Пир для Воронов (пер. Цитадель Детей Света), стр. 165

На следующий день она нашла Осмунда Кеттлблэка во дворе, упражняющимся на мечах с одним из близнецов Редвинов. Который из них это был, она не могла сказать, потому что не умела их различать. Она некоторое время понаблюдала за схваткой, затем отозвала сира Осмунда в сторонку.

— Прогуляйтесь со мной недолго. — Начала она. — И скажите правду. Мне больше не нужно пустого бахвальства, не нужно рассказывать, что Кеттлблэки втрое лучше любого из рыцарей. Многое может зависеть от вашего ответа. Ваш брат Осни. Насколько он хорош с мечом?

— Хорош. Вы его видели в деле. Он не настолько силен как я или Осфрид, но достаточно проворен, чтобы убить.

— Если до этого дойдет, сможет он справиться с Боросом Блаунтом?

— С Пузатым Боросом? — Сир Осмунд фыркнул. — Сколько ему? Сорок? Пятьдесят? Он половину времени не просыхает, и даже когда трезв все равно слишком толст. Даже если он когда-то участвовал в бою, то уже давно позабыл, когда это было. Да, Ваше Величество. Если нужно убить Бороса Блаунта, Осни довольно легко с ним справится. А зачем? Разве Борос совершил какое-то преступление.

— Нет. — Ответила она. — «А вот Осни — да».

Бриенна

На первое тело они наткнулись в миле от перекрестка.

Труп свисал между веток сухого дерева. На почерневшем стволе все еще были видны шрамы от убившей его молнии. Вороны здорово поработали над лицом мертвеца, а волки обглодали его ноги, которые немного не доставали до земли. Ниже колен остались только кости да лохмотья… и единственный изжеванный сапог, наполовину скрытый под глиной и мхом.

— Что это там торчит у него во рту? — спросил Подрик.

Бриенна заставила себя посмотреть. Лицо трупа было серо-зеленым и наводило ужас. Его рот был открыт и раздут. Кто-то впихнул меж его зубов острый белый камень. Толи камень, толи…

— Соль, — догадался септон Мерибальд.

В пятидесяти футах дальше они заметили второй труп. Животные ободрали его до костей, поэтому то, что от него осталось было разбросано по земле под сгнившим куском веревки, свисавшим с ветки вяза. Бриенна проехала бы мимо даже не заметив его, если б Собака не стала принюхиваться и не направилась к кустам, чтобы повнимательнее обнюхать кости.

— Что там у тебя, Собака? — сир Найл спешился и направился за псом, а вернулся держа в руках шлем. Череп оставался внутри, вместе с червями и другими насекомыми.

— Отличная сталь, — объявил он. — И помят не сильно. Какой-то лев потерял свою голову. Под, не желаешь получить шлем?

— Только не этот. Внутри него черви.

— Их можно вымыть, парень. Ты щепетильный как девчонка.

Бриенна уставилась в его сторону.

— Он все равно для него будет велик.

— Не беда. Вырастет.

— Я не хочу, — ответил Подрик. Сир Хайл пожал плечами и выбросил шлем в кусты. Собака гавкнула и направилась к ближайшему дереву поднять подле него лапу.

Дальше едва ли сто ярдов пути обходились без нового трупа. Они были развешены на ясенях и ольхе, на буках и березах, лиственницах и вязах, на древних раскидистых ивах и величественных каштанах. У каждого на шее была петля из пеньковой веревки и кусок соли во рту. На некоторых были серо-голубые плащи, на других плащи были алые, хотя они настолько выцвели под солнцем и дождями, что один цвет от другого можно было отличить с трудом. У тех, у кого не было плащей, на груди были вышиты гербы. Бриенна заметила топоры, стрелы, несколько лососей, сосну, дубовый лист, жуков, петухов, кабанью голову и полдюжины трезубцев. — «Это дезертиры», — поняла она. — «Осколки дюжины армий, бросившие своих лордов».

Некоторые мертвецы были лысыми — другие бородатыми, молодые и пожилые, высокие и низкие, толстые и худые. Но настигнутые смертью, с почерневшими и истлевшими лицами все они выглядели практически одинаково. — «На виселице все люди — братья», — эту мудрость Бриенна прочла в какой-то книге, хотя и не могла припомнить в какой.

Наконец сир Хайл выразил вслух то, что у всех было на уме.

