Весь цикл «Десантник на престоле». Шесть книг, стр. 309

— Вы серьезно собирались эту задачу решать через Шувалова? — недоверчиво спросил Гладстон.

— После ряда консультаций мы пришли к выводу, что установившийся в Российской Империи режим с приходом Александра к власти можно подкосить только через либеральную риторику. Например, собирая под свои знамена творческую элиту и всевозможных разночинцев, грезящих республикой и ростом гражданских прав. Предварительный обзор ситуации говорит нам о том, что эта варварская Империя не настолько однородна, как кажется, и есть довольно серьезные заделы для формирования полноценной оппозиции, способной в будущем захватить власть. Поэтому с Шуваловым шла серьезная работа по написанию «мемуаров». После завершения этой общеевропейской военной вакханалии и стабилизации положения Великобритании мы собирались опубликовать его воспоминания о том, насколько кровожаден и деспотичен Александр к своим подданным. Само собой, с душераздирающими примерами. Он выходит победителем на полях сражений, а мы начали готовить ему разгром в сердцах людей. Ненависть к нему позволила бы нам сплотить Европу, представить его в качестве исчадия Ада, Антихриста. А беглого канцлера показать как человека, стремившегося установить в Российской Империи цивилизованную форму правления, уважающую гражданские права и свободы людей.

— Это замечательно, но…

— Мы вели с ним активную переписку, присылали инструкции и материалы для написания «мемуаров». Все это исчезло.

— Вы думаете, он сам вышел на русских? — спустя минуту молчания спросил Гладстон.

— Не знаю. Эти подробности нам не известны. Однако никаких следов обыска в его особняке мы не обнаружили. Все выглядело так, что этот изгнанник сам все свои ценные вещи и документы извлек из тайников и передал в руки русской разведки, преследуя какие-то свои цели.

— Хорошо. Какие будут ваши предложения?

— Я убежден, что русский Император специально проинформировал нас о том, что имеет на туманный Альбион много компрометирующих материалов. Публиковать их, думаю, он не будет. Это обычный шантаж с целью заставить нас вести себя аккуратно и лояльно России. Ведь грядет очень серьезная международная конференция по послевоенному разделу мира. Боюсь, что он делает заготовки для лоббирования своих интересов.

— Заготовки? — вопросительно поднял бровь Гладстон. — Кроме Шувалова, у него есть что-то еще?

— Именно. Например, мне стало известно, что в среде европейских банкиров, имеющих, как правило, самое прямое отношение к еврейской диаспоре, ведутся активные переговоры. Очень много поездок и деловых встреч, большинство которых территориально проводится на Корсике и в прибрежной зоне Италии, Испании и Франции. Что они обсуждают, я выяснить не смог, но на этих встречах не раз присутствовали лично Александр и Альберт Ротшильд. Один раз был Гарибальди. Так что оставить без внимания подобную активность мы не можем.

— Опять Ротшильд, — с явным неудовольствием сказал Гладстон. — Кстати, Александр сказал, что будет с французскими Ротшильдами?

— Нет, но вряд ли он будет афишировать их предстоящую судьбу. Насколько я знаю, на данный момент они практически банкроты. Грабежи, накрывшие Францию незадолго до начала войны, ударили по ним самым решительным образом. Не было ни одного филиала их коммерческих учреждений, которые бы не подверглись сокрушительному разгрому. Причем, в отличие от других банков и касс, в отношении людей Ротшильдов не было никакой жалости.

— То есть?

— В некоторых филиалах персонал был вырезан поголовно. Ротшильды понесли катастрофические потери в деньгах и обученных людях. Когда война закончится, Джеймс и остальные пойдут по миру. Если доживут, конечно.

— Предсказуемо, — слегка поморщился Гладстон. — Что-то еще из заготовок русского Императора вы смогли обнаружить?

— Пока нет. Но даже эти две говорят о том, что мы фактически будем вынуждены лишь улыбаться и очень скромно вести себя на послевоенной мирной конференции. Я не исключаю того, что он подготовил нам и другие сюрпризы, о которых мы пока не догадываемся.

