Крушение «Великого Океана», стр. 28

— Что такое тифон, Риди? — опять спросил мальчик.

— То же, что ураган, мастер Уильям; тифон в Индии налетает во время перемены направление монсунов.

— А что это такое монсуны?

— Ветры, которые постоянно дуют с одной стороны в течение известного количества месяцев, а потом изменяют свое направление и дуют столько же времени.

Разговор длился до самого ужина. Когда же все вернулись домой, Риди снова начал свой рассказ.

«Около четырех лет пробыл я на этом фрегате; нас посылали из одного порта в другой, и я побывал в различных климатах.

Наконец, я сделался очень сильным, высоким мальчиком, и меня назначили на бизань. Это мне понравилось. Я хорошо исполнял свое дело, и потому меня не наказывали.

Служить на военном судне легче, сэр, чем на купеческом, где мало рабочих рук, а потому приходится жестоко трудиться. Правда, иногда на фрегатах попадаются жестокие капитаны, но мне посчастливилось: наш капитан был кроток, справедлив и наказывал матросов только за настоящие провинности.

Одно печалило меня: я не мог скоро попасть в Англию и повидаться с матушкой. Раза три писал я ей, но ответов не получал, и скоро мной овладело такое нетерпение, что я решил бежать при первом же удобном случае.

В то время мы стояли в Вест-Индии, и я очень часто совещался с Гастингсом о своих планах; ему не меньше моего хотелось вернуться на родину. Итак, мы решили бежать.

Наш фрегат бросил якорь в Порт-Рояле на острове Ямайка; тут же стоял целый караван вест-индских судов, нагруженных сахаром; все они были готовы немедленно отплыть. Мы знали, что, проберись мы на палубу одной из этих шкун, ее капитан спрятал бы нас до минуты отплытия. У всех них были недостаточно большие экипажи.

Мы могли сделать только одно, а именно, добраться ночью вплавь до палубы одного из «купцов». И это было нетрудно: шкуны стояли ярдах в сотне от нашего фрегата. Но мы боялись акул, которые кишели в заливе. Тем не менее, накануне отплытия «купцов» мы решились попытать счастья. Наступило время ночной вахты; тихонько мы спустились с носа корабля, прыгнули в море и быстро поплыли к купеческим судам.

Вахтенный заметил, что вода колеблется, окликнул; мы, понятно, не ответили и только поплыли еще скорее, так как услышали свисток. Это офицер дал знак спустить за нами шлюпку.

Я только что ухватился за кабель шкуны и собирался начать карабкаться вверх (я опередил Гастингса), как вдруг услышал душераздирающий крик, обернулся и увидел акулу, которая схватила Гастингса и унесла его в глубину. Несколько мгновений я не мог пошевелиться от ужаса; наконец, оправившись, полез по канату и хорошо сделал, что поторопился: вторая акула кинулась на меня и, хотя я уже был фута на два выше уровня воды, подскочила за мной и сорвала с меня башмак. Страх придал мне силы: секунды через две я очутился подле борта.

Матросы, видевшие меня и гибель Гастингса, помогли мне спрятаться, и когда к шкуне подошла шлюпка с фрегата, сказали офицеру, что они видели в воде двоих и что на их глазах акулы унесли обоих.

Экипаж шлюпки слышал крики моего бедного Гастингса, а потому и офицер, и матросы поверили, что оба беглеца погибли; они вернулись к фрегату. Я слышал барабанную трель, означающую, что с палубы бежало двое, но скоро прозвучал отбой. Очевидно, против моего имени и против фамилии Гастингса в книгах появилась буква У».

— Что значит У? — спросил Уильям.

— «У» обозначает «уволен»; У с точкой значит умер, — ответил Риди, — и только Провидение спасло меня от смерти.

— Это было чудо, — заметил Сигрев.

— Да, сэр. И мне трудно описать, что я чувствовал в то время; я пробовал заснуть, но не мог; едва начиная дремать, я воображал, будто меня хватает акула. Я читал молитвы, опять закрывал глаза; ничто не помогало.

