Королевская собственность, стр. 23
— Там множество земли с другой стороны — мы видали.
— Это только песок, нанесенный волнами, остатки раковин и камней: но все это не годно для произрастания семян. Да, Вилли, органическая жизнь может поддерживаться только органическими останками. Начиная от мельчайших насекомых, жизнь поддерживается всеми представителями животного и растительного царства, и разрушающееся вещество возвращается в землю лишь с тем, чтобы снова возродиться. Это бесконечный круг жизни и смерти, феникс, ежедневно, ежечасно, ежеминутно возрождающийся из пепла…
Появление лодки, отплывшей с фрегата, должно было возвестить всем обеденный час. Прайс и казначей, которые были с Макалланом на рифе, увидев лодку, подошли к нашим друзьям, сидевшим на берегу.
— Не правда ли, Макаллан, — сказал Прайс, — хорошо быть философом? Божественная философия — как это говорит Мильтон!.. Ну, а что же вы добыли?
— Если вы не добыли ничего, доктор, то вы счастливее меня, — сказал казначей, потирая голову, — потому что я добыл себе головную боль!
— Я нашел много интересного! — сказал Макаллан.
— Но скажите пожалуйста, какое удовольствие вы можете находить во всем этом?
— Какое удовольствие! — воскликнул Макаллан, встав с места. — Послушайте меня, и я все вам объясню. Посмотрите на эту скалу, свидетельницу многих переворотов, посмотрите на покрывающую ее растительность: посмотрите на океан, на все, что его населяет, на эти грациозные кораллы, простирающие во все стороны сеть своих ветвей: посмотрите…
Но заключение докторской речи так и не дошло до ушей слушающих, потому что слишком энергично топнув ногой о землю для вящей убедительности, он поскользнулся и съехал по отвесному берегу прямо в воду, под которой он и исчез.
Маршалл, квартирмейстер, так был удивлен случившимся, что при таком неожиданном финале длинной и непонятной ему речи забыл должное уважение к доктору.
— Караул! — закричал он, покатываясь со смеху.
Прайс и Вилли, которые сначала тоже было рассмеялись, бросились к доктору на помощь и схватили его за воротник, между тем как казначей, который был глуховат и с трудом старался вслушиваться в докторскую речь, а всплеска воды и вовсе не слыхал, только повел головой и спросил с удивлением: «А где же доктор?»
Скала была такая скользкая, что Прайс и Сеймур, которые при этом еще ослабели от смеха, не могли втащить доктора наверх. Маршалл явился к ним на помощь.
— Дайте руку, м-р Макаллан! — сказал он доктору, пытавшемуся ухватиться за ветви кораллов. — За этих скользких животных не стоит держаться — это вам не поможет!
— Скорей, пожалуйста, — вставил лукаво дневальный на катере, — я только что видал большую акулу!
— Скорей, скорей! — взмолился доктор, уже представивший себя в пасти чудовища.
При помощи соединенных усилий Макаллан, наконец, благополучно достиг берега и после долгой чистки, просушки и отряхивания собирался было обратиться к квартирмейстеру не в слишком-то любезной форме, когда его прервал казначей:
— Клянусь, доктор, вы избрали наглядный способ для того, чтобы представить нам те прекрасные вещи, о которых вы говорили: вы показали нам, как следует нырять!
— Что вы ощущали, доктор? — сказал Прайс. — Помните Шекспира: «о, каково было тонуть…» подождите-ка… как это?
— Пожалуйста, не утруждайте вашу память, Прайс: это ощущение не поддается описанию!
— Вы не в духе, доктор. Помните, Шекспир сказал: «никогда не было философа»… Что-то насчет зубной боли. Я все забываю слова!
Этот разговор нисколько не способствовал улучшению настроения духа доктора, но он как умный человек воздержался от ответа. Шлюпка подъехала, и вся компания вернулась на борт: когда же Макаллан переменил свою намокшую одежду и присоединился к обедавшим товарищам, бодрость и веселость вернулись к нему снова, и он охотно вторил общему смеху, несмотря на то, что он был на его счет.
ГЛАВА XXII
— Мама, сделай одолжение, приди сюда! — сказала Эмилия, глядя из окна гостиницы, где они остановились дорогою, чтобы немного отдохнуть. — Взгляни, какая-то хорошенькая дама сидит в коляске у нашего подъезда!
