Сто лет назад, стр. 23

— Да, действительно, это превосходная мысль! Она, без сомнения, поддастся на обман и долгое время не узнает истины!

Весь день мы провозились над оснасткой и починкой судов, и только под вечер я тронулся вместе с французским шунером, на который был посажен экипаж с судна капитана Левин, и до наступления ночи вошел в устье реки. На рассвете следующего дня я вошел в Гаронну и направился к гавани, не подняв никакого флага; теперь только мне пришло на ум, что я причиню им еще большее разочарование, если введу их в заблуждение и позволю сперва подумать, что победа осталась за ними. Ввиду этого, подойдя на расстояние около шести миль от города, я поднял французский флаг на французском шунере и французский же флаг на моем судне, над английским флагом.

Итак, я продолжал подвигаться вперед, пока не подошел на две с половиною мили от батарей, когда мы ясно могли различить толпу, спешившую к пристани, чтобы быть свидетелями триумфального возвращения в порт их каперского судна с призом.

Вдруг я приказал держать круто по ветру, лег в дрейф, убрал свои паруса и, заменив французские флаги английскими, а английский французским, дал выстрел из носового орудия. Дав пройти с полчаса времени, я приказал разрядить еще одно орудие; вслед за этим выстрелом, по моему распоряжению, было вздернуто на рею чучело, долженствовавшее изображать собою несчастного французского капитана. После того я простоял на том же месте вплоть до самого полудня с убранными и свернутыми парусами, чтобы из гавани явственнее можно было видеть фигуру повешенного.

После полудня мы увидели большой катер под белым дружественным флагом, направлявшийся к нам. Я продолжал стоять, где стоял, и позволил катеру причалить к моему судну.

В катере сидел один из тех офицеров, который дал клятву сообщить супруге французского капитана об условиях поединка; подле него находилась сама жена капитана с низко опушенной головой, по-видимому, убитая горем и прятавшая лицо свое в платке, смоченном слезами.

Офицер взбежал на палубу и подошел ко мне с почтительным поклоном. Ответив на его поклон, я приветствовал его как желанного гостя и осведомился, чему обязан честью его посещения.

На это он сказал мне:

— Сэр, счастье благоприятствовало вам, и, как вижу, вы привели в исполнение условия поединка, коих я был свидетелем! Я, конечно, ничего не могу сказать против этого, так как мой покойный друг, без сомнения, поступил бы точно так же. Но мы, сэр, враждуем только с живыми, а не с мертвыми, не так ли? И я явился сюда по просьбе несчастной жены — умолять вас выдать ей

' тело ее супруга, предать его земле согласно обрядам христианской церкви.

— Сэр, — отвечал я, — я согласен на вашу просьбу, но лишь при условии, что эта дама сама явится ко мне сюда с просьбой!

В то время как офицер возвращался на свой катер, я спустился вниз и приказал развязать и освободить французского капитана, после чего подошел к нему и сказал:

— Ваша супруга здесь, она явилась просить, чтобы я отдал ей ваш труп, который, как она полагает, висит на грот-рее: я ведь, действительно, приказал вздернуть туда чучело, чтобы наказать ее, как она того заслуживает; но я не желал лишить вас жизни, капитан, и теперь готов сделать для вас даже больше: я не только дарю вам жизнь, несмотря на навязанные мне вами самими условия, но дарю вам и свободу; таково будет мое мщение!

Слушая меня французский капитан смотрел на меня недоумевающим взглядом, но не проронил за все время ни слова.

Я вышел на палубу, где застал жену капитана, которую успели уже поднять наверх по борту судна. Ее подвели ко мне, и не подымая глаз на меня, она упала на колени, но прежде чем она успела вымолвить слово, покачнулась и лишилась чувств, так трудно ей было победить себя по отношению ко мне. Я приказал отнести ее вниз в каюту и, не давая никаких объяснений, предложил французскому офицеру, явившемуся с ней, последовать за ней; не желая сам быть свидетелем неожиданной встречи этой женщины с ее мужем, я остался наверху. Оставшись один, я приказал своим людям спустить чучело, что они и сделали, весело перекидываясь шутками и остротами за счет французских матросов, которые до этого времени даже не подозревали, что повешенный — не их капитан, а просто только чучело. Я подошел к борту и, перегнувшись вниз, успокоил французских матросов, сказав, что капитан жив и здоров и сейчас сойдет и сядет на катер. Это вызвало громкие крики радости и удивления, а тем временем в каюте происходило объяснение между супругами.

