Соломенные люди, стр. 43

Ожидая заказа, Зандт смотрел на улицу, где исчезла Джози Феррис. Это место преступления было еще не последним, но у него не возникало никакого желания постоять возле школы, в которой училась Карен, или рядом с домом, где когда-то жила его семья. Впрочем, на последнее место возвращаться не имело никакого смысла. Он создал его сам, и хотя оно имело к делу прямое отношение, но ничем не могло ему помочь. Ничем это не помогло ему и тогда, когда он стоял над телом человека, которого убил собственными руками, так ничего и не доказав.

Дженнифер знала о том, что он совершил. Он рассказал ей об этом два дня спустя, после того как им прислали свитер. Их отношения из-за этого не пострадали, по крайней мере вначале. Она поняла его поступок, примирившись со всем, кроме его ошибки. Они пытались сплотиться в общей беде, но им это не удалось. Ему некуда было деться – либо выдерживать весь ужас, свалившийся на него после исчезновения Карен, и оставаться сильным ради жены, в то же время чувствуя, будто он разваливается на мелкие острые осколки, либо выплеснуть всю накопившуюся боль. В итоге он просто лишился сил и потерял опору в жизни – как в профессиональной, так и в семейной.

Он решил, что больше не может изображать из себя полицейского, и примерно в то же самое время она решила вернуться к родителям. Кто-то похитил у них золотое яйцо, а снесшая его гусыня была мертва.

Сейчас, оглядываясь назад, он считал, что во многом был не прав. Причиной всему была его чрезмерная жесткость – Дженнифер простила бы ему его слабость. Женщины часто оказываются умнее, когда речь идет о том, какие правила позволено нарушить. Отношения требуют гибкости, особенно во время сильного стресса, в те периоды, когда охватывает отчаяние и ощущаешь себя стоящим на краю бездны. Сильная пара будет стремиться сохранить равновесие независимо от кратковременных колебаний в ту или иную сторону. Хотя утешительного в этом, возможно, было и мало, но именно осознание этого позволило ему остаться в живых. Иногда для того, чтобы вновь вернуться к жизни, необходимо оглянуться назад на прошлый кошмар и понять, что отчасти ты виновен в нем сам. До тех пор, пока ты этого не поймешь, ты ощущаешь себя пострадавшей стороной и не можешь найти покоя. Но заявление "Это несправедливо" подобно плачу ребенка, который не понимает, что причинная связь действует в обе стороны. Когда начинаешь осознавать, что вина лежит в том числе и на тебе, боль постепенно уходит. Как только ты понимаешь, что сам приготовил себе ложе, становится легче на нем лежать, каким бы жестким и грязным оно ни было.

Когда ему принесли кружку "Будвайзера", он некоторое время держал ее обеими руками, делая вид, будто смотрит в окно. На самом деле он, как и в течение всего этого дня, пытался увидеть факты в ином свете. Когда речь идет о преступлении, в котором нет никаких серьезных улик, самое лучшее, что можно сделать, – попытаться по-другому сопоставить имеющуюся информацию. Большинство преступлений, в сущности, сводились к единственному приговору. Отпечатки пальцев, следствие, поспешно спрятанный нож, долги, внезапно рухнувшее алиби – все это было лишь судебными реквизитами. Истинное преступление, во всей своей красе, сводилось к одному: люди убивали друг друга. Мужья убивали жен, женщины – мужчин, родители – детей, дети – родителей, незнакомые – других незнакомых. Люди присваивали то, что им не принадлежало. Люди поджигали дома ради денег или потому, что внутри находились другие люди. Когда каждое из подобных дел упрятывалось в очередной судебный ящик, правда все равно оставалась на свободе. Можно было взять любых двух человек и поставить между ними слово "убил".

Зандту никак не удавалось понять, сколько бы он ни пытался, чего мог хотеть Человек прямоходящий от своих жертв. За что он их наказывал? За то, что они отказывались его любить, не отвечали на его заигрывания? За то, что они слишком его боялись или, наоборот, боялись недостаточно? За то, что они сломались, не продемонстрировали некие качества, которые он в них искал?