— Может быть, мы можем как-то компенсировать хотя бы этот инцидент с Шуваловым?

— А как? Да, чисто гипотетически мы можем торжественно передать Александру все регалии Российской Империи, которые похитил Шувалов, но это создаст нам еще больше проблем. Во-первых, этот русский часть из них разрушил, вытаскивая драгоценные камни для продажи нам. А это значит, нам придется не только вернуть все на свои места, но и отремонтировать эти произведения искусства. Как вы понимаете, это недешевое и весьма не быстрое дело. А если поступить иначе, то Александр сможет смело спекулировать ситуацией. Во-вторых, мы теряем весьма серьезные деньги. В-третьих, это мало что меняет, так как на фотографиях, что совершенно точно сделали русские агенты, есть неоспоримые свидетельства того, что Лондон был причастен к укрытию от справедливой кары этого преступника. После Венской трагедии это будет колоссальный удар по нашему политическому престижу, после которого нам придется очень долго оправдываться. Да, конечно, мы не складывали все яйца в одну корзину и провал проекта «канцлер» хоть и сильно бьет по нашим интересам в России, но оставляет другие варианты. Однако боюсь, что если мы начнем действовать, то спровоцируем Александр на резкие поступки. И одному Богу известно, чем закончится эта карточная партия. А разве это то, что нам нужно? Великобритания сейчас переживает не лучшие свои дни, чтобы ввязываться в столь опасные авантюры.

— Хорошо. Пусть будет все так, как есть. Но, дабы исключить недоразумения, начните консультации с Александром. Нужно понять, что он хочет получить и какую публичную позицию по этому вопросу нам нужно выработать.

Глава 2

Из протокола допроса капитана французской армии

Эжена де Фюнеса, взятого в плен

Двадцать седьмая прусская пехотная бригада

— Получается, что вы дезертировали из своего полка?

— Нет, месье, никак нет. Полк был разбит, куда отступать в той обстановке, я не понимал.

— И в такой сложной ситуации вы, вместо того чтобы сражаться с противником, пытаясь хоть как-то изменить ход боя, решили спасти свою жизнь?

— Вы не понимаете. Боя не было. Наша атака через Марсово поле на русские позиции стала изощренным самоубийством.

— Вы можете о ней рассказать?

— Я командовал сводной ротой, набранной из отступивших со своих позиций бойцов. Они все бежали от русского удара, и в качестве шанса на спасение им предложили искупить свою вину в решительной штыковой атаке. Мы надеялись опрокинуть русские передовые части и если не выбить их за пределы внешнего радиуса обороны, то хотя бы потеснить.

— На что вы надеялись? Ведь русский корпус был очень хорошо насыщен легкими полковыми орудиями и пулеметами. Вас бы попросту посекли на подходе. Почему вообще вы решили атаковать широким фронтом по Марсовому полю?

— Решение об атаке принимал не я. Я лишь исполнял приказ.

— Ясно. Продолжайте.

— Мы вышли из укрытий на рассвете и, не теряя времени, атаковали в надежде на то, что русские еще спят. Однако мы ошиблись. — Полковник Хайнс Шварценегер вопросительно поднял бровь. — Моя рота шла тихим шагом, стараясь максимально не шуметь, но уже через минуты две, когда укрытия остались достаточно далеко за спиной, по нам открыли ураганный огонь. В тот момент мне показалось, что они собрали против нас всех солдат, что у них были. Вокруг воздух гудел от пуль. Вдруг над головой ахнуло что-то, и нас накрыло шрапнелью.

— Почему вы упали? Вас ранило?

— Нет. На меня навалился сзади солдат, по всей видимости. Я не устоял на ногах и упал, ударившись головой о брусчатку и потеряв сознание. Позже на меня упал еще один солдат, придавив сверху. Видимо, это и спасло мне жизнь. Выбраться я смог, только когда все прекратилось. Был уже вечер. Я огляделся — русских уже не было, а все Марсово поле казалось полностью завалено трупами французов. Чудовищный вид!