Канадские поселенцы, стр. 18
— Злая Змея, — сказал капитан Сенклер, — этот самый вождь, что служил у французов и носит на груди французскую медаль?
— Он самый, сэр! В сущности, он и не вождь, а только великий и славный воин, которого французы очень любили и уважали, и который им служил верою и правдой, хотя он не был вождем, но считался как бы таковым из-за своего громадного влияния. Теперь он уже совсем старик, и озлобленный старик. Он страшно ненавидит англичан и постоянно возбуждает индейцев против них, убеждая их воевать с англичанами; но время его прошло, и теперь его голос в совете не имеет прежнего значения.
— А если так, то почему его присутствие как будто беспокоит вас? — спросил мистер Кемпбель.
— Потому что он вздумал охотиться эту зиму здесь, поблизости, с 6-ю или 7-ю молодыми воинами, которые все в его руках и верят в него, как в Бога. А он злой и пакостный человек. Если индейский народ не желает войны с англичанами, не хочет идти на них, то он-то при случае, наверное, будет не прочь натворить что-нибудь. Недаром его зовут Злой Змеей!
— Вы думаете, что он нападет на вас? — спросил мистер Кемпбель.
— На меня? Нет! Для этого он слишком умен и слишком учен; ему хорошо знаком мой карабин; у него по сей час есть метка на плече; он, может, и хотел бы, да не решится; я сам наполовину такой же индеец, как и он, и знаю все их обычаи и приемы. Кроме того, эти краснокожие страшно суеверны, и так как за всю войну им ни разу не удалось даже хотя бы царапнуть меня, то у них составилось представление, что я неуязвим, и что мой карабин не знает промаха. В этом они, пожалуй, правы: я не трачу заряда даром и бью всегда наверняка, и они боятся меня, как существа сверхъестественного. Но ведь это я, человек, которого они знают. Но вы — дело другое, а если этой «Змее» удалось заползти в эту ограду, то натворил бы он здесь бед!
— Но ведь все племена отлично знают, что подобное нападение на поселенцев было бы равносильно объявлению войны! — сказал капитан Сенклер.
— Да, но дело в том, что Злая Змея, не принадлежит ни к одному из соседних племен. Его родное племя где-то очень далеко, так далеко, что к нему не дойдешь и в три недели, а здешние племена, хотя и допускают его на совет как старого, доблестного воина, все же не признают его своим и за действия его не считают себя ответственными. Они, конечно, отрекутся от него и, по справедливости, помешать его дурным намерениям не могут.
— Какая же может быть острастка за его поступки? — спросил Генри.
— Угроза или мщение ему и его шайке; везде и всюду, где только они попадутся, вы вправе перебить их всех до последнего, и индейцы не скажут вам ни слова, не заступятся за них. Это я и намерен сделать, т. е. предупредить его, что в случае малейшей его проделки я не оставлю в живых ни его, ни одного из его шайки, а вы держите свои ворота на запоре и собак в ограде. Я во всякое время предупрежу вас. Как только я нападу на их след, Цвет Земляники придет к вам и скажет обо всем. Если вы услышите подряд три равномерных удара в ворота, знайте, что это она, и впустите ее.
— Хорошо, — сказала миссис Кемпбель, — я очень благодарна, что вы сказали нам о всем этом: теперь мы все будем гораздо спокойнее и гораздо осторожнее.
— Ну, а теперь позвольте нам проститься: мне пора в форт. Мартын и Джон отправятся со мной за собакой. Не правда ли?
— Разве мальчик не пойдет со мной? — спросил Малачи Бонэ.
— Пойдет, но только завтра утром; сегодня, вернувшись из форта, будет уже слишком поздно.
— Ну, ладно. Я могу переночевать и здесь, — согласился старик. — А где он?
— Снимает с Мартыном шкуру с волка, которого он убил сегодня утром! — и г-жа Кемпбель в нескольких словах рассказала о происшествии.
— Он еще не одну шкуру принесет вам за зиму! — сказал старик.
В этот момент Джон и Мартын вернулись; капитан стал прощаться. Малачи говорил что-то жене, остальные убирали со стола. Перед тем как уйти, Джон подошел к старику и сказал ему пару слов, затем он и Мартын взяли свои ружья и пошли с Сенклером в форт.
ГЛАВА XIX
На другой день очень рано утром Джон и Мартын вернулись с великолепной собакой, которая, как большинство очень больших собак, казалась добродушной и относилась пренебрежительно к недружелюбно встретившим ее другим собакам.
