Викинг, стр. 8

— Видно, мне придется уступить.

Я с трудом понимал, что они говорили. Мне казалось, что Эгберт был рад миром закончить встречу с Хастингсом, сыном вождя викингов. Мне казалось, он уже жалеет о том, что спас меня, и я, раб, должен противостоять ненависти Хастингса и мести Рагнара.

— Я могу поклясться, что кто-то совсем недавно звал Одина.

— Это был крик лисицы или другого зверя, — ответил мой новый хозяин.

Затем он велел Китти снять с меня мокрую одежду и усадить к костру. Очередная чашка бульона укрепила тело и вернула сознание, когда группа викингов, разбуженных воем ветра и светом огромного костра, пошатываясь, прибрела по песчаному берегу. Отвечая на вопросы, Эгберт рассказал, что его сюда привело любопытство и он успел как раз вовремя, чтобы выудить меня, едва живого, из воды уходившего прилива.

— Хастингс Девичье Личико почти не пил, но ты-то надрался как следует, — заметил седой ярл Эгберту. — Почему же ты не оказался под скамьями вместе со всеми нами?

— Когда датчанин перепьет англичанина, король Осберт поцелует Рагнару ноги.

— Я полагаю, что он все равно это сделает, и очень скоро, — лениво заметил Хастингс.

Большинство ярлов были слишком пьяны, чтобы расслышать его, а Эгберт слишком умен, чтобы отвечать.

— Я бы охотно поцеловал задницу хорька, — пробормотал какой-то упившийся викинг.

Это вызвало дружный взрыв смеха, и ярлы пустились в пляс и принялись играть в кнаррлейк. [1]

Они были могучими воинами, размышлял я, обсыхая у костра. А я слаб и гол, как только что вылупившийся птенец. Но они уже не казались мне огромными словно горы.

Я был жив. Жизнь, едва не покинувшая меня, возвращалась. И я чувствовал первые слабые толчки крови в венах. Я повернул голову, чтобы взглянуть на Китти в отблесках костра, и подумал, что это самая великая ведьма из всех жриц Священной Рощи.

Но возможно, это были лишь сны, каких прежде я не осмеливался видеть.

Двое рабов Эгберта принесли мне сухую одежду. Она была сильно поношена. Мне сказали, что я должен добраться до сарая рабов сам или спать на земле. С легким сердцем и страшной тяжестью в ногах, я двинулся в путь. Я заметил, что мой новый хозяин тайком переговорил с Китти, и знал, что она по-прежнему рядом со мной.

Глава вторая

БРАТ РАГНАРА

Утром управляющий Эгберта отправил меня чистить скот. И я провел целый день на скотном дворе, а затем он приказал мне вымыться с головы до ног и проводил меня в покои хозяина. Эта была необычная для нас — датчан — комната, выходившая в огромный зал, и с отдельным очагом, обнесенным каменной стеной и с надстроенной башенкой, которая называлась дымоходом. Никто из его нахлебников не захаживал к нему, и зал был заброшен, пуст и холоден. Но хозяин был одет так же роскошно, как и на вчерашнем пиру.

В тени стояла Китти, и с трудом верилось, что прошлой ночью я видел две узкие щелочки на ее желтом лице, блестящем от слез.

— В моем присутствии ты должен стоять на коленях и не вставать, пока я не прикажу тебе.

Хоть я и видел, как рабы делают это, я опустился на колени очень неуклюже. Китти не смогла удержаться и раздался ее смех, резкий, точно крик чайки. Я был рад, что никого из данов не было рядом. Они бы лопнули от смеха. Никогда не мог похвастаться, что видел коленопреклоненного норманна, неважно какого звания.

— Англичане просто невежественные пахари по сравнению с франками. Франки и в подметки не годятся римлянам. Но датчане — просто свиньи, — вызывающе обронил Эгберт.

— Хорошо бы уничтожить Англию, — процедил я, стиснув зубы.

— Это невежливо, но очень умно. Если бы ты пошутил так год назад, ты бы получил двадцать ударов. Но теперь я поступлю так, как поступил бы римлянин. Клянусь небом, я дам тебе еще одну попытку. По сравнению с нами, цивилизованными людьми, датчане — шелудивые псы.

