Весь цикл «Десантник на престоле». Шесть книг, стр. 245

— Вполне неплохо. Не английская гвардия на плацу, конечно, но для торжественного шествия подходила неплохо. Создавала ощущение своего рода игры мускулами. Безусловно, ее использование было неожиданным решением. Однако еще более чудным стало то, что Александр вывез на площадь саперов и военных строителей, которые ехали на паровых тракторах. Дикое зрелище, я бы сказал. Но впечатление производит сильное. Эта масса паровых аппаратов создавала эффект какой-то все сминающей мощи. Один бы трактор так не смотрелся, но Император вывел их на площадь числом в полсотни штук. Их появление стало шоком для толпы. Какой-то смысл во всем этом был, но какой нам остается только гадать. Но смысл был совершенно точно, так как в момент их выезда заиграл странный марш, мало иллюстрирующий строительные работы, зато отлично сочетающийся с какой-то механической мощью, что источалась от тракторов.

— Масштабный парад, большое количество зрителей-плебеев, прозрачные намеки всем европейским державам о растущей мощи и амбициях России… — Вильгельм недовольно заворчал, задумавшись. — Что-то мне все это не нравится.

— Вы думаете, в Париже подобному обрадовались? Или в Лондоне? Александр слишком уж резонансно короновался. Он дал всем ясно понять, что знает о готовящейся войне и готов принять в ней самое живое участие. Но, не озвучивая пока свои интересы в Европе, показывает, что готов поторговаться за степень своего участи и, даже, поддержку той или иной стороны конфликта. Император, по всей видимости, хочет сыграть роль свободной силы, которая решит исход предстоящего конфликта. Поэтому, я думаю, он нас еще не раз удивит.

— Вы, несомненно, правы. После услышанных подробностей я в этом тоже убежден.

Глава 55

Рано утром 10 мая 1869 года Николай Гаврилович Чернышевский тихо сидел на лавочке в Измайлово, на месте недавних гуляний. И думал о прошедшем дне, вглядываясь в легкий утренний туман так, будто за ним пряталось что-то любопытно. Вдруг он услышал совсем близко шаги и обернулся, встретившись взглядом с Германом Александровичем Лопатиным.

— Николай Гаврилович, — приподнял шляпу в приветствии и чуть наклонился Лопатин, — вам тоже не спится?

— Да. Никак от вчерашнего дня отойти не могу. Всю ночь ворочался — думал.

— Так вы рассольчику откушайте, оно сразу легче станет.

— Вы, Герман Александрович, шутить изволите?

— Да какие тут могут быть шутки? После того, что вчера произошло.

— Да… Странный день… Я ведь последние месяцы гадал о том, зачем меня из Нерчинского округа в Москву выписали. — Чернышевский достал сложенную вчетверо листовку с выступлением Императора и рассеяно на нее посмотрел.

— Признаюсь, я тоже оказался глубоко шокирован. Самодержец наш ведь много политических освободил. Правда, без шума. Мне Александр Иванович писал, что и ему предлагали вернуться, обещая безопасность.

— И он отказался? — Удивился Чернышевский.

— Опасается. Он наслышан о том, как Император расправлялся с неугодными людьми в Польше и Санкт-Петербурге.

— Думаю, все это пустое. Если бы Александр хотел с ним расправиться, то давно это уже сделал. Говорят, что у него просто изумительная разведка. Одна из лучших в Европе, если не лучшая. Так и напишите ему при случае. Хотя, конечно, разумнее будет просто приложить листовку. Я ее уже раз двадцать перечитал. Как самодержавный правитель вообще такое может написать!?

— А может это все ложь? Пустил пыли в глаза, чтобы порадовать простых людей, а сам за старое?

— Старое? Александр? — Николай Гаврилович задумался. — А было ли у него старое? Вот что вы помните со вчерашних гуляний? Да такого, чтобы ни в какие ворота не лезло?

— Поразительное звуковое сопровождение. Это практически чудо!

— Вы не правы. Чудо заключается совершенно в ином. Вы, я надеюсь, помните коронацию батюшки покойного Императора?

— Конечно, помню.

— Так вот. Звук, воздушные шары, дирижабли, прекрасный парад и прочее — это все, конечно, замечательно. Но вы не заметили главного. Я бы даже сказал, ключевого момента. — Чернышевский сделал паузу и выразительно посмотрел на Лопатина.

