Иафет в поисках отца, стр. 3

— Он точно таков всегда, как вы его теперь видели, а когда он в дурном расположении, то еще смешнее. Мне он очень часто грозит, но никогда не наказывает, хотя Брукс и жаловался ему на меня несколько раз.

— Но Брукс, кажется, не зол?

— Да, он предобрый, но часто посылает меня слишком далеко. Брукс говорит, что люди могут умереть от недостатка лекарств, и причиной буду я, потому что оставляю часто мой ящик для шалостей. Это правда, но я не могу удержаться, чтобы не бросить свайку в кольцо; да, впрочем, за это получаю только удар, что ничего не значит. Когда же узнает об этом Кофагус, то мотает беспрестанно своей палкой под моим носом и твердит: «Дурной мальчик… толстая палка… гм… не позабудешь в другой раз… и так далее». И последние слова, — продолжал Тимофей смеясь, — заканчивают всегда и все, что бы он ни говорил.

В это время Кофагус и его помощник, окончив свой обед, вошли в лавку. Первый посмотрел на меня и приложил палку к носу.

— Маленькие мальчики всегда голодны… гм… любят хороший обед, жаренную говядину, пудинг… и так далее.

Он показал палкой на заднюю комнату. Тимофей и я на этот раз поняли его очень хорошо. Мы вошли в комнату, где была экономка, которая села вместе с нами и помогла нам докончить кушанье. Она была пресвоенравное маленькое женское существо, но так же точно честна, как и своенравна. Вот все, что я могу сказать в ее пользу. Тимофей не был ее любимцем, потому что ел порядком. Обо мне тоже она, кажется, не получила хорошего мнения по той же причине. С каждым глотком падала моя репутация в ее глазах и, наконец, опустилась до нуля. Тимофей пользовался подобной славой с давних времен, и за то же преступление. Но Кофагус не позволял ей ограничивать его на этот счет, говоря: «Маленькие мальчики должны есть или, в противном случае, не вырастут, и так далее».

Я скоро нашел, что нас не только хорошо кормили, но с нами хорошо даже обходились. Я был почти доволен своей судьбой; Брукс выучил меня делать надписи и все увязывать. Вскоре я достиг совершенства в этом, и, как Тимофей предсказывал, начала были опять в его руках. Кофагус одевал нас хорошо, но никогда не давал денег, и мы с Тимофеем часто оплакивали нашу участь, не имея за душой ни полушки.

Через шесть месяцев я составлял уже все лекарства, и Брукс мог отлучиться по делам. Он только отвешивал по рецептам, и потому, если кто-нибудь приходил, я просил ждать возвращения Брукса, говоря, что он скоро придет. Однажды, когда он вышел, я сидел за конторкой, а Тимофей умостился на ней с ногами, и мы оба жалели о том, что нет денег.

— Иафет, — сказал Тимофей, — я все выдумывал средство доставать деньги и наконец достиг своей цели; мы не будем отсылать приходящих в отсутствие Брукса, а сами будем лечить их.

Я вскочил от радости, услышав это предложение. Он не успел еще окончить его, как вошла какая-то старуха и сказала, что для ее внука нужно лекарство от кашля.

— Я не составляю лекарств, сударыня, — ответил Тимофей, — обратитесь к мистеру Ньюланду, который сидит за конторкой. Он знает, что нужно от всякой болезни.

— Боже мой, какое хорошенькое личико, и как еще молод! Разве вы доктор, сударь?

— Разумеется, — ответил я, — что вам нужно, микстуры или пилюль?

— Я не понимаю этих мудреных слов, но мне хотелось бы какого-нибудь лекарства.

— Хорошо, я знаю, что вашему внучку будет полезно, — ответил я, приняв значительный вид. — Тимофей, вымой эту склянку как можно чище.

— Сейчас, — ответил он с почтением.

Я взял мерку, налил немного зеленой, синей и белой жидкости из обыкновенно употребляемых Бруксом бутылок, дополнил ее водой, налил смесь в склянку, закупорил и надписал: «Haustus statim, sumendus» и передал через конторку женщине.

— Должен ли ребенок принимать это внутрь, или только натирать ему горло? — спросила старуха.

— Употребление написано на билете; но вы, может быть, не понимаете по-латыни?

