Подвиг Семена Дежнева, стр. 10

И вот сидят они в чуме, покрытом оленьими шкурами, и расспрашивают Чону о ближних и сторонних реках. Уже тогда они знали, что путь к морю на юг от Оймякона огражден Становым хребтом, хотя до «Ламы» напрямик было рукой подать. По совету Чоны, Стадухин и Дежнев двинулись на северо-восток. Ведь все дело заключалось в удобных реках, в поисках коротких волоков между реками. Чона, видно, рассказал русским об Алазее, Колыме и Анюе.

Добывали корабельный лес, строили своим уменьем коч. На снасти шли ремни, на парус – оленьи шкуры. Якоря были деревянные, а для тяжести к ним привязывали камни. Тринадцать зимовщиков покинули страну великого холода, прошли Оймякон-реку до устья и скоро увидели быстрые воды Индигирки, густые летние луга и черные леса.

«...а по Индигирке выплыли на море», – всего шесть слов обронил Семен Дежнев об этом походе.

Летом 1643 года Дежнев увидел воды Ледовитого океана. С Дмитрием Михайловым Зыряном наш герой, как мы помним, расстался после похода на Яну. Бывалый «зырянин» пошел на северо-восток. О Дмитрии Зыряне с тех пор не слышно ничего до 1643 года. Он исчезает на целых два года. Зато в летописях покорения Индигирки и Алазеи вдруг появляется имя Дмитрия Михайлова Ерило. Он держит в своих руках Индигирский острожек, ставит зимовье с Косым острогом в устье новой реки, получает «наказную память» о составлении чертежа. Летом 1643 года Ерило ведет кочи морем на «Алазейскую реку», и стаи юкагирских стрел впиваются в свежие корабельные доски. Ерило упоминается в 1643 году еще один раз, а затем бесследно исчезает. Куда же он исчез?

Его держит в могучих объятьях Семен Дежнев! Ерило оказывается тем самым «зырянином», возможно – выходцем из Яренска, Дмитрием Михайловым, делившим с Семейкой трудности похода на Яне. Дмитрий Ерило и Дмитрий Зырян – одно и то же лицо. Сопоставьте годы, месяцы, числа, пройдите шаг за шагом вслед за Ерилой – и вы придете к этому неизбежному выводу. Вся беда в том, что многие служилые были известны тогда не только по имени и фамилии, но и по разным их прозвищам. Все это вызвало такую путаницу, что потом историки даже изобрели Ивана и Ерила Ерастовых, побратав живого Ивана Ерастова с Ерилом. Так и получилось, что, выйдя из Якутска с Дежневым, доблестный Дмитрий Михайлов на Яне еще звался Зыряном, а стоило ему пойти на Индигирку и Колыму, как он превратился в Ерила!

Дежнев разыскал Дмитрия Михайлова на Алазее, куда Семен ходил вместе с Романом Немчином только для этой цели. Старые приятели могли вспоминать о том, как ставили Косой острожек на Алазее и за «невежливость» хватали и сажали в аманаты знаменитого шамана Обюганея (шаман все удивлялся, почему на его земле без спросу построили крепость). Говорили о недавних страшных «съемных» боях, о неведомых дотоле чукчах, встреченных меж юкагирами на Алазее. Впоследствии Дежнев писал, что он участвовал в пленении аманата Манзитина (у Дежнева – «Манцит»). В таком случае в этом привычном деле участвовал и Иван Беляна, смелый мореход, товарищ Дежнева по якутской службе. Тогда было убито двое русских, а Дежнева ранило стрелой в правое плечо.

Из воспоминаний Ивана Беляны, изложенных в его челобитной, видно, что Беляна больше года провел в Алазейском острожке. Значит, с ним были Дежнев и Дмитрий Зырян. Беляна пишет, что он построил коч и пустился морем на Колыму. Так Дежневу становилось «за обычай» мореходное дело.

МОРСКОЙ ПОЯС

Они снова встретились у большой и привольной реки.

Михайло Стадухин пришел сюда с моря. Семен Дежнев, Дмитрий Зырян, Втор Катаев, Иван Беляна, Сергей Артемьев, Второй Гаврилов, Андрей Горелов... Иван Ерастов, спутник мнимого Ерила, прибыл на Колыму, видимо, сразу после того, как свез в Якутск морем первый Индигирский ясак. На Стадухинской протоке казаки поставили Нижнеколымское зимовье. Честь основания его должна быть поровну разделена между Стадухиным и Беляной, Дежневым и Дмитрием Зыряном. Именно тогда был ранен в грудь Михайло Стадухин.

