Браконьер, стр. 47

— Таково ваше личное мнение, мистер Тревор, — сказал судья. — Значит ли это, что и подсудимый основывает на такой версии свое оправдание?

Мистер Тревор слегка замялся.

— Милорд, — сказал он, — мой подзащитный виновным себя не признает.

— Это я уже знаю, но желательно установить, признает ли он все-таки, что ружье выстрелило нечаянно, так как он не имел никакой нужды убивать разносчика?

— Милорд, я обязан заявить, что мой подзащитный ничего подобного не признает.

— Я полагаю, принимая во внимание всю совокупность обстоятельств, что для вас было бы гораздо надежнее придерживаться именно такого способа защиты… Впрочем, это ваше дело, — мягко заметил судья.

Перед мистером Тревором вставала дилемма. Он не знал, на что решиться. Утверждать положительно, что ружье выстрелило случайно? А вдруг подсудимый возьмет да и скажет, что выстрела совсем не было? Между тем, только при этом условии и можно было надеяться на удовлетворительный исход процесса. Мистер Тревор заметил, что его нерешительности все удивляются — судья, и присяжные, и коронный обвинитель. Весь состав суда.

— Итак, вы утверждаете, что ружье выстрелило случайно? — ребром поставил вопрос судья.

— Милорд, я не делал выстрела из ружья, — заявил Джо твердым, спокойным голосом.

— Подсудимый сам за меня ответил на вопрос, — сказал мистер Тревор. — Мы оба отлично понимаем, что если бы мы признали факт нечаянного выстрела, то судьба подсудимого была бы вверена надежному и интеллигентному составу присяжных, но факт остается фактом: мой подзащитный выстрела не делал и совершенно не виновен в убийстве, которое ему приписывается.

Мистер Тревор чувствовал, что дело проиграно. Однако он опять поднялся с места и обратился к присяжным с сильной речью. Но все чувствовали, что это одна декламация, что убедительных доводов у защитника нет. Коронный обвинитель сделал возражение, искусно суммируя данные следствия и группируя улики, и настаивал на обвинительном приговоре. Присяжные ушли совещаться и довольно скоро вынесли вердикт: да, виновен, но заслуживает снисхождения.

Приговор судьи был — обратиться через министра юстиции к королевскому милосердию для замены установленного законом наказания ссылкой.

Джо ничего не сказал, только низко опустил голову. Его отвели обратно в его камеру, где вокруг его шеи сейчас же обвились руки плачущей Мэри.

— Мэри, вы очень меня браните? — спросил Джо.

— Браню? — отвечала она. — Я перед вами преклоняюсь.

— Мэри, меня ведь могут и казнить. Королевское милосердие не всегда в подобных случаях применяется. Как взглянет министр юстиции. Но я знаю, что я невинен, и верю, что небо для меня открыто.

Тут ему вспомнилась Эмма Филипс — и он закрыл себе лицо обеими руками.

— Что она подумает обо мне! — размышлял он. — Что я для нее теперь! Осужденный преступник! Каторжник! Это для меня тяжелее всего.

— Джо, — сказала Мэри, до сих пор молча плакавшая, — мне надобно будет уехать. Вы можете с ней повидаться теперь?

— Она сама не захочет со мной видеться! Она меня уже презирает! — отвечал Джо.

— Что? Ваша мать презирает своего благородного, великодушного сына? Как могло прийти вам это в голову Джо?

— Мэри, я подразумевал не ее, я про другую думал, — возразил Джо. — Конечно, я очень рад буду повидаться с матерью.

— Тогда я сейчас еду. Вспомните, как она тревожится и тоскует. Я возьму почтовых и выеду сегодня в ночь. Завтра утром я уже буду в замке.

— Поезжайте, дорогая Мэри. Да благословит вас Бог! Поспешите к моей бедной матери и передайте ей, что я совершенно — да, совершенно — спокоен и покоряюсь судьбе.

Мэри ушла, а Джо, у которого разрывалось сердце, когда он говорил о своем спокойствии и покорности судьбе, повалился, как сноп, на тюремную койку и дал полную волю, уже совершенно себя не сдерживая, своему бесконечному горю и безысходной тоске.

