Полуночный танец дракона (сборник), стр. 6

Некоторое время молодой моряк стоял неподвижно. Его взгляд скользил изучающе по фигуре старика и остановился наконец на его глазах. Лицо моряка раскраснелось, а руки непроизвольно то сжимались в кулаки, то разжимались.

– Кто же вы в самом деле? – наконец спросил он.

Голос старого-престарого дрогнул:

– Саймон Гросс.

– Сукин ты сын! – воскликнул молодой моряк. – Пропади ты пропадом!

И ударил старика по лицу, и еще раз, и еще, и старый-престарый человек стоял, осыпаемый градом ударов, пока не рухнул на мостовую, и его молодая ипостась склонилась над его телом.

– Он умер? – осведомился молодой человек.

– Ты убил его.

– У меня не было другого выхода.

– Что верно, то верно.

– Выходит, я убил самого себя?

– Все зависит от того, хочешь ли ты жить.

– Конечно хочу!

– Тогда возвращайся домой. Я заберу его с собой.

– Почему вы это сделали? – спросил Саймон Гросс, которому было всего девятнадцать.

– Потому что ты – гений.

– Вы продолжаете это говорить.

– Потому что это так и есть. Возвращайся домой! Не медли!

Он сделал пару шагов и снова замер.

– Это что – вторая попытка?

– Надеюсь, что да. Не забывай об этом. Ни за что не селись в Испании и не стреляй в Мадриде голубей!

– Я вообще не буду в них стрелять!

– Это точно?

– Точно!

– И еще – никогда не превращайся в такого старика, слышишь?

– Слышу.

– Ты ничего не забудешь?

– Ничего.

Он поспешил к дому.

– Теперь я отвезу тебя обратно, – сказал я, обращаясь к бездыханному телу, – и похороню в безымянной могиле.

Я уселся в свою Машину и бросил прощальный взгляд на пустынную улицу.

– Удачи тебе, Саймон Гросс, – прошептал я и, щелкнув переключателем, исчез в будущем.

После бала

Огни над зданием с облупившейся вывеской «Танцевальный зал Майрона» замигали, будто собираясь погаснуть, и крошечный оркестрик заиграл финальную тему. Гости, шурша одеждами и шаркая подошвами, стали направляться к выходу. Через минуту музыка смолкла, огни мигнули в последний раз и зал погрузился в темноту.

В следующее мгновение внизу открылась боковая дверь и из нее на улицу вышли пятеро (а может быть, и шестеро) музыкантов, несших футляры с внезапно потяжелевшими инструментами. Музыканты поспешили рассесться по своим машинам, явно не желая встречаться с многоголосой шумной толпой, спускавшейся по главной лестнице. К тому времени, когда на улицу вышли все участники бала – шестьдесят женщин весьма пожилого возраста и примерно такое же количество старых мужчин, – машины музыкантов уже исчезли в ночи, объятой наползавшим с гор и с моря туманом.

Около тридцати участников праздника выстроились на южной стороне улицы в ожидании трамвая местной линии, все же остальные, почему-то более шумные и веселые, перешли на находившуюся напротив остановку дальнего трамвая, который должен был отвезти их на тихоокеанское побережье.

Выстроившись в очередь и дрожа от знакомого всем калифорнийцам ночного холода (особенно чувствительного после дневной тридцатиградусной жары), мужчины чертыхались сквозь зубы, а дамы в цветастых вечерних платьях молча вглядывались в даль так, будто это могло ускорить появление транспорта.

Как ни странно, это, похоже, сработало.

– Едет, едет! – оживились дамы.

– Да, черт побери! – отозвались кавалеры.

Все это время они не смотрели друг на друга.

Даже когда огромный, похожий на трансконтинентальный экспресс сдвоенный трамвай остановился, рассыпая искры и шипя тормозами, кавалеры в измятых пропотевших смокингах галантно помогали своим разодетым в пух и прах дамам подняться по железным ступенькам, стараясь не смотреть на их лица.

– Оп-ля!

– Я уже наверху!

– Вот и умница!

Вслед за дамами по стальным лесенкам в трамвай забрались и мужчины.