«Капитан боялся, что мой крик услышат на фрегате. Он прислал мне стакан рома; я выпил, и это успокоило меня; я, наконец, заснул крепким сном, а когда проснулся, наша шкуна шла на полных парусах, посреди еще сотни других судов. Военный фрегат, который отправился конвоировать их, не переставая выбрасывал сигналы и то и дело давал пушечные выстрелы; это была величавая картина, от которой билось сердце; главное же мы шли к родной Англии.

Я чувствовал такой прилив счастья, что, кажется, решился бы снова рискнуть попасться в челюсти акулы, только бы иметь право надеяться снова вернуться на родину, в Ньюкестл, и увидаться с моей бедной матушкой».

— Кажется, ваше чудесное избавление от смерти принесло вам мало пользы, Риди, — заметила миссис Сигрев, — вы слишком скоро забыли о смертельной опасности.

— Нет, право, нет, миссис Сигрев, — ответил старик. — Только первый взгляд на суда, шедшие к Англии, вызвал во мне такое впечатление. Скажу по совести, что я стал лучше, серьезнее, чем был. Я и теперь достаточно дурной и грешный человек, но с той минуты немного исправился.

«На палубе был отличный старик, второй помощник капитана, шотландец; он много и серьезно говорил мне о моем удивительном избавлении от смерти и первый стал читать со мной Библию, давая хорошие объяснения. И я полюбил эту святую книгу.

Во время нашего плавания я хорошо исполнял свои обязанности, и капитан был мной доволен. Второму помощнику я рассказал всю историю моей жизни, и он доказал мне, как безумно я поступил, бежав от моей матери и не пожелав воспользоваться поддержкой м-ра Мастермэна. Я чувствовал его правоту, и мне еще больше прежнего хотелось кинуться матушке на шею и попросить у нее прощения.

Наша шкуна шла в Гласго; мы расстались с остальной флотилией судов и счастливо пришли в порт.

Капитан отвел меня к владельцам шкуны, и те заплатили мне пятнадцать гиней за мою работу во время обратного рейса судна. Получив деньги, я тотчас же отправился в Ньюкестл, взяв наружное место в дилижансе. По дороге я разговорился с господином, сидевшим рядом со мною. Он скоро сказал, что постоянно живет в Ньюкестле, и я прежде всего спросил его, жив ли еще кораблестроитель Мастермэн. Ответ был, что он умер за три месяца перед тем.

— Кому же он оставил свои деньги? — спросил я. — Ведь он был очень богатый и несемейный человек.

— У него не было родных, — ответил мой сосед, — и он завещал все свое состояние на постройку больницы и приютов для бедных. В последнее время он вел дело в компании с одним лицом, и это лицо получило от него корабельную мастерскую и все запасы материала, так как он не знал, кому оставить их. Я знаю наверное, что он хотел усыновить одного мальчика, по фамилии Риди, но этот мальчишка бежал, поступил на судно, и с тех пор никто никогда о нем не слышал. Полагаем, что он погиб. Глупый малый! Он мог бы сделаться богачом.

— Очень глупый, — согласился я.

— Да, но он повредил не одному себе; его бедная мать обожала его; и узнав, что он пропал, стала таять и…

— Неужели она умерла? — вскрикнул я, схватив его за руку.

— Да, — ответил он, с изумлением глядя на меня, — она умерла в прошлом году от разрыва сердца.

«Я откинулся на вещи, лежащие позади нас, и, конечно, свалился бы на землю, если бы мой сосед не поддержал меня. Он крикнул кучеру, чтобы тот остановил лошадей; меня отнесли в карету; к счастью, внутри дилижанса не было никого. И когда экипаж снова покатился, я заплакал так, точно мое сердце разрывалось».

Риди до того взволновался, что Сигрев предложил ему на время прервать рассказ.

— Благодарю вас, сэр, — ответил старик. — Да, так будет лучше, потому что даже теперь мои старые глаза тускнеют от слез. Ужасно думать о том, что своими глупыми поступками я ускорил смерть моей дорогой матери; но так случилось; мастер Уильям, и я говорю вам все, чтобы мои слова послужили вам на пользу. Но пора спать. Да благословит вас всех Господь. Покойной ночи.

ГЛАВА XL

Томми просит яиц. — Пропажа яиц. — Томми в капкане. — Томми в тюрьме. — Рассказ Риди.

Прошло несколько дней. Раз утром, до чая, Юнона принесла в переднике шесть яиц, которые она нашла в птичнике.