Несколько минут спустя на палубу вышел французский офицер и, подойдя ко мне, стал превозносить мой образ действий.

— Вы дали жестокий урок этой несчастной женщине, сэр, но не совершили варварского поступка, не повесили хорошего и честного человека, поддавшегося в минуту слабости наущениям свой жены!

Я поклонился в ответ на его речь и обернулся лицом к французскому капитану и его супруге, вышедшим в этот момент на палубу. Теперь эта женщина не знала, как высказать мне свою благодарность; она готова была целовать мои руки, но я не допустил ее до этого, сказав:

— Теперь, по крайней мере, мадам, у вас нет основания питать ко мне ненависть, как вы это делали до сих пор. Если я имел несчастие при самозащите убить вашего первого супруга, то взамен того возвращаю вам второго вашего супруга, жизнь которого была в моих руках, а потому разойдемся теперь друзьями, или, по крайней мере, без ненависти и злобы!

На это капитан крепко пожал мне руку, но не сказал ни слова. Я предложил им скушать что-нибудь, но они отказались, спеша вернуться в город, чтобы успокоить своих огорченных друзей и родственников. Я, конечно, не стал их удерживать; когда катер их отчалил, то экипаж его приветствовал меня троекратным «ура!»

Когда катер был уже недалеко от пристани, я приказал спустить флаги на обоих судах и пошел на соединение с капитаном Левин.

К вечеру я был уже на месте и после заката отправился на «Стрелу», где за ужином рассказал Левин обо всем происшедшем. Он был чрезвычайно доволен результатами этой истории. После некоторого обсуждения дальнейшего плана действий, мы с ним решили возвратиться в Ливерпул, чтобы отвезти туда наш громоздкий приз. Ввиду того что французский шунер требовал большого экипажа, а капитан Левин за время моей стоянки в гавани успел взять еще два приза, на которые он также посадил своих людей и отослал в Ливерпул, у нас не хватало теперь команды, и французский шунер сильно стеснял нас. С рассветом мы пошли на север и неделю спустя были уже в своем порту, куда привели с собой и мой приз; оба других приза, ранее отправленные капитаном Левин также благополучно прибыли в Ливерпул несколько раньше нас. Судовладелец остался чрезвычайно доволен нашим, хотя и очень непродолжительным, но весьма прибыльным для него плаванием и отзывался о нас обоих, т. е. о капитане Левин и обо мне, с большой похвалой.

ГЛАВА XI

Я вынуждаю своего судовладельца отказать мне от службы у него. — Меня арестуют. — Меня препровождают в Лондон и сажают вTayер. — Меня посещает римский патер, и благодаря его вмешательству, меня освобождают из тюрьмы. — Я отправляюсь в Ливерпул. — Вижусь с моим бывшим судовладельцем и капитаном Левии. — Они удивлены. — Мисс Треваннион.

Когда я явился к своему судовладельцу, что сделал тотчас же после того, как встал на якорь и свернул паруса, он радостно обнял меня, расцеловал и провел в заднюю комнату, примыкавшую к его конторе.

— Дорогой мой Эльрингтон, — сказал он, — как ни прекрасно вы управились с переправой якобитов, тем не менее со стороны нашего правительства существует против вас сильное подозрение, что эти якобиты бежали именно на вашем судне, и что я был причастен к этому делу и содействовал их бегству. Предпримет ли теперь правительство какие-нибудь меры против нас, я не знаю, но возможно, что правительственные шпионы что-нибудь проведали за это время или же выведают что-нибудь из вашего экипажа, и тогда нам с вами грозит серьезная опасность. Прежде всего скажите мне, где вы их высадили, затем расскажите про все дальнейшие события и эпизоды вашего плавания. От людей, приведших призовые суда, взятые «Стрелой», я узнал очень немного; капитан Левин еще возится со своим судном и с призом, так что не приедет сюда ранее, как часа через два, а я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз об этом деле.