Дежнев думал, где бы захватить ему новых аманатов из числа «юкагирских мужиков». Он высмотрел исчезающее племя омоков, которое тогда еще пело песни и охотилось на зверей. Омоки добывали соболей. Правил ими «князь» Аллай, человек бесстрашный и воинственный. С самим Аллаем не довелось Семейке тогда повстречаться, зато при захвате аманатов в бою Дежнев убил «княжьего» брата, «лучшего мужика», и захватил в плен родного сына Аллая – Кениту. И у омоков стали брать соболей, а сверх ясака лебедей, гусей и ягоду морошку. Кенита был еще в 1658 году жив и носил лебедей и ягоды в Колымское зимовье. При захвате Кенита юкагирская стрела насквозь пробила Дежневу левую руку.

За частоколом нового острожка на Колыме Михайло Стадухин вскоре начинает разведывать, «нет ли зверя какого» на море к востоку от устья Колымы. Казаки жадно расспрашивают юкагиров о новых землях и реках.

Однажды Стадухин, громя колымских неясачных людей, добыл себе «ясырь» – женку Калибу. Калиба рассказывала негаданному суженому о своей прежней жизни. Она при этом обмолвилась, что бывала у чукчей, даже прожила среди них три года. Слово за словом вытягивал Стадухин у Калибы, пока до его сознания не дошло, что ясырная женка обладает бесценными сведениями о новых землях и новых богатствах. Есть на запад от Колымы река «Чюхча» (Чукочья), рассказывала подруга Стадухина, и чукчи, что живут на этой реке, зимой ездят на остров против устья Колымы.

«...и на том острову они побивают морской зверь морж и к себе привозят моржовые головы со всеми зубами и по-своему-де они тем моржовым головам молятся», – так потом говорилось об этом в летописях Якутска. Промышленные кинулись искать чукчей, чтобы посмотреть на «дорог рыбий зуб» и моржовые головы. Выяснилось, что чукчи отделывают моржовой костью полозья своих нарт.

Скрипели лебяжьи перья, когда нижнеколымские грамотеи записывали для памяти сказание о новой морской земле. Мезенцы и енисейцы, бывалые мангазейцы дружно решили: остров, о котором рассказывает Калиба, есть «Камень», морской пояс, и тянется он от самой Новой Земли. Где же конец каменного пояса?

Начались новые простые труды. Поселенцы Колымы стали искать моржовую кость, свозить в зимовье «заморный зуб», отыскивая целые кладбища, где моржи, погибая, теряли клыки. Дежневу, конечно, приходилось бывать в этих походах. Казаков и промышленных тянуло в новые края, где «зверь не прорыскивал и птица не пролетывала». Уже в 1645 году они твердо знали, что на востоке есть новая река Анадырь, а за ней – Погыча.

«До них три дни ходу по морю способным ветром», – записано в «расспросных речах» Михайлы Стадухина.

Есть замечательное свидетельство о том, что в 1645 или 1646 году Иван Ерастов с товарищи уже «отведали новую землю», а именно Погычу. «И наперед сего и по се число на той реке русских людей никого не бывало. А соболь у них самый добрый черный», – писали землепроходцы. В наших руках конец драгоценной нити. Они так и пишут «отведали», – значит, побывали в новой земле, совершив путь сушей. В челобитной своей Иван Ерастов просил пустить его к устью Погычи уже морем. Если это так, то Иван Ерастов в 1646 году стоял на берегу моря, названного потом в честь Беринга Беринговым. Погыча впадает в океан недалеко от мыса Олюторского. Чукчи зовут его Ананнон. Что же, могло быть так, что ветры с Юкона и Кускоквима, лежавших напротив мыса Ананнон, колыхали пламя первых костров, разложенных на самом краю Старого Света! Знаменитый пролив Аниан шумел и пенился к северу от Ананнона...

На наших глазах умирает старая сказка о том, что русский народ открывал новые земли, якобы сам не ведая того, что он совершает. Много крови было пролито от Новгорода и Югры до берегов Великого океана, но и немало чернил было издержано на чертежи, росписи землиц, «наказные памяти», отписки. Так и Погычу-реку искали, составив предварительно план похода, описав подробно Колыму и реки к востоку от нее.

Нагрузив коч драгоценными мехами, Стадухин и Дмитрий Зырян пошли морем в Якутск. Дежнева они оставили сторожить Нижнеколымское зимовье вместе с Иваном Беляной, устюжанином Втором Катаевым и другими. Было их всего тринадцать человек.