Театр мертвецов, стр. 18

— С кем? Из выездной бригады нас пятеро осталось из девяти. Четверо уже на том свете.

— Других найму, а в нашей конюшне один хлам остался. Ни рожи ни кожи! Гнать всех в шею пора! Сезон отыграем, всех заменю. Хватит! Контракт на год, и катись. А то слишком много выступать стали, деятели!

Он взмахнул рукой и сбил бутылки, стоявшие на пушистом ковре. Пес гавкнул, Анна всхлипнула, а Грановский продолжил свой монолог.

Главa III

Этого спектакля ждали все, кроме исполнителей. Театр оцепил ОМОН, и не от сумасшедшего маньяка, а от наплыва публики, желавшей попасть на зрелище. Перекупщики продавали билеты на задние ряды по двести долларов, и тех не хватало. Ажиотаж начался еще днем, задолго до начала спектакля. В самом театре тоже времени не теряли. Перед началом действия заменили весь реквизит. Световые отбивки отменили. Свет не должен гаснуть ни на секунду. За кулисами выставили охрану в штатском. На третьем этаже, где располагались гримуборные актеров, дежурили оперативники. Каждая лазейка в театре контролировалась. Зрителей предупредили, что, если на сцене что-то произойдет, все должны оставаться на своих местах и ни один человек не будет выпущен, пока не установят его личность.

Идея мало кому нравилась. Не все люди ходят в театр с паспортом. С кино— и фотоаппаратурой входить в зал запрещалось. Но даже такое строгое предупреждение не могло заставить человека отказаться от предстоящего зрелища. Складывалось впечатление, будто зритель очень разочаруется, если все артисты останутся живы. Такое даже не предполагалось. Опытные лотерейщики тут же почуяли запах наживы и подпольным путем выпустили билеты на госзнаковской бумаге, где были проставлены имена шести актеров, задействованных в спектакле. Принимались ставки. Рулетка закрутилась не только в районе театра, но и по всей Москве. Ставки росли с каждый часом. Куда там Мавроди со его «МММ»! Тут доходило до драки. Народ, толпившийся в переулке, требовал вывести громкую связь со сцены на улицу.

И Грановский чуть было не клюнул на эту удочку. Его вовремя остановили следователи. Все словно сорвались с цепи. Сцена превращалась в ринг на выживание. Актер и его жизнь стоили столько, сколько на него поставили. Ни центом больше.

Спектакль начался при гробовой тишине в зале. Актеры выкладывались полностью. Красавец Ольшанский, игравший Германа, по всем категориям превосходил Ивана Драгилева. Он играл человека, уверенного в себе, неуязвимого, всемогущего, но, когда его герой узнавал, что жена предала его, он резко менял рисунок роли и становился жалким и беспомощным.

Этот виртуозный переход напоминал сломленный ураганом вековой дуб и вызвал в зале аплодисменты. Картину портил Птицын, исполнявший роль адвоката, — он слишком волновался. Впрочем, для его роли такое поведение оправдывалось. Если афера жены провалится, то он первым попадет под удар.

Многие зрители увлеклись действием и забыли о возможных неприятностях.

Герман подошел к журнальному столику и схватился за телефонную трубку.

— Не теряй понапрасну времени, дорогой. Телефон отключен, жить тебе осталось пятнадцать минут, а уже через пять у тебя не хватит сил поставить подпись под документами.

Герман оглянулся.

— Документами?

Адвокат положил папку на стол.

— Согласен с тобой, Герман. Мы все здесь сволочи. Так построен мир. Каждый за себя. Кому, как не тебе, знать об этом. Но у тебя есть шанс выжить. Достаточно принять противоядие. Но ты его получишь только в том случае, если подпишешь документы, по которым все деньги и дела переходят твоей жене. Можно назвать предложенный вариант актом милосердия. Если ты умрешь, она все равно получит все, но ты лишишься жизни. Выбор очевиден.

Герман покачнулся и выронил из рук трубку.

— У тебя осталось мало времени, дорогой, — холодно продолжала жена. — Спасай свою жизнь, пока это возможно.

Она достала из сумочки маленький пузырек. Адвокат раскрыл папку, где лежали документы, и положил сверху авторучку с золотым пером.

— Не дожидайся судорог, Герман. Тебе необходимо поставить двенадцать подписей, и ты получишь пузырек с противоядием. Время пошло на секунды.