— Это те, кто участвовал в налете на Солеварни.

— Пусть Отец всевышний рассудит их по всей строгости, — произнес септон Мерибальд, у которого в городе был друг — пожилой септон.

Но то, кем являлись мертвецы и вполовину не так сильно беспокоило Бриенну как то, кто их повесил. Говорят, веревка была излюбленным методом казни Берика Дондарриона и его разбойничьей шайки. Раз так, то так называемый лорд-молния мог оказаться где-то неподалеку.

Собака залаяла, и септон Мерибальд огляделся вокруг и нахмурился.

— Не стоит ли поторопиться? Солнце скоро зайдет, а мертвецы в ночное время не слишком приятная компания. При жизни они были плохими и опасными людьми. Сомневаюсь, что после смерти они исправились.

— В этом я с вами не согласен, — откликнулся сир Хайл. — Эти ребята как раз из тех, кого смерть только красит. — Но он все равно пришпорил своего коня, и они немного ускорили движение.

Дальше по дороге лес стал редеть, но трупов меньше не становилось. Потом лес сменили грязные поля, а деревья — виселицы. Наши проезжавшие путники вспугивали огромные стаи ворон, рассевшиеся на трупах, но едва они проезжали мимо, как птицы возвращались на свои места. — «Они были ужасными людьми», — напоминала себе Бриенна, но все равно увиденное оставляло в ней горький осадок. Она заставляла себя рассматривать каждого мертвеца, разыскивая знакомые лица. Она решила, что узнала некоторых из тех, кто был в Харренхоле, но они были в таком состоянии, что об уверенности в этом не могло быть и речи. Никто из них не носил шлем в виде собачьей головы, да и вообще каких бы то ни было шлемов. По большей части перед повешеньем с них были сорваны все гербы и доспехи с сапогами.

Когда Подрик поинтересовался названием постоялого двора, в котором они надеялись найти ночлег, септон Мерибальд отчаянно ухватился за этот вопрос, возможно для того, чтобы отвлечь всех от мрачных часовых, охранявших дорогу.

— Его называют Старым Двором. Тут много столетий назад находился постоялый двор, хотя этот постоялый двор был построен только во время правления Джахаериса Первого, того, кто построил Королевский Тракт. Говорят, король Джахаерис с королевой переночевали здесь во время своего путешествия. После этого долгие годы этот постоялый двор называли в их честь «Две Короны», пока хозяин не пристроил к нему колокольню. После этого название сменили на «Звонаря». Позднее дом перешел во владение хромого рыцаря по имени Длинный Джон Хеддл, который, состарившись, занялся кузнечным делом. Он выковал новую вывеску для своего постоялого двора: трехголового дракона из черного железа и повесил его на деревянной перекладине. Чудище было таким огромным, что его пришлось делать из дюжины частей, соединив веревкой и проволокой. При каждом дуновении ветра оно начинало

— А дракон все еще там? — спросил Подрик.

— Нет, — ответил септон. — Когда постарел сын кузнеца, бастард Эйегона Четвертого поднял восстание против законнорожденного брата и сделал своим гербом черного дракона. Тогда эти земли принадлежали лордам Дарри, а его милость был бесконечно предан королю. От одного вида черного дракона его всего трясло, поэтому он срубил перекладину, разбил вывеску на куски и сбросил в воду. Одну из драконьих голов спустя много лет вынесло на Тихий Остров, хотя к тому времени она была не черной, а красной от ржавчины. Трактирщик так и не сделал новой вывески, поэтому люди забыли дракона и стали называть это место Речной Гостиницей. В те дни Трезубец разливался до задней двери дома, и половина комнат была расположена над водой. Говорят, гости могли забросить удочку прямо из окна и поймать форель. Кроме того, рядом находилась пристань парома, чтобы путешественники могли перебраться в город лорда Харровея и к Белым стенам.

— Мы оставили Трезубец далеко на юге, и постоянно едем на северо-запад… не к реке, а от нее.

— Верно, миледи, — подтвердил септон. — Река переместилась. Семьдесят лет назад. Или восемьдесят? Это случилось, когда этим местом владел дедушка старой Маши Хеддль. Маша — добрая женщина, обожающая медовые пироги и кислолист. Когда у нее не было для меня свободной комнаты, она позволяла мне поспать у камина, и никогда не отпускала меня без свежего хлеба с сыром и немного зачерствевшими пирогами.