Я почесал голову, поймал и раздавил вошь, а тем временем придумал ответ:

— В таком случае, было бы неплохо забраться в какую-нибудь кладовую и стащить окорок.

Китти завизжала от восторга, а Эгберт слабо улыбнулся:

— Интересно, кто же крал мясо у твоей матери, если ты и впрямь ублюдок, каковым я тебя считаю. Ты высок и довольно силен. Китти, что ты имела в виду, когда называла этого борова сыном ярла?

Китти затараторила шепотом:

— Господин, я впервые увидела его, когда работорговец в Дорстаде пришел в мою хибару и увел меня. В моей груди еще было молоко после недавно умершего ребенка. Но по тому, как он шумно сосал, уткнувшись в грудь, будто поросенок, я поняла, что его отец — великий вождь и любимец женщин.

— Хм. Это не доказательство. Как он был одет?

Взгляд Китти окаменел:

— Как я могу вспомнить? Ведь прошло столько времени. Но одежда была из отличной шерсти.

— Торговец не сказал, как он попал к нему?

— Ютский торговец получил его вместе с грузом в Шлезвиге. Кроме всякой всячины — рабы и дети, проданные родителями с равнины, где в том году был неурожай.

— Безусловно, он язычник, но что, кроме твоего сердца, может доказать его благородное происхождение?

— Он был толстым и хорошеньким и привык больно сосать грудь до того, как его привез в Шлезвиг датский торговец. Его корабль проделал долгое путешествие. У ребенка была срезана прядь волос, видно, на память.

— Любая кормилица могла сделать это.

— Датский торговец очень спешил отплыть, словно боялся преследования. Еще он купил новые паруса и снасти, в которых не нуждался. Он явно хотел изменить вид своего корабля. И если ребенка продали бедные родители с равнины, то почему никто из других детей не знал его? Вот доказательство того, что его принесли на корабль тайно.

— Ха, теперь я не сомневаюсь, что это — пропавший внук Карла Великого! — сказал Эгберт со смехом. — Который теперь пасет свиней на севере.

— Высокорожденный я, или нет, господин, но я — датчанин, — сказал я горячо и быстро.

— Датский или ирландский свинопас, ты — мой раб. Как это случилось, я и сам не очень понимаю, я не был таким трезвым, как хвастался перед этим дубоголовым. И мне бы очень хотелось узнать, почему Меера подстроила все так, чтобы отдать тебя Хастингсу. Китти, она любит Хастингса как сына, но позволит ли она ему расквитаться за утерянную красоту?

— Она любила что-то давным-давно, — ответила Китти.

— Это то, что она ищет по торговым городам от Готланда до Тулузы?

— Она ходит по кораблям Рагнара, торгуя для него. Часто серебряную статуэтку можно продать на вес золота. Она знает цену каждой вещи, которая продается и покупается, и в каком городе выгоднее это сделать. И если есть у алмаза малейший изъян, а мех соболя слишком блестит на солнце, то глуп тот торговец, что попытается скрыть недостаток. У Рагнара имущества больше, чем у Хоринга, и он может купить сколько угодно мечей, кораблей и людей.

Тем временем я таращился на Китти, едва не разинув рот. В моем животе было пусто, и меня пробирала дрожь.

— Что с тобой, Оге? Ты выглядишь так, будто проглотил живую змею, — удивился Эгберт.

— Ты мой господин, и я должен говорить с тобой на одном языке. Кожа Китти отличается от нашей, и она молится другим богам. Мне уже приходилось слышать, как она рассказывает тайны своей госпожи.

— Ой, я сейчас умру от смеха! Раб в железном ошейнике, невесть от кого рожденный, читает нам проповедь похлеще какого-нибудь пикардийского епископа! Датчанин, как ты себя величаешь, это самое верное название грабителя, убийцы и насильника. И ты еще придираешься к болтовне какой-то служанки.

— Мы, даны, не предаем своих хозяев и слуг, я подумал, что следует сделать исключение для Рагнара и его сыновей, не прогневив наших рабов. — Затем я продолжил спокойнее: — И мы не убиваем мужчин и не насилуем женщин.

— Если вам платят хороший выкуп, — вставил Эгберт.

— Оге, Меера мне больше не госпожа, — воспользовавшись наступившей паузой, сказала Китти, — Эгберт сегодня купил меня.