себе лишние хлопоты, замуровывать ход, который, конечно же, еще пригодится? Тем более что о секретной педали не знает никто, кроме самой аббатисы и Троянды. Но Троянда – Цецилия в этом убеждена – умерла, убита! Значит, ход свободен и ничто и никто не помешает им спасти Гвидо…

Но почему – им? Зачем Троянде в этом деле еще кто-то? Вполне может сама проникнуть в монастырь под покровом ночи – и уйти оттуда вместе с узником. А вдруг ночью сад стерегут? Вдруг стража что-то заметит? Опять же – вдруг Гвидо так ослабел, что его придется нести? Hаверняка придется – он же перенес пытки. Один-два надежных человека ей не помешали бы, конечно. Но больше просить этих людей она не станет. Ничего, наймет на пристани пару-тройку лаццарони [46]. Троянда на миг задумалась: а на какие деньги она это сделает? Или с ними придется расплатиться иначе?.. Ладно, об этом она подумает, когда дойдет до дела. А сейчас – прочь отсюда. Хватит с нее растерянных взглядов Васятки, ехидных – Прокопия и непонятных, загадочных – Григория. В конце концов… в конце концов, эта ночь…

Мысли были обволакивающе-опасны, и Троянда, отмахнувшись, бросила:

– Ладно. Забудьте, что я говорила. Обойдусь сама. Прощайте! – И ринулась к двери, не позволив себе даже взглянуть на Григория, не давая слабости завладеть собою, как вдруг раздался возглас:

– Погоди-ка! – И она замерла, вконец изумленная: ее окликнул Прокопий!

Она оглянулась, не веря ушам, но и правда: Прокопий торопился к ней, бормоча:

– Погоди! Экая ты прыткая! Такие дела с наскоку не решают. Надо подумать, потолковать…

– Об чем же тут толковать? – удивилась Троянда. – Все просто: да или нет. Нет так нет!

– Погоди! – сердито сверкнул глазами Прокопий. – Нет-то оно, конечно, нет… скажи только: ежели твой муженек художник, так, может, знает он здешнего синьора по имени Пьетро Аретино?

Троянда вытаращила глаза.

Григорий присвистнул:

– Ну, хитер же ты, братка!

– Ищи умного в лавке! – поддакнул Васятка.

Лицо Прокопия от этих слов на миг расцвело безудержной мальчишеской улыбкой, но тут же приняло свое обычное хитровато-недоверчивое выражение.

– Так знает или нет?

– А если знает, то что? – в тон ему спросила Троянда, немного придя в себя от неожиданности.

– Ничего. Просто спрашиваю. За спрос, как известно, денег не берут! – усмехнулся Прокопий.

– Знать-то знает… – туманно ответила Троянда. – Но, может, и нет…

– Как это? – не понял Васятка, а Григорий отвернулся, скрывая смешок.

– Ты, молодка, голову нам не морочь! – рассудительно проговорил Прокопий с видом почтенного старца, разговаривающего с девчонкой. – Суть вот в чем. У нас до этого синьора Аретино дело первейшей важности, однако никак не можем мы найти к нему подхода. Вдобавок дело секретное. И вот ежели, к примеру, твой муж взялся бы за нас похлопотать перед тем Аретино, мы б его спасать пошли с охотою. Ну а ежели нет… чего тогда попусту головой рисковать?

– Он знает Аретино! – севшим от волнения голосом быстро сказала Троянда. – Обещаю, что сведу вас, если вы спасете Гвидо.

– Гвидо? – озадачился Васятка. – А это кто ж таков?

– Кто-кто! Дед Пихто! – рявкнул Григорий, вдруг впав в такую ярость, что даже руки у него затряслись. – Мужа ее так зовут, неужто не понятно тебе, дубина стоеросовая?!

И вышел из каюты, шарахнув дверью о косяк.

19. Промысел небесный

Издавна на колокольне Сан-Марко несла вахту стража, наблюдавшая за появлением близ берега вражеских судов – или возникновением пожаров в городе. Еще колокольня служила маяком для кораблей, возвратившихся из дальнего плавания. Она значилась во всех лоциях как самый приметный ориентир для судов, приближающихся к Венеции. Днем в лучах солнца ярко сверкал золоченый ангел, а ночью наверху башни зажигали сигнальный огонь. Горел он и сейчас. И колокол звонил – тихо и печально.

– Кого-то казнили в тюремных подвалах Дворца дожей, – шепнула Троянда, ни к кому не обращаясь, но Григорий услышал и покосился на нее:

– Откуда ты знаешь?

– Слышишь? Это звонит Малефичио – самый маленький колокол Сан-Марко. Maleficio означает «преступление»: его звон оповещает народ о свершившейся казни.

– Царство небесное! – перекрестились Григорий с Васяткою, и Троянда, эхом отозвавшись: «Царство небесное!» – тоже осенила себя крестным знамением. Спутники поглядели на нее косо, и только тут Троянда сообразила, что крестилась не справа налево, по-православному, а слева направо, как привыкла в монастыре. Никто ей ничего не сказал, но, спеша загладить свою оплошность, она затараторила: