Корабль-призрак, стр. 37

— Да и готов исполнить, говори, в чем она?

— Сейчас мне нечего просить у тебя; ты со мной, и мне ничего больше на свете не надо! — отвечала Амина и припала к мужу на плечо.

ГЛАВА XV

Прошло около трех месяцев после этого разговора. Филипп и Амина снова сидели на том же бережку, ставшем их излюбленным местом отдохновения, и вспоминали, что здесь, на этом самом месте, Амина предложила ему внушить сон, а потом услышала рассказ мужа об этом сне и здесь же истолковала ему его.

— Да, да, — говорил Филипп, — только если спросить об этом мнение патера Сейсена, он, наверное, не одобрит твоего поступка.

— Ты полагаешь? Что же, пусть себе осуждает, если хочет, я ничего не имею против! Сказать ему об этом?

— Нет, нет, — возразил Филипп, — пусть это останется тайной между нами!

— А представь себе, что я желала бы поговорить об этом с нашим добрым стариком! — сказала Амина.

В то время, как она говорила, Филипп вдруг почувствовал, как что-то коснулось его плеча, и дрожь пробежала по всему его телу. Он оглянулся назад и, к неописанному своему удивлению и ужасу, увидел лоцмана с «Тер-Шиллинга», одноглазого Шрифтена, которого он считал утонувшим, но который теперь стоял за его спиной с письмом в руке.

Это внезапное появление злобного урода вызвало у Филиппа невольное восклицание:

— Милосердый Боже! Неужели это возможно. Амина, также обернувшаяся при этом восклицании, при виде Шрифтена закрыла лицо руками и разразилась слезами; и это не было чувство страха, а сознание, что ее муж никогда не будет знать покоя при жизни и обретет его только в могиле.

— Филипп Вандердеккен, хи, хи! — говорил Шрифтен. — Я имею письмо к вам… от компании.

Филипп взял у него из рук письмо, но прежде, чем вскрыть его, посмотрел на Шрифтена и сказал:

— Я думал, что вы утонули с остальными! Каким образом вы спаслись?

— Каким образом я спасся? Хи! Хи! — отозвался лоцман. — А позвольте спросить, каким образом спаслись вы?

— Меня выкинуло волной на берег! — сказал Филипп. — Но…

— Но… — повторил Шрифтен. — Хи! Хи! Волны не должны были выбрасывать и меня, не так ли?

— Нет, почему же? А разве я сказал что-либо подобное?

— Нет, вы не сказали, но я предполагаю, что вы бы этого желали, а вышло, что я спасся совершенно так же, как вы. Хи! Хи!.. Но я не могу дольше оставаться здесь; я исполнил свою обязанность, и больше мне здесь делать нечего!

— Подождите, — сказал Филипп, — ответьте мне на один вопрос. Вы отправитесь и этот раз с тем же судном, как и я?

— Я бы просил извинить меня! — проговорил Шрифтен. — Я не ищу «Корабля-Призрака», мингер Вандердеккен! — и с этими словами маленький лоцман повернулся на каблуках и быстро зашагал в направлении города.

— Разве это не есть знамение, Амина? — сказал Филипп, все еще продолжая держать в руке невскрытое письмо.

— Не могу отрицать, дорогой мой Филипп. Это надо признать за знамение, и этот посланный, как будто вышедший из могилы для того, чтобы вручить тебе это письмо, и эта неожиданность… Прости мне мой внезапный порыв горя; я не буду больше докучать тебе моими слезами, но это послание застигло меня врасплох… Но ты должен прочесть письмо!

Филипп, не сказав ни слова, взломал печать и, пробежав глазами письмо, сообщил жене, что он назначен старшим помощником на «Фрау-Катрина», судно, отправляющееся вместе с готовящейся к отплытию в ближайшем времени флотилией, и что его приглашают явиться как можно скорее, так как надо уже принимать груз и грузить судно. Кроме того, в письме от секретаря компании говорилось, что в следующий раз он непременно получит командование судном на условиях, которые будут сообщены ему, как только он явится на судно.

— Мне казалось, Филипп, что ты просил назначения капитаном на этот раз! — заметила Амина, видимо огорченная.

— Да, действительно, но так как я не настаивал на этом и за все это время не напоминал о моем желании, то, вероятно, о нем забыли! В этом, конечно, виноват я сам!