Прозвенел колокольчик, прогудел клаксон, и огромный трансконтинентальный экспресс, идущий, правда, только до Венеции [8] (до которой было всего тридцать миль), тронулся с места и поспешил к сокрытому в полуночном мраке месту своего назначения.

Это вызвало бурный восторг как у утомленных танцами дам, так и у мужчин, мечтавших поскорее отстегнуть накрахмаленные белые манишки и распустить галстуки.

– Мне душно, откройте, пожалуйста, окошко!

– Меня знобит, поскорее закройте все окна!

Разделившись на арктических и экваториальных жителей, эти старые дети дружно устремились к безмятежным морям и к берегам безумной надежды.

Пара, сидевшая в первом вагоне прямо за вагоновожатым, зачарованно наблюдала, как движениями, напоминавшими взмахи дирижерской палочки, он переключал медные рукоятки – левую, правую, среднюю – и при этом непрерывно всматривался в туман.

Стальной экипаж вез их от Майрона к Нептуну.

Первой молчание нарушила дама:

– Вы не позволите мне сесть возле окна?

– Разумеется! Я и сам хотел вам это предложить.

Они поменялись местами. Она повернулась к окну и стала следить за проплывавшими мимо темными зданиями и деревьями, над которыми виднелись редкие звезды и узкий серп луны.

– О чем вы думаете? – поинтересовался он.

Ее силуэт смутно виднелся на фоне этих проплывающих за окном теней.

– Когда сижу в такой древней развалюхе, – тихо сказала она, – мне всегда кажется, будто я путешествую сквозь время, в прошлое.

– Никогда об этом не задумывался, – хмыкнул он, вытягивая шею, чтобы получше ее разглядеть, но она сидела, отвернувшись к окну, казавшемуся ему телевизионным экраном, на котором нерезко настроенные каналы переключались ежесекундно. Он принялся рассматривать свои руки. На них были надеты белые перчатки. – Никогда.

– Так задумайтесь, – вздохнула она.

– Простите, не понял?

– Задумайтесь об этом, – повторила она чуть-чуть погромче и вновь углубилась в созерцание мелькавших за окном ночных картин. – Мне кажется, это связано не только с временем и пространством. Я испытываю донельзя странное чувство…

– И что же вы чувствуете?

– Мне кажется, что я таю, ну, как будто теряю вес. Чем дальше мы едем, тем легче я становлюсь. Разве это не странно? Может быть, и вы испытываете нечто подобное?

– Признаться, нет.

– Так не теряйте же времени зря! Расслабьтесь. Сначала невесомыми станут ваши ступни, затем лодыжки, потом колени… Останется только ваша одежда!

Он озадаченно покосился на соседку, но так и не смог увидеть ее лица.

– Ну так давайте, – шептала она. – Расслабьтесь! Снимите все зажимы! Ну как, получается?

– Я действительно начинаю что-то чувствовать.

Он откинулся на спинку сиденья.

– Не надо ничего говорить, просто расслабьтесь, – продолжала она, не оборачиваясь.

– Уже, – пробормотал он, принявшись массировать колени руками. – Почти…

– Не лгите!

– С чего вы взяли, что я лгу?

– Мужчины привыкли лгать – они всю жизнь только этим и занимаются. Пора бы и остепениться.

– Нет-нет, – запротестовал он. – Я действительно это чувствую!

– Я рада за вас. Только не надо так волноваться. Какое странное чувство, правда?

Он молча кивнул. Большой красный трамвай ехал все дальше и дальше, оставляя позади маленькие приморские поселки, открытые поля, детские сады и рощи.

– Вы меня просто сразили! – сказал он неожиданно.

– Тсс! – прошептала она.

– Нет, правда, – продолжал он. – Вы были душой этой вечеринки, заворожив собравшихся своими рассказами, идеями, и все послушно делали то, что вы предлагали! И я действительно теряю вес, в точности как вы и сказали.

– Вот и прекрасно.

Он обернулся и обвел взглядом покачивавшихся в такт движению трамвая пассажиров.

– Вы обратили внимание на то, – сказал он, – что все участники сегодняшнего бала были в белых перчатках? Вы, я, все?

– Хотелось бы знать почему? – Она отвернулась.

– Я хотел спросить об этом у вас.