Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник), стр. 95

Он схватил брата, обнял, подхватил на руки.

– Да пусти! – вырывался Ванька. – Ты чего? Пусти, говорю!

– А где Лила? – спохватился Пашка. – Девчонка такая. Ты не видел?

– Никого я не видел! Я тут один, я боюсь, а ты прячешься!

«У каждого свой путь домой», – вспомнил Пашка. Лила попала туда, куда стремилась. Возможно, это очень далеко…

– Пойдем скорей домой! – сказал Пашка. – Есть хочется, ты не представляешь как!

– Ты что! – Ванька сделал круглые глаза. – Там же большие пацаны!

– Какие еще пацаны? – Пашка поморщился. – А, эти… Пойдем, не бойся.

Они вышли из здания больницы и тут же наткнулись на обоих деревенских ребят.

– А-а, пацанчики! – противно затянул гундосый. – Чего бегаем, от кого прячемся?

– Даже и поговорить с нами не хотят, – издевательским усмехнулся второй. – Гордые! Может, не уважают?

– Точно, не уважают. Может, научим уважать?

И гундосый, красноречиво стукнув кулаком о ладонь, сделал шаг к Пашке.

Но тот сам шагнул ему навстречу, подойдя почти вплотную и заглянув снизу вверх в самые глаза.

– Когда заслужишь – тогда зауважаю.

И с этими словами толкнул обеими руками гундосого в грудь. Тот едва не свалился, отскочил. Хотел было налететь и ударить – но не решился.

Пашка смотрел на него так, что отбивал всякую охоту драться.

– Пошли, чего стоишь, – сказал он брату, и первый зашагал по тропинке. Деревенские не посмели даже пикнуть им в спину.

Потрясенный Ванька заторопился вслед. Никогда еще он не смотрел на старшего брата с таким уважением.

Эпилог

Пашка проснулся от заглянувшего в окно солнечного лучика. Сладко потянулся и вскочил с кровати.

Сегодня он был дома один. Родители на работе, Ванька – в садике.

На кухне под салфеткой его ждал оставленный мамой кусок пирога. Зашумел чайник, зажурчала вода в кране, ветерок ворвался через открытую форточку и колыхнул занавески.

Заварив чай, Пашка включил приемник – он любил завтракать под музыку.

Только музыки на этот раз почему-то не было. В динамиках слышался только хрип помех.

Пашка вздохнул с досадой и полез к приемнику крутить настройки. Но вдруг остановился на полпути…

Сквозь шум и треск вдруг пробился голос. Это был очень знакомый голос, тонкий, нежный, но вместе с тем – сильный, внушающий уверенность и гордость.

Пашка встал у окна и слушал, запрокинув голову к ясно-синему небу. В глазах немного защипало, и ему стало неловко за случайную слезу. А впрочем, кто ее увидит?

– Не забывай меня, друг, – сказала Лила из неведомой дали.

– Не забуду, друг, – тихо пообещал Пашка.

За окном желтели листья. Близилась осень, но ясное небо обещало еще много прекрасных солнечных дней.

Святослав Логинов

Мастерская Иосифа

Меньше всего заказчик походил на заказчика. В простой куртке серого сукна, какая прилична мастеровому, он скорее сошел бы за натурщика, зашедшего узнать, нет ли для него работы. Такой может изображать апостола Петра или любого персонажа второго плана. Курчавая борода с густой проседью, обширная лысина, цепкие глаза под густыми бровями – короче, типаж. И все же, он сказал, что хочет заказать картину.

– Какую именно картину хочет заказать сеньор? – учтиво спросил Диего.

Ясно, что серьезных денег у заказчика нет, разве что он хочет приобрести картину для цеховой часовни. На подобные приобретения мастера скидываются вскладчину и могут очень неплохо заплатить. Но тогда старик не пришел бы один, и наверняка на груди у него сияла бы цепь и прочие цеховые регалии.