— А теперь уже слишком поздно?

— Да, дорогая, назначение состоялось, суда распределены! Впрочем, это не беда; я даже, пожалуй, рад, что иду старшим помощником, а не капитаном на этот раз!

— Но я весьма разочарована этим, — сказала Амина, — я не говорила тебе до сих пор, но все равно, пожалуй, могу сказать и теперь: я была уверена, что ты пойдешь в море капитаном, и помнишь, я просила тебя исполнить одну мою просьбу; это просьба должна была заключаться в том, чтобы ты согласился взять меня с собой. С тобой мне было бы все равно жить или умереть, но оставаться здесь одной, в постоянной неизвестности, это страшно мучительно. Помни, Филипп, что ты обещал мне исполнить мою просьбу. Как капитан, ты имеешь право принять свою жену на судно. Мне очень горько, что придется этот раз остаться здесь, а потому утешь меня хоть сколько-нибудь, пообещав, что следующий раз ты непременно возьмешь меня с собой, если только Богу будет угодно, чтобы ты вернулся!

— Я обещаю, Амина! Я не могу ни в чем отказать тебе, но у меня есть какое-то тяжелое предчувствие, что и твое, и мое счастье погибнет навсегда. Итак, я дал обещание, но очень бы хотел, чтобы меня освободили от него.

— Но если даже нас ожидает несчастие, Филипп, то, значит, таков наш удел! Кто же может изменить его?

— Нам дана свободная воля и рассудок, и мы до известной степени можем руководить своей судьбой!

— Пусть так, — согласилась Амина, — но нам надо теперь идти домой: тебе нужно отправляться в Амстердам, а я поеду с тобой. После дневных трудов ты хотя бы до момента отплытия можешь проводить вечера подле твоей Амины, не правда ли?

— Да, дорогая, я сам хотел предложить тебе это! Меня ужасно удивляет, каким образом Шрифтен мог очутиться здесь? Я, конечно, не видал его трупа, тем не менее его спасение кажется мне чудесным. Почему он не явился, если остался жив? Где он мог быть? Как ты думаешь, Амина?

— Как я об этом думаю? — повторила она. — Я давно думала и думаю, что он злой призрак, блуждающий по земле, имеющий какую-то таинственную связь с твоей странной судьбой. Ах, если бы я обладала всеми знаниями моей матери, всей ее таинственной силой! Но прости меня, Филипп, я забыла, что ты не любишь, чтобы я говорила о таких вещах.

Филипп ничего не сказал, и они оба пошли к своему дому. Хотя Филипп решил, как ему поступить, но, придя домой, тотчас же призвал обоих патеров и сообщил им обо всем и о своем желании услышать их мнение на этот счет.

Предоставив патерам совещаться, он пошел наверх к жене, и лишь часа два спустя старцы прислали за ним. Патер Сейсен был, по-видимому, очень взволнован и смущен.

— Сын мой, — сказал он, — мы полагали, что даже допуская мысль, что все было именно так, как вы нам говорили, а не было болезненным воображением, — полагали, что все это исходило от лукавого, и были уверены, что наши усердные молитвы уничтожат чары нечистой силы, поэтому советовали вам ожидать нового знамения. Теперь вам кажется, что это послание, само по себе не имеющее особого значения, и есть то знамение, которого вы ждали. Тут, конечно, играет главную роль сам посланный! Скажите, Филипп, разве вы не допускаете возможности, что и этот человек мог спастись, как вы?

— Отрицать такую возможность я не могу, конечно, хотя и мало вероятий на то, чтобы это было так; мое мнение, что он — не земной посланец, и что он таинственно связан с моей судьбой. Кто он такой, я не могу сказать, и какова его таинственная роль, тоже не знаю!

— Так вот, сын мой, — продолжал патер Сейсен, — мы решили ничего вам не советовать; поступайте в дальнейшем, как раньше; но как бы вы ни решили, мы не станем осуждать вас, и наши молитвы будут сопровождать вас повсюду.

— Я решил, святые отцы, последовать зову!

— Пусть так, сын мой! Быть может, время раскроет эту тайну, которая, признаюсь, свыше моего понимания!

Патер Матиас воспользовался случаем поблагодарить Филиппа за его гостеприимство и заявил о своем намерении отправиться в Лиссабон с первым отправляющимся туда судном.