Загадочный супруг, стр. 21

Монкриф взглянул на нее. Ястребиное его лицо было замкнуто. Но Изабелла читала его мысли. Жесткие линии пролегли возле ее носа и рта.

– Вы долгие годы разыгрывали из себя в Версале изнеженного аристократа, – с раздражением произнесла она. – Но к тому времени, как появилась я, эта роль вам наскучила. Ясно, что Войн пробудил в вас любопытство, иначе вы бы не сопровождали меня сюда. Хотя, согласившись на это, вы затем доставили мне немало огорчений. И когда вы вчера укрощали этих дикарей, которые называют себя Монкрифами, – а сделали вы это блистательно, отдаю вам должное, – вы поняли, что укрощать их и распутывать проблемы и долги поместья – дело нешуточное. Производить разные вина, конечно, легче.

Она остановилась перевести дух, и в этой возникшей вдруг тишине было слышно громкое потрескивание поленьев. Ярость и отчаяние охватили Изабеллу при взгляде на застывшее лицо внука. Ее гневная вспышка никак не отразилась на нем, и теперь она знала Яна достаточно хорошо, чтобы понять – спорить с ним бесполезно.

– Поезжайте, – устало и с горечью сказала она. – Поезжайте играть роль хозяина французского имения со своей златокудрой женой, которая будет обожать вас и согревать по ночам постель. Я не стану вас удерживать, не стану просить передумать. Зная ваш нрав, я понимаю, что убеждать вас бессмысленно. Признаюсь, все время меня не оставляли сомнения, возьметесь ли вы исполнить свой долг здесь. Но вместе с тем я питала надежду, что, когда вы приедете в Войн и своими глазами увидите, что нужно тут сделать, вы охотно сделаете это, ухватитесь за возможность оставить пошлую придворную жизнь. Я не понимала, как вы привязаны к этой жизни, как она размягчила вас. – Ее голос прерывался от волнения. – Герцогский титул перейдет к Руану из клана Аррей. Его я наметила после вас. Возможно, он-то и был с самого начала правильным выбором.

На минуту Яну представились темные, жадные глаза его дальнего родственника Руана. Они одного возраста, одного роста и телосложения, одинаково искусны в верховой езде и стрельбе. Во время ужина оба ощутили внезапную и острую неприязнь друг к другу. Яна кольнула досада при мысли, что Войн попадает в эти загребущие руки. Он выпрямился.

– Быть может, вы подумаете о ком-то другом, менее...

– Ступайте! – прервала его Изабелла, указывая на дверь.

Ян метнул в нее сердитый взгляд:

– Мадам...

– Уходи-и-ите! – на шее у нее вздулись жилы, она была на грани истерики. В коридоре послышались приглушенные шаги. Должно быть, ее крик растревожил обитателей замка.

Старая женщина и молодой человек довольно долго стояли, сверля друг друга холодным, враждебным взглядом.

Затем Ян быстро и насмешливо поклонился и вышел из комнаты.

– Прочь с дороги! – рявкнул он на замешкавшихся в дверях слуг. И, растолкав их, исчез в темноте. Пожилой дворецкий, который служил герцогине так же долго, как Берта, робко, на цыпочках, вошел в библиотеку. Герцогиня сидела, уронив голову на стол, закрыв лицо руками.

7

Двадцатого мая Таунсенд лежала в постели, наблюдая, как лучи раннего солнца играют на потолочных балках, и размышляя о том, что она в последний раз просыпается в этой комнате под пенье жаворонков и перезвон колоколов бродхемской церкви, к которым примешивались фальшивые звуки рожка пастуха, выгонявшего коров на пастбище. Как ни странно, эта мысль не опечалила ее. Напротив, она даже зажмурилась от внезапного прилива радости, оттого что это в последний раз. Да, детство кончилось. Сегодня день ее свадьбы.

«Мне так повезло, – думала она. – Повезло, что судьба свела меня с таким человеком, как Ян Монкриф, и что родители согласились на наш брак, несмотря на неподобающую краткость знакомства. Судьба распорядилась так, что этот необыкновенный человек желает меня и, возможно, – да, да! – возможно даже немножко любит».