— Благородное животное, — сказал Малачи, гладя Оскара, — с этим псом волку не справиться; да и медведю хлопот будет немало! Но поди, поди, мальчик, — обратился он к Джону. — Лучше ты собаку здесь оставь, нам она в лесу не нужна; даже мешать зимой будет: на наш след наведет. А здесь-то она может хорошую службу сослужить. Придет лето, тогда ты ее приучить к охоте можешь, а теперь пойдем-ка мы с тобой в лес!
Джон утвердительно кивнул головой и пошел прощаться со своими домашними.
— Собаку я не возьму! — сказал он.
— Не возьмешь? Как мы рады! — воскликнула Мэри. — Нам она будет так полезна!
Джон сделал знак Цвету Земляники; та тотчас же поднялась и, ласково взглянув на хозяев и барышень, с легким наклонением головы в сторону всех присутствующих поспешила вслед за Джоном.
Малачи, по обыкновению, ушел не простясь, Мартын проводил их немного и затем вернулся.
Теперь зима вступила во все свои права; термометр не подымался выше 20° ниже нуля; волки продолжали выть каждую ночь, но к их вою уже привыкли. Оскар сильно привязался к девушкам и ни на шаг не отходил от них. Альфред, Генри и Мартын почти ежедневно отправлялись на охоту, так как дома им делать было нечего. Персиваль также время от времени ходил на охоту со старшими братьями, а в остальное время занимался науками с отцом. Малачи и Джона в доме видели лишь изредка: приблизительно каждые 10 дней. Джон приходил домой, но был всегда так неспокоен и так торопился обратно к старику, что г-жа Кемпбель сама спешила отослать его, не желая его насильно, против воли удерживать дома.
Так прошло время до конца года. Не имея никаких ни зерновых, ни иных хозяйственных запасов, как другие поселенцы, живущие здесь не первый год, наши друзья не имели в зимнее время почти никакого дела.
Обыкновенно канадские фермеры и хозяева зимой молотят, веют и готовят семена, заготовляя все, что нужно к весне; кроме того, где много скота, много за ним и ухода, но у мистера Кемпбеля хозяйство не было еще в полном ходу, и потому зима казалась скучна и длинна. Молодые люди развлекались охотой, но девушки сидели целыми днями за шитьем, и такому живому, подвижному существу, как Эмми, это было особенно невыносимо.
— Хотела бы я знать, совладает ли Оскар с волком! Мне хотелось бы выйти с ним и посмотреть! — сказала она.
— Мне кажется, что ты уже достаточно видела волков, Эмми, — возражала Мэри.
— И старик Малачи не приносит нам никаких вестей об индейцах.
— Едва ли бы эти вести могли быть утешительными, а потому меня удивляет то, что ты можешь желать их!
— Я хочу, чтобы что-нибудь всколыхнуло нас; меня убивает это однообразие, эта томительная скука! Я была бы рада даже индейцу в военном наряде, как чему-то новому, вносящему разнообразие!
— Но, я думаю, ты очень скоро пожалела бы о том, что твое желание исполнилось.
— Вероятно, но сейчас я все-таки желаю хоть этого разнообразия. Ведь я не сделала ста шагов за целый месяц и целые дни только и делаю, что зеваю, зеваю и зеваю!
На другой день после этого разговора Эмми взяла карабин и вышла с Персивалем в ограду.
Устроив цепь, она стала стрелять в нее и вскоре так наметалась, что редко давала промах. Мало-помалу она пристрастилась к этому занятию, и редкий день проходил без того, чтобы она с Персивалем не состязались в стрельбе в цель. Наконец, она вызвала на состязание Альфреда и Генри и вышла победительницей, благодаря ли своему искусству и ловкости, или же благодаря любезности своих кузенов.
Однажды вечером, когда охотники запоздали, и ворота еще не были заперты в обычное время, послали Персиваля запереть их. Эмми, прельстившись ясной морозной ночью, вышла на крыльцо; вдруг она услышала протяжный вой волка; вернувшись в дом, она взяла ружье и подошла к частоколу, надеясь увидать сквозь щель зверя. Маленькая собачонка Трим выскочила за Эмми и, заслышав волка, проскочила в щель и кинулась к волку с громким лаем: опасаясь за собачонку, девушка прицелилась и выстрелила в зверя как раз в тот момент, когда маленький Трим пронзительно взвизгнул. Услыхав выстрел, супруги Кемпбель выбежали на крыльцо и увидели Эмми и Персиваля у частокола позади дома.