Засыпайка в рыбацкой деревне, стр. 13
— Будь по-твоему, — милостиво согласилась Тинка-Шерстинка. И вот что она поведала под перезвон спиц.
— Немало дней, грозовых и лучезарных, тихих и ненастных, прошло с тех пор, как поселился на этом берегу Яан. Много цветов росло вокруг его дома от них и пошло название хутора Лиллесалу — Цветочная роща. Яан с хутора Лиллесалу был отменный рыбак. Ни разу без улова не возвращался. И сына рыбачить научил.
В старину теплыми да темными осенними вечерами рыбу ловили на огонь. Укрепят на носу лодки железный прут, привяжут к нему хворостину и зажгут. Заполыхает над чернеющей водой огненный язык, рыба на свет так и лезет. Глазеет на огонь, точно заколдованная. Тут ее только успевай вытаскивать.
Как-то раз Яан со своим сыном отправился ночью в бухту, зажег огонь и знай себе таскает рыбу в лодку. Вдруг чует: попался в сети улов огромный, да тяжелый, и не вытянешь.
— Выгребу, — думает Яан — к дому, там рыбу вместе с сетью во двор затяну. Стал он к берегу грести. Гребет, гребет, и все ни с места. Лодка кругами ходит, а вперед — ни на волос.
— Дело нечистое! — струхнул Яан.
И слышит он звонкий женский голос:
— Рыбак, а рыбак, отдай моего жеребеночка!
А кто говорит — не понять. Яан еще пуще на весла налег Лодка что твой волчок вертится — и ни на скользок вперед! Снова голос его окликает:
— Рыбак, а рыбак, отдай моего жеребеночка!
Только нет нигде жеребенка. Одна лишь огромная сине-серая рыба с белыми плавниками бьется в неводе.
А как услышал Яан в третий раз:
— Рыбак, отдай моего жеребеночка! — понял он — то сама хозяйка моря его окликает. Вспорол Яан сеть и выпустил серо-голубую рыбину. Та заржала и, ударив хвостом, ушла в пучину.
С той поры Яан больше в море с огнем не хаживал, а теперь рыбачить с огнем и вовсе запрещено.
Настала зима. Замерзло море. Но народ наш без рыбы не остался. Начался подледный лов.
Как-то раз Яан с сыном тоже отправились на залив, сделали прорубь и поставили сеть. Тут хозяйка моря из себя вышла: и подо льдом поморяне не дают ее стаду покоя. Как бабахнет снизу, со дна морского, по льду, он и раскололся с грохотом. Побежала по льду широкая трещина, и видит Яан со страхом, как все шире становится полоса воды между ним и берегом. Ветер стал уносить льдину прямо в открытое море, и отец с сыном решили, что уж совсем попали в лапы смерти.
Вдруг слышит Яан за спиной ржание. Глядь — стоит на льдине конек, сам иссиня-серый, а грива и хвост белые. Бедолаги живехонько на него вскарабкались. Тут же льдина с треском раскололась, и куски ушли под воду. А конь белогривый перемахнул через трещину, пронесся по-над морем и вылетел на берег; прямо к двери дома в Лиллесалу. Оглянуться не успели — а чудесного скакуна и след простыл! Видно, был то жеребеночек морской хозяйки, тот самый, которого Яан летом из сети выпустил. После уже люди видели, как штормовыми осенними вечерами он заглядывает в окна хутора, слышали его ржание на шалом ветру.
— Вот какая история выткалась на санной полости, — закончила Тинка-Шерстинка.
— Силы небесные! — донесся вдруг из-за загородки голос Алины. — Покрывало со стены пропало! Средь бела дня!
— Разрази меня гром с гармошкой! — отвечала ей бабушка Салме. — Такого у нас в деревне еще не видывали!
— Пойди домой, Алина! Покрывало твое на стене висит, — сказал Мати, слезая с валуна. — Вот увидишь.
— Откуда тебе знать? — в один голос спросили Алина и бабушка Салме.
— Знаю! — ответил Мати.
История девятая,
в которой рассказывается о мире, и черном дне Засыпайки и о крохотном утенке
Мати сидел в своей крепости под старой черемухой и смотрел на море.