Таунсенд слегка покраснела от этой мысли и повернула голову, чтобы взглянуть на шкаф. Ее свадебное платье висело внутри, завернутое в полосы шуршащей папиросной бумаги, надушенной бродфордской лавандой. Вчера миссис Бартон вернулась из Норвича для последней примерки, а затем Кейт подарила ей драгоценности, которые должны быть на ней во время венчания: жемчуг ее матери и некоторые драгоценности Кейт. И на туалетном столике, завернутые в пучки мха, чтобы не завяли, лежали цветы, перевитые светло-лиловыми лентами; она украсит ими волосы и возьмет в церковь.

Таунсенд надеялась, что Ян одобрит цветы, выбранные ею и Констанцией, что он не станет смеяться над всем, что они сделали, и не сочтет их старания чересчур провинциальными. Она проводила целые дни, мучаясь над каждым пустяком, проявляя раздражение и нерешительность, совершенно ей несвойственные. Никогда прежде не чувствовала она пропасть между норфолкским воспитанием и миром, который герцог Войн называл своим; он был утонченным и светским человеком, близким другом короля Франции, и в последнее время Таунсенд испытывала все больше опасений, что ее молодость и неопытность будут его несколько стеснять. Ей было бы гораздо легче, если бы она могла признаться в своих опасениях самому Яну, но это было невозможно. Ян был в Шотландии, и Таунсенд не могла позволить себе докучать ему письмами. Разумеется, у него и так было достаточно хлопот в Бойне, чтобы надоедать ему вопросами о предстоящей свадьбе. Кроме того, как сказала проницательная Констанция только на прошлой неделе, всех мужчин отчаянно раздражает любое напоминание о свадьбе. Она, конечно, не могла заставлять Яна Монкрифа ломать голову над такими пустяками – украшать алтарь розами или гвоздиками. Таунсенд со смехом признавала, что единственное желание Яна – чтобы свадебная церемония была короткой и по возможности менее сентиментальной. Поэтому она постаралась сделать все как можно проще – ограничила число гостей и пышность приема, на чем сначала настаивали ее отец и Кейт. Она также постаралась занять свои руки, мысли и сердце, принимая участие во всех домашних хлопотах, которые были неотъемлемой частью жизни в Бродфорде весной.

Тем не менее дни, казалось ей, тянутся слишком медленно, в ней проявились какие-то новые черты – она стала нетерпеливее, и то, что прежде успокаивало ее, – получение эссенции из трав и лепестков, починка и проветривание зимних вещей, уход за новорожденными ягнятами и телятами, посадка растений и рыхление лавандовых клумб – стало почему-то ее тяготить. Возможно, ее просто огорчала необходимость так долго ждать того дня, когда она станет женой Яна. А может быть, это был вечно терзавший ее страх того, что однажды утром она проснется и окажется, что все это было лишь сном, или что Ян передумает, когда вернется.

Во всяком случае, Таунсенд могла успокоить себя тем, что он вернулся в Норфолк, как обещал, три дня тому назад, хотя ей ни разу не разрешили повидаться с ним. Он остановился в замке Хаутон, так как жениху и невесте не подобало до свадьбы жить под одной крышей. С его приездом Волполы устраивали всякого рода развлечения в его честь: званые ужины, биллиардные турниры, охоту на болоте, но все это были забавы для холостяков, на которые не приглашалась ни одна из дам замка Бродфорд. И потом, гордость не позволяла Таунсенд расспрашивать Париса или Геркуля, которые не пропускали ни одного из этих увеселений, о самочувствии и настроении Яна.

С другой стороны, Ян был внимателен и не упускал возможности прислать ей письмецо в Бродфорд, хотя Таунсенд втайне признавалась себе, что, на ее взгляд, письма были слишком краткими и прозаическими. Она стыдилась того смятения, которое охватывало ее всякий раз, когда она нетерпеливо срывала печати с этих писем и обнаруживала, что в них нет тех объяснений в любви, которых она так страстно ждала. Возможно, Кейт была права, говоря, что Ян Монкриф – человек сдержанный и что ей не следует слишком многого от него ждать, но в глубине души Таунсенд отказывалась этому верить. Ощутив сладостный жар его поцелуев, испытав трепещущее желание, которое он пробуждал в ней, она была уверена, что он человек сильных страстей.