ГЛАВА XLVI. В которой все действующие лица, кроме главного героя, приходят в движение

Мэри уехала на почтовых и еще до рассвета прибыла в Остин-Голль. Она прошла к себе в комнату и просидела там до тех пор, пока не принесли утреннюю почту. Ей хотелось перехватить газеты, чтобы дворецкий не успел послать их мистеру Остину и чтобы тот не прочитал судебной хроники. Это было тем легче устроить, что мистер Остин вообще редко читал газеты. Потом, в обычный час, она явилась к мистрис Остин и сообщила ей печальное известие. Мистрис Остин велела Мэри рассказать прислуге, что барыня едет навестить одну свою хорошую приятельницу и там ночует, а экипаж отошлет домой и что она берет Мэри с собой. Уложивши чемоданы, мистрис Остин уехала с Мэри и вечером прибыла в Эксетер.

Если мистер Остин не читал газет, то другие зато питали, и в числе этих других был майор Мэк-Шэн, который сидел с О’Донагю и обеими дамами у себя в библиотеке, когда принесли почту. Судебный отчет как паз попался ему на глаза, и он громко засвистал от удивления.

— В чем дело, мой дорогой? — спросил О’Донагю.

— Убийственное дело, мой дорогой, — отвечал Мэк-Шэн. — Только вы мне не мешайте, дайте дочитать, а то у меня дух захватывает.

Мэк-Шэн прочитал весь отчет и, не говоря ни слова, передал газету О’Донагю. Когда тот прочитал, Мэк-Шэн знаком выманил его из комнаты.

— Мне не хочется, чтобы узнала мистрис Мэк-Шэн, — сказал он. — Очень уж она огорчится. Она его так любила! Мечтала усыновить… Но что же делать теперь, О’Донагю? Что нам делать? Ясно вполне, что бедный мальчик не пожелал выдать отца и принял вину на себя. Что нам делать?

— По-моему, ехать сейчас же в Эксетер, — сказал О’Донагю.

— И повидаться с ним, — подтвердил майор.

— Прежде чем мы увидимся с ним, надобно будет повидаться с его адвокатом и рассказать ему все, что мы знаем об отце Джо. Он даст нам совет, каким путем добиться отмены приговора.

— А как мы объясним нашим дамам свой отъезд? — спросил майор.

— Своей жене я скажу правду, она секрета не разболтает, — сказал О’Донагю. — А вы для своей можете что-нибудь придумать.

— Бедняжка! Никогда я ее не обманывал, а теперь поневоле приходится. Пусть ваша жена скажет, что вам необходимо съездить в Лондон, и что хорошо бы мне поехать с вами.

— Быть по сему! — воскликнул О’Донагю. — Я пойду объясняться с дамами, а вы распорядитесь насчет лошадей.

Два часа спустя оба джентльмена катили на почтовых по дороге в Эксетер. Приехали туда вечером и остановились в лучшей гостинице.

В то же самое время в Эксетер прибыла и мистрис Остин в сопровождении Мэри и остановилась в другой гостинице. Время было позднее, и визит к Джо пришлось отложить до утра.

Обе женщины отправились в тюрьму утром, а тем временем О’Донагю и Мэк-Шэн посетили мистера Тревора.

Мы не будем описывать раздирательную сцену свидания матери и сына в тюрьме после такой долгой разлуки. Читатель легко себе представит, что такое это было.

— Бедный, бедный, мой мальчик, какую горькую чашу ты пьешь! За что? — восклицала в отчаянии мистрис Остин. — Боже праведный, да взгляни же на него, да сжалься же над ним! Помоги ему!

— Он мне поможет, я знаю, — сказал Джо. — Он даст мне нужную силу. Только, мама, я прошу тебя об одном: съезди к Эмме и объясни ей, что я не виноват. Я все перенесу, только не ее презрение.

— Хорошо, дитя мое, я съезжу непременно. Я буду любить ее — для тебя…

Оставим мать и сына беседовать между собою и проследим за Мэк-Шэном и О’Донагю, явившимися к мистеру Тревору.

Мэк-Шэн объяснил ему причину своего прихода. Мистер Тревор пожаловался на чрезмерное упрямство нашего героя, сделавшее совершенно невозможным более благоприятный исход процесса.

— Тут какая-то тайна, — прибавил он, — в которую я никак не мог проникнуть.

Мэк-Шэн взял на себя объяснить мистеру Тревору эту тайну, благо он сам довольно верно угадал. Давая характеристику Рошбрука старшего, майор сослался на О’Донагю, который вполне подтвердил его слова.