— О нет, батюшка, нет… А ты понимаешь по-латыни? Что за милый, умный мальчик.

— Я не был бы хорошим доктором, если бы не знал этого.

Тут я подумал, что вернее употребить лекарство как наружное средство, и я перевел ей надпись следующим образом: haustus — втирать, statim — в горло, sumendus — кистью руки.

— Благодарю покорно; сколько я должна заплатить вам, сударь?

— Микстура — очень дорогое лекарство; это стоит двенадцать пенсов; но с вас, как с бедной женщины, я возьму девять.

— Покорно благодарю, — ответила старуха, кладя деньги и откланиваясь мне очень вежливо.

— Браво! — воскликнул Тимофей, потирая руки. — Мы разделим это пополам, Иафет, не правда ли?

— Да, — ответил я, — но мы должны поступить честно и не обманывать Кофагуса; склянку продают, как ты знаешь, за один пенс; я думаю, что лекарство также не стоит более пенса, так если мы заплатим два пенса Кофагусу то его не обманем и не украдем его собственности, а остальные семь пенсов будут нашим барышом.

— Но как мы поставим эти два пенса на счет? — спросил Тимофей.

— Скажем, что продали две склянки вместо одной, ты знаешь, что их никогда не считают.

— Прекрасно, — воскликнул Тимофей, — теперь станем делить!

Но этого нельзя было сделать до тех пор, пока Тимофей не сбегал и не разменял денег. Мы получили каждый по три пенса с половиною и в первый раз в жизни могли сказать, что имеем деньги в кармане.

Глава III

Так как первая попытка наша удалась, то мы вздумали продолжать дело. Но я боялся сделать какое-нибудь несчастье моим лечением и потому расспрашивал у Брукса свойства разных лекарств, когда он их составлял по рецептам, чтобы не попасть на какое-нибудь ядовитое. Брукс был этим доволен и объяснял мне все очень подробно, так что я не только узнавал лекарства, но сверх того делал себе хорошую репутацию у Кофагуса, которому Брукс говорил о моем прилежании и любознательности.

— Хорошо, очень хорошо, — повторял Кофагус. — Прилежный мальчик, который учится своей должности, будет доктором медицины, станет ездить в своем экипаже… гм… и так далее.

Несмотря на это, во вторую мою попытку я удивительно сглупил, и это чуть не наделало было беды.

Однажды вечером пришел к нам ирландский полупьяный мужик, который спрашивал, есть ли у нас пластырь, так называемый для бедных людей.

— Правду сказать, — говорил он, — я слышал, что он очень полезен от моей боли в спине, которая мешает мне лазить по лестницам, а так как сегодня суббота, то я получил сейчас деньги, на которые и хочу сперва купить пластыря, а на остальные выпить водки, которая, может быть, не вылечит ли меня, а если все это не поможет, то, верно, сам черт уже залез в мою спину.

У нас не было этого пластыря, но был нарывной. Тимофей передал его мне, а я мужику,

— Что вы хотите за него? — спросил он меня. Нарывной пластырь, намазанный на бумагу, стоил шиллинг, и потому я спросил восемнадцать пенсов, таким образом мы получили барыша шесть пенсов.

— Черт возьми, можно бы было подумать, что вы ошиблись и дали мне пластырь для богатых людей; от этого у меня будет меньше водки. Вот вам деньги — да и прощайте, уже поздно.

Мы с Тимофеем смеялись, считая деньги; но, кажется, что бедняга, напившись водки, приложил пластырь к спине, когда ложился спать, потому что на следующее утро был не в завидном положении.

Целую неделю мы его не видали, но к концу ее, к ужасу нашему, он вошел в лавку. Брукс был тогда занят чем-то за конторкой. Тимофей увидел его прежде, нежели он мог нас заметить, и сейчас дернул меня. Мы ускользнули в заднюю комнату и отворили немного двери, чтобы слышать, что происходило.

— Это разбой! — кричал мужик. — Верно, вы мне дали чертова пластыря; он не оставил у меня ни клочка кожи; я целую неделю пролежал на постели без работы.

— Я, право, не помню, чтобы давал тебе какой-нибудь пластырь, — возразил Брукс.

— Черт вас возьми, если вы не помните, а мне кажется, я во век не забуду его. Правда, он вылечил меня, но зато я чуть не умер от этого проклятого лечения.