— Полно вам, Николай Гаврилович. Не томите.

— Вы не заметили заботу о людях, — торжественно подытожил Чернышевский. — Бог с ней с полицией, драки пьяные разнимает — и то добро. Но врачи! Вы видели, как оперативно приезжали кареты? Как оказывали помощь тем, кому становилось плохо? Где и когда вы хотя бы слышали о подобном?

— Кстати, а куда их свозили?

— Признаться, не в курсе. Но в газетах написали, что все заболевшие, перепившие и пострадавшие в ходе гуляний будут лечиться за счет Императора. Вас разве подобное не шокирует? Такая речь и такой поступок!

— Хм… — Лопатин удивленно хмыкнул. — А ведь и верно.

— «Слона-то я и не приметил?» — Улыбнулся Николай Гаврилович.

— Именно! Неужели…?

— Все возможно. Не зря же он нас тут держит? Я не испытываю иллюзий в отношении революционной борьбы — попробуй мы сейчас заняться чем-то подобным… — Чернышевский угрюмо усмехнулся, — и Научно-исследовательский институт Медицины обогатится на еще несколько осужденных на опыты. Кстати, а помните, как он появился лично в парке?

— Как не помнить. Я просто поразился тому, как сотрудники Имперской охраны быстро и аккуратно заняли территории. Эти холодные, спокойные глаза. А в кармане у каждого был крепко сжат револьвер, который они готовы были пустить в ход без малейшего сожаления. До сих пор, мурашки по телу.

— И опять, дорогой Герман Александрович, вы смотрели не туда. Видимо, вы еще слишком молоды и горячи.

— В самом деле? — Заинтересовался Лопатин.

— Император пришел к простым подданным, ненадолго, но пришел. Но ладно это — как он себя повел! Помните, вон там за столиками вчера сидела шумная компания?

— Конечно. Мы с вами потом не выдержали и присоединились к ним.

— Верно. А за час до того, Александр туда подсаживался.

— Что?! — Лопатин выразил полное удивление.

— Именно! Подсел. Поговорил. Спросил о проблемах. О жизни. Выпил с ними стопочку за их здоровье, что примечательно. Съел порцию каши, той же самой, что готовили для всех. Да не чураясь и не кривя лицом. Посидел с четверть часа и пошел дальше. Вы можете себе представить его деда или отца за таким занятием?

— Поразительно! А я вчера еще удивился такому странному настрою этих рабочих. Как будто их кто «За царя и Отечество» нанимал агитировать. Они ведь с ткацкой фабрики были? — Чернышев утвердительно кивнул. — Такой настрой на позитивные изменения! Такая вера!

— Это эйфория… революционная эйфория… — сокрушенно покачал головой Чернышев. — Александр смог выпустить пар народа и снизить многократно накал социального напряжения. Пока только в Москве, но эти люди о нем дифирамбы будут петь по местам. И я осмелюсь предположить, не безрезультатно.

— Вы думаете, что это революция? — Удивленно посмотрел на Чернышева Лопатин.

— Не знаю. Ей-богу, не знаю. Все так необычно. Нет ни стрельбы, ни баррикад, ни народных масс одержимых страстью…

— Но…

— Да, Герман Александрович. Да! Если это революция, то нам нужно начинать действовать. И немедленно!

— Но как?

— Не знаю как вы, а я намерен сегодня же записаться на прием к Императору по личному вопросу. Я хочу спросить его прямо. Мне нужно понять что происходит.

— А вы думаете, вас к нему пропустят? С вашим-то прошлым. Он, конечно, ведет прием населения, в том числе и простого люда, но разве вы думаете, ходоков к нему не отсеивают еще на стадии регистрации?

— Так он же зачем-то меня сюда выписал? Да и не только меня.

— Может быть, для того, чтобы одним ударом всех накрыть?

— Вспомните, как он поступил с уголовниками в Санкт-Петербурге в 1867 году. Я убежден, что пожелай Император от нас избавиться, то уже давно нас выкосил какой-нибудь мор. Тут что-то другое… — подытожил свои размышления Чернышевский и снова устремил свой взгляд на листовку. — Совсем другое.