– Вот такую, – старик указал на неоконченное «Поклонение волхвов», которое Диего делал для монастыря святой Цецилии. – Чтобы размер был такой.

– Сеньору известно, сколько стоит картина такой величины?

– Да, я узнавал. Это дорого, но деньги у меня есть.

– И каков должен быть сюжет картины?

– Сюжет?.. Ну, чтобы все было нарисовано понятно. И еще я хочу, чтобы вы нарисовали там меня, если можно.

– Можно, – ответил Диего, отметив про себя, что заказчик слова «сюжет» не знает. – Смотрите: это «Поклонение волхвов», а вот позади царя Мельхиора стоит заказчик картины.

Старик вгляделся в лицо рыцаря, стоящего за плечом одного из царей, и удивленно воскликнул:

– Это же граф Мендоза! Мне не раз доводилось видеть его светлость, здесь он как живой!

– В том и состоит искусство живописца. Можете взглянуть: здесь изображено снятие с креста. Граф Мендоза, коленопреклоненный, стоит рядом с Богоматерью.

– Удивительно! Получается, что, благодаря вашему искусству, его светлость присутствовал при величайших событиях человеческой истории!

– В духовном плане, исключительно в духовном плане.

– Я вот что хотел спросить: а эти люди – волхвы, и мадонна, и святой Иосиф… – их вы как рисуете?

– Выбираю натурщиков, которые подходят к замыслу, и пишу их.

– А не могли бы вы также написать меня? Меня зовут Иосиф, и случилось так, что я всю жизнь проработал плотником. И когда я слышу об Иосифе Плотнике, я каждый раз вздрагиваю. Этот человек мне больше, чем родной. Не могли бы вы написать святого Иосифа с меня?

Диего покивал головой, заново, с прищуром разглядывая лицо собеседника. Хорошее лицо: борода, густо побитая сединой, лысина в обрамлении остатков волос, пристальный взгляд умных глаз, морщины, свидетельствующие не о пороках, а о прожитых годах. Как ни поверни, получается апостол Петр, хотя при желании можно изобразить и Иосифа.

Значит, святое семейство. Перед внутренним взором немедленно возникла фигура мадонны с младенцем на руках. Спасителю должно быть около года. Он стоит, обернувшись вполоборота, и тянется ручонкой к седой бороде Иосифа. А у того в глазах лукавство пополам с восторгом. По всему видать, Иосиф-настоящий – добрый человек, и не станет возражать, если к его бороде потянется не божественный младенец, а обычный ниньо.

И все же, некоторые сомнения остаются.

– Обычно Иосифа изображают человеком пожилым, но не в столь преклонных годах, как ваши.

– Но время идет для всех, и библейский Иосиф тоже старился. Приходский священник рассказывал, что Иисус, прежде чем начать проповедь, работал в мастерской своего земного отца. Я хочу, чтобы картина была такой: Спаситель, совсем молодой, но уже не младенец, лет двенадцати или пятнадцати, как вам покажется удобным, занят обычной плотницкой работой. А где-то в глубине мастерской трудится старик-отец. Ведь он должен состариться за эти двенадцать лет. Не надо никаких разверзшихся небес, фаворского света и трубящих ангелов. Ангелам не интересно глядеть на плотницкую работу. Но мне кажется, что именно этот человеческий труд был первым шагом к труду божественному.

По всему видать, старый плотник много размышлял над волнующей его темой. Из таких происходят самые упорные еретики. Хорошо, что у этого мысли сосредоточились на картине.

Тонким углем на листе картона Диего набрасывал лицо плотника. Даже если заказа не будет, эскиз не пропадет. Такому лицу отыщется место на любом полотне. Жаль, что ничего плотницкого в лице Иосифа нет, как и в лицах его библейского двойника, глядящих с тысячи картин. Какие изображения святого семейства ни возьми, всюду видим только богатые одежды и умиление во взоре. Плотника не разглядеть при всем желании.