М-с Рейнскорт повиновалась и вполне подтвердила справедливость замечания дочери, увидав выразительное личико Сусанны (теперь уже м-с М'Эльвина), слушавшей предложение своего мужа слезть и немного подкрепиться. Сусанна согласилась, и ее примеру последовал старый Хорнблоу, вынув часы из своего белого кашемирового «fenioralia», который он не переставал носить с самого дня свадьбы, и объявив, что им следует остановиться обедать.
— Этот деревенский воздух удивительно возбуждает аппетит, — заметил старик. — Право, никогда я не бывал так голоден, живя в Кетитонской улице. Сусанна, милая моя, закажи что-нибудь такое, чего не пришлось бы долго дожидаться — хотя бифштекс, если у них нет чего-нибудь готового!
У м-с Рейнскорт, столь же заинтересованной появлением М'Эльвина, как и его женою, невольно вырвалось восклицание: «Интересно знать, кто они такие». Служанка, бывшая в комнате, приняла это за намек, чтобы удовлетворить любопытству своей госпожи и своему собственному, и тотчас отправилась на разведку. Через несколько мгновений она уже вернулась, успев столкнуться с горничной м-с М'Эльвина в самый момент ее прибытия и быстро обменяться с нею несколькими объяснениями.
— Это молодожены, мэм, их зовут Мак Эльвина! — доложила первая служанка своей барыне.
— Леди эта — м-с Рейнскорт, а молодая барышня — дочь ее, богатая наследница! — шептала в то же время другая своей госпоже внизу.
— Они приобрели охотничий участок близ ***ского замка! — продолжала первая.
— Они поселились в большом парке, куда вы едете, мэм! — вторила другая.
— Старика зовут Хорнблоу: он приходится отцом этой дамы и, говорят, богат, как жид! — продолжала служанка м-с Рейнскорт.
— М-с Рейнскорт не живет с мужем, мэм. Все говорят единогласно, что у него очень дурной нрав! — продолжала горничная Сусанне.
Лестницы в гостиницах очень способствуют сближению между собой постояльцев: вскоре после этих первых рекомендаций Эмилии случилось спускаться по лестнице как раз в то же время, как м-с М'Эльвина шла обедать к своим в столовую. Улыбающееся личико и блестящие глаза Эмилии так ясно говорили о ее желании заговорить и были так привлекательны, что ей скоро представился случай попасть в комнату, занятую семейством М'Эльвина.
М-с Рейнскорт отнюдь не жалела, что ей пришлось встретиться со своими новыми соседями, которые произвели на нее столь приятное впечатление. Она и сама познакомилась с ними, и когда пришлось садиться в экипаж, Эмилия побежала к м-с М'Эльвина попрощаться с ней, а м-с Рейнскорт выразила ей свою благодарность за то внимание, с каким они отнеслись к ее дочери. Минутный разговор заключался надеждой, что им придется иметь удовольствие познакомиться хорошенько, как только они устроятся.
Последуем теперь за экипажем М'Эльвина, которые поздно вечером, без малейших происшествий, прибыли к месту своего назначения.
Коттедж — огпе (как называются теперь небольшие домики с французскими окнами), который купил Хорнблоу, оказался, к удивлению, точно таким, каким был описан в объявлении. Перед его фасадом была разбита покатая лужайка, большой сад, обнесенный валом и наполненный отборными фруктовыми деревьями, усыпанными плодами. Изобильные источники давали чудную воду. При доме были и конюшня на шесть лошадей, и коровник, экипажный сарай, задний двор, прекрасный поросятник — словом, покупка была завидная: и когда наше общество прибыло на место, цветы, казалось, стали благоухать еще сильнее, деревья казались еще тенистее, зелень лужаек еще ярче после стольких часов пути по пыльной дороге в солнечный день.
— Что за чудная роза! Взгляни, милый папа!
— Правда, правда! — отозвался старик Хорнблоу, с удовольствием поглядывая на счастливое лицо дочери. — Но знаешь, мне хотелось бы чайку — я ведь не привык к этакой тряске. Я устал и хотел бы пораньше лечь!