Герман медленно, шаг за шагом, с трудом направился к столу. Он сделал последний шаг, что-то скрипнуло у него под ногами. И вдруг пол раздвинулся, словно ворота. Он успел увидеть только черную дыру и с воплем ужаса полетел вниз.

Зрительный зал взревел, словно стадион, когда форвард забивает гол. Раздались отдельные крики, кто-то свистнул, но шум и гвалт лишь нарастали. Опустился занавес. И вновь зрители из пятого ряда побежали на сцену.

— Что там? — спросил Трифонов, глядя в черную дыру.

— Здесь люк, — пояснила помреж. — На сцене их шесть.

— Как зажечь свет?

— Там, внизу.

— Идемте вместе. — Он уже забыл про скромную должность консультанта и отдавал команды: — Всех актеров в свои гримерные под охрану, позовите дежурных врачей. Экспертов в подвал. Судаков и Забелин, за мной!

Вся команда во главе с помощником режиссера спустилась на этаж ниже. Подвальное помещение утопало в темноте. Женщина открыла силовой щит и включила рубильники. Трифонов дал короткое распоряжение Забелину:

— Срочно театрального электрика сюда и всех, кто имеет хоть какое-то отношение к подвалу!

— Я здесь, уже был. Тут мастерская слесаря, сварщика…

— Выполняй, Костя!

— Понял.

Они прошли по узкому коридору, и женщина открыла железную дверь, находившуюся с правой стороны. Они переступили порог и оказались в огромном помещении, расположенном прямо под сценой. Цементный пол, покрашенные масляной краской стены, вдоль которых тянулись толстые жилы проводов, несколько металлических коробок с переключателями, тумблерами и предохранителями. Высота потолка составляла примерно метра четыре. Из глубины помещения через брешь в потолке пробивался яркий свет софитов со сцены. Они подошли ближе.

Прямо под открытым люком стоял стул, к которому прислонили стальную секцию от метрового забора с острыми наконечниками, похожими на копья. Четыре из них пронзили тело Ольшанского насквозь и торчали из спины. С посеребренных лепестков наконечников стекала кровь. Ольшанский умер раньше, чем понял, что с ним произошло. Ужасная, жестокая смерть.

— Что это? — спросил Трифонов у помрежа.

— Понятия не имею, откуда взялась эта решетка!

— У стены стоят еще три штуки, — тихо сказал Судаков. — Очень смахивает на кладбищенскую ограду. Там же и краска с кистью, банка с черной и банка с серебряной. Но те еще не покрашены.

В дверях появился эксперт Дегтярев и врачи.

— Игнат Всеволодович, осмотритесь, а потом допускайте врачей. Ольшанскому медицинская помощь не нужна.

Трифонов поднял голову и глянул на висячие створки люка. На одной из них розовым мелом был начерчен крест.

— Вы видите метку, Нина Сергеевна?

— Ну конечно. Этот люк расположен прямо возле стола. На эту метку встает Герман и начинает подписывать документы.

— По какому принципу открываются люки?

— Они работают у нас на спектакле «Клеопатра». Люки открываются снизу. В некоторых сценах как бы из земли выдвигается трон. Там в углу стоит платформа на колесах размером с ящик. На нее ставится трон, и механизм ее поднимает вверх. Принцип как у самосвала, поднимающего кузов. Гидравлика. Это создает определенный эффект, вроде как трон Клеопатры возникает из ничего. В наших спектаклях задействованы три люка из шести. Они запираются на электрические замки и безопасны. На сцене можно плясать и не бояться, что провалишься. На стене висит щит с рубильниками, которые отключают запоры замков. — Женщина подвела их к электрощиту и открыла крышку. — Вот шесть рубильников, над каждым лампочка. Здесь сидит электрик во время спектакля. Он может ничего не видеть, что происходит на сцене. Я со своего пульта даю ему сигнал. Над определенным тумблером зажигается лампочка. Электрик опускает рубильник вниз, срабатывает электрический замок, и створки люка раскрываются, точнее, они падают под собственной тяжестью. В это же время машинист сцены с подъемником уже находится под люком. Он включает гидравлику, и дыра закрывается подъемной платформой с троном. У сидящих в зале создается полная иллюзия, будто трон вырастает из земли. В это время на сцене притеняется свет и эффект дополняется цветными прожекторами.