Волны набегали одна за другой, уверенно и безостановочно. Набегали на большой чайкин валун, бурлили вокруг прибрежных камней, разлетались белой пеной и исчезали в илистом песке. Северо-восточный ветер гнул деревья, море стало свинцово-серым, местами с прозеленью. И вдруг из-за облаков пробилось солнце, широким лучом высветило бухту и тяжелые волны. Полоса света была такой яркой, что у Мати заслезились глаза. А волны катили и катили, уверенно, беспрерывно, и Мати казалось, что по заливу несутся во весь опор белогривые жеребцы морской хозяйки.
Он смотрел на море, и ему было хорошо.
— Страшно здесь! — раздался вдруг совсем рядом голос Засыпайки, и вот он уже стоит рядом с Мати. — Вода все прибывает и прибывает. Значит, где-то ее совсем не останется? Откуда она берется? Возьмет и затопит поселок!
— Не трусь! — успокоил его Мати. — Море здесь было всегда. И поселок был всегда. Они друг другу не мешают. Они ладят. Потому что если бы не море, не было бы моего летнего дома.
— Ты прав, не спорю, — согласился Засыпайка. — Но среди городских домов все-таки поспокойней. И не рябит все время перед глазами.
— В городе машины носятся, — возразил Мати. — И чад бензиновый. А море чистое и хорошо пахнет.
Но Засыпайка понуро молчал, поэтому Мати спросил:
— Где ты сегодня так долго пропадал?
— Занимался полезным трудом! — гордо заявил Засыпайка. — Помогал дедушке Элмару ловить рыбу.
В глубине души Мати не совсем поверил Засыпайке.
— Ты ходил в море?
— Зачем? Я колдовал прямо здесь, на молу.
— И наколдовал дедушке много рыбы?
— Нет, много животных. Ты только представь себе, — с жаром начал Засыпайка, — закидывает он в море сети, думает, попадется десяток рыбешек, а тут — вот чудо! — В сетях целое стадо! Бычков — хоть завались! Теперь дедушка может и сам ездить в повозке на быках, и всей деревне может быков раздать, может даже бой быков устраивать, может…
— А ты сам этих бычков видел? — прервал Мати своего размечтавшегося друга.
— Не видел. На молу стало холодно, и я забрался поспать к Алине, в корзину с нитками.
Засыпайка покосился на Мати, догадался, что где-то дал маху и добавил:
— От трески толку никакого. Другое дело — быки. Хороший бык — к работе привык. Верно?
— Пошли, посмотрим! — сказал Мати и спрыгнул с валуна.
Засыпайка переминался с ноги на ногу.
— Ну, идешь? — в нетерпении спросил Мати.
— А стоит ли? — помедлил Засыпайка. — Ты в красной рубашке. А я слышал, быки терпеть не могут красный цвет — тут же набрасываются. Не ходи! У них острые рога и копыта, как каменные…
— Дурак! — рассердился Мати и зашагал прямиком к сараю с сетями. Засыпайке ничего не оставалось, как последовать за своим другом.
За воротами тормознул велосипед. С него слезла Алина, прислонила велосипед к столбу и вошла в калитку.
— Как дела? — окликнула она Салме.
— Как сажа бела! — отозвалась бабушка Салме, распрямилась и оперлась на лопату, перевести дух.
— Ты смотри! — удивилась Алина. — У тебя что, уже осень наступила, яблони удобряешь? — Она скрестила руки на груди и приготовилась вволю посудачить.
— А что еще с этими бычками делать, — вздохнула Салме. — Пусть хоть молодым деревцам расти помогут. Элмар на рассвете вышел в море под свежий северо-восточный ветер — сети едва вытащил! Обрадовался, думал, будет треска, а может, даже и сиг какой-нибудь попался. А тут — на тебе: из ячеек одни бычки таращатся!
— Вот беда-то, — сочувственно произнесла Алина.
— Ох, и намучились мы, пока их вытаскивали! — продолжала Салме. — Гляди, все руки исколола. И что с ними, погаными, делать? На приемный пункт не сдашь — не берут. Сама тоже есть не станешь — смотреть страшно! Кошка — и та их за километр обходит.
— Для еды сгодятся, — решила Алина. — Дай мне с собой на суп.
— Бери! Хоть целый воз! — образовалась Салме.
— Пойду корзинку с велосипеда сниму, — сказала Алина и вышла за калитку.
Мати разглядывал бычков, которых бабушка закапывала под молоденькими яблоньками. У рыбешек была большая, безобразная голова. Казалось, что все они только и состоят из головы и жиденького хвоста.
— Да, рога у них острые, а копыта, как каменные! — насмешливо протянул Мати.