Заметив, что пиво в кружке кончилось, он повернулся в кресле, ища взглядом молодого официанта. Его нигде не было видно, хотя других посетителей, судя по всему, недавно обслужили. Некоторое время он наблюдал за ними – не знакомыми ему людьми, которые пили, чтобы расслабиться, снять напряжение. Так поступали все и везде. Американцы – за исключением недолгого эксперимента, приведшего к невиданному взрыву преступности. Немцы и французы – от всей души. Русские – с меланхоличной серьезностью. Англичане тоже были пивными маньяками. Они проводили часы в барах, пабах и у себя дома, напиваясь до чертиков и ища успокоения в пивной пене.

Наконец появился официант, в таком же черном костюме с белой рубашкой, как и тот, что был до этого, но на десять лет старше и намного менее жизнерадостный. Если у молодого, вероятно, были еще живы надежды продать сценарий или сесть в режиссерское кресло, то этот, похоже, смирился с тем, что голливудские актрисы так и проживут всю жизнь, не познав его любви. Он подозрительно посмотрел на Зандта – видимо, его официантское чутье подсказывало ему, что тот не живет в отеле и никого здесь не ждет.

– Еще раз то же самое, сэр? – спросил он, наклонив голову и глядя на него с легкой иронией – мол, мы оба понимаем, что "сэр" не из тех, кого тут хотели бы видеть. Более того, он основательно пьян и одет не вполне подобающим образом.

– А где тот парень?

– Какой парень, сэр?

– Который обслуживал меня до этого.

– Новая смена. Не беспокойтесь, пиво будет то же самое.

Официант не торопясь отошел, постукивая подносом по колену, и у Зандта на мгновение возникло желание его пристрелить, в назидание всем прочим официантам, которые отчего-то считали тех, благодаря кому они получали свою зарплату, полным ничтожеством. Может, хоть это заставило бы их очнуться. Возможно, слух дошел бы и до продавцов магазинов, даже тех, что на Родео-драйв. Зандт до сих помнил инцидент, случившийся на годовщину его свадьбы шесть или семь лет назад, когда он повел жену в дорогой магазин, чтобы купить ей блузку. Вскоре они вышли оттуда – Дженнифер судорожно сжимала в руке пакет, а Зандт весь дрожал от ярости. Она редко надевала ту блузку, постоянно напоминавшую ей об унижении, которое она испытала при ее покупке.

Из-за этих воспоминаний он почувствовал себя еще хуже, чем прежде. Он подвинул к себе листок бумаги, намереваясь что-то записать, но неожиданно взгляд его упал на официанта, который стоял за стойкой в соседней секции бара, наливая пиво.

"Будвайзер". Тот же, что и в прошлый раз. Этого следовало ожидать. Предыдущий официант наверняка оставил записку о том, сколько он должен и что он до сих пор заказывал.

Другими словами, указания на то, что ему нравится.

На то, каковы его предпочтения.

Когда появился официант с пивом, он обнаружил лишь пустое кресло и десятидолларовую банкноту.

Глава 17

Дом стоял высоко в горах Малибу, небольшой и довольно необычного вида, выстроенный в виде ряда комнат, словно маленький мотель. Чтобы попасть из одного жилого помещения в другое, нужно было выйти наружу и пройти по дорожке под навесом, войдя затем в другую дверь. Дом стоял на краю холма, и к нему вела крутая извилистая тропинка, не слишком хорошо освещенная. Он располагался в таком месте, где трудно оказаться случайно, но аренда жилья в нем стоила дешево, поскольку он стоял на неустойчивом грунте и находился всего лишь в шаге от гибели. В бетонном полу комнаты, соединявшей в себе гостиную и кухню, шла трещина, пересекавшая ее прямо посередине. В нее можно было просунуть кулак, а высота пола с обеих ее сторон различалась на два с лишним дюйма. Снаружи, со стороны, противоположной обрыву, находился небольшой бассейн. Он был пуст – трубы расплавились во время пожара, случившегося за годы до того, как она здесь поселилась. Чтобы спать здесь ночью, требовалась определенная смелость.