Засыпайка в Таллинне, стр. 11

Когда Тупс важно прошелся в своей обновке, Зеленый верблюд заметно погрустнел. Но Красная снежная баба тут же предложила ему подходящие плетеные сандалии. После этого Засыпайке волей-неволей пришлось надеть туфли с помпонами.

— Скажи, почтенный мастер, как отблагодарить тебя за столь восхитительную работу? — учтиво спросил Зеленый верблюд.

— У меня только одно желание: шить обувь и видеть, что ее носят.

— Я знаю, что мы сделаем! — с жаром заявил Мати. — Ты поедешь с нами и будешь жить у меня. Каждый день я буду рисовать птиц, зверей и людей, и у тебя не будет отбоя от заказов. Согласна?

Красная снежная баба почувствовала, как от счастья у нее потеплело на сердце, и она потихоньку начала таять. Но этого нельзя было допустить! Поэтому она кратко ответила:

— Согласна! Но как я поеду? Я же не умещусь на спине Зеленого верблюда!

— А, чепуха! — решил Засыпайка. — Возьмем тебя на прицеп и дело с концом.

— Смотрите! — воскликнул вдруг Мати.

— Что это там?

На горизонте поднялся песчаный вихрь и стал приближаться с огромной скоростью.

— Госпожа Сороконожка! — испугалась Красная снежная баба. — Она разъярилась и может нас всех затоптать.

— Мати! Быстро рисуй тележку на четырех колесах с веревкой спереди! — потребовал Засыпайка.

Мати принялся пальцем чертить вокруг снежной бабы квадратный кузов. И как только рисунок был закончен, Красная снежная баба оказалась в настоящей повозке.

На горизонте все крутился песчаный вихрь: госпожа Сороконожка — жадюга и завистница! — фыркала и пыжилась, пыжилась и фыркала, но беглецов так и не догнала.

Когда через час Буратино принесла Мати стакан горячего молока с медом и он на минуту отложил блокнот, оба заметили, что из-под кровати выглядывают диковинные тапочки: из золотого шелка, шитые жемчугом, с носами, по-восточному слегка загнутыми вверх.

— Откуда они у тебя? — удивилась Буратино.

— Из Оазиса Грибных Деревьев, от Красной снежной бабы.

— Ты был там вместе с Засыпайкой?

Мати кивнул.

ИСТОРИЯ ДЕВЯТАЯ,

юбилейная, в которой Тупс рвет брюки Волку, а Засыпайка ко всему прочему оказывается поэтом

Была ранняя весна. Воскресным утром Засыпайка навестил своего друга и сразу увидел, что в семье царит необыкновенное оживление.

Бабуля не готовила воскресный обед, а сидела перед зеркалом, снимала бигуди и укладывала волосы.

Папа и мама были дома. На столе алела целая охапка гвоздик. Мама привязывала к каждому цветку маленькую поздравительную открыточку. Она была в голубом платье, а на папе пока еще были джинсы: он отпаривал брюки.

Мати в белых гольфах и нарядном костюмчике стоял рядом и смотрел, как горячий утюг с шипением впивается в мокрую тряпку.

— Папа, а зачем отпаривают брюки?

— Чтобы складки стали прямыми и острыми.

— А зачем складкам быть прямыми и острыми?

— Чтобы ходить было легче: острая складка режет воздух, как нож. Понятно?

Лицо у папы сверхсерьезное — верный признак того, что он шутит.

— Ага, понимаю, — сказал Мати. — После отпаривания брюки делаются обтекаемыми, да?

Засыпайка не находил себе места. Он уже давно топтался рядом с Мати, но все никак не мог улучить подходящий момент, чтобы дать о себе знать.

— Мати, пойди вымой руки! — сказала мама.

— Я их сегодня уже мыл.

— Это было утром. И давай побыстрей! Мы скоро выходим.

В ванной комнате, оставшись с другом наедине, Засыпайка наконец повернул шапку задом наперед.

— Здравствуй, Мати! — радостно воскликнул он.

— А, Засыпайка, привет, — ответил Мати таким равнодушным голосом, что сразу стало ясно: сегодня Мати не до него.

Засыпайка расстроился. В самом деле, обидно, когда друг не обращает на тебя внимания.

— Куда вы спешите? — Засыпайка все-таки попробовал завести разговор.

— В кукольный театр, — ответил Мати, — у Буратино сегодня юбилей: пятидесятилетие и двадцать пять лет в театре.

Юбилей Буратино! Засыпайкину обиду как рукой сняло.

— А сама она где?

— Еще утром убежала в театр — ужасно волновалась и сказала, что успокоится только рядом со своими куклами.

Отворилась входная дверь, и в прихожую вплыл огромный букет роз.

Засыпайка оторопел: неужели, кроме него, еще кто-то может заставить вещи летать? Но тут он заметил, что у букета есть ноги, и ноги это дедушкины.

— Такси у дверей! Вся команда, бегом марш! — прогремел дед.

— Зачем столько роз? — шепотом спросил Засыпайка.

— Дедушка пошлет их на сцену, Буратино. Он уже двадцать пять лет так делает. Потому что Буратино — его жена, ты же знаешь.

— Куда это ты с собакой? — мама остановила Мати, который появился на лестнице с Тупсом на руках.

— Собака — тоже человек! — ответил он и умоляюще заглянул маме в глаза.

— Пойми — собак не берут в театр!

— Ты же меня берешь. А я, значит, должен оставить своего ребенка дома одного?

— А что будет, если Тупс узнает голос Буратино, — вмешался папа. — Он тут же залает от радости, и никто уже не поймет, где Злой волк: на сцене или в зале.

— Тупс — не Злой волк! — возразил Мати подозрительно задрожавшим голосом. — Он не станет лаять.

На самом-то деле Мати прекрасно понимал, что папа прав.

— Ладно, — сказала бабуля. Как она могла допустить, чтобы ее дорогой правнук огорчался в день великого юбилея. — Сдашь Тупса на хранение в гардероб. Вахтерша любит собак.

Они удобно разместились в такси. Дедушка впереди — там розам было просторней. Бабуля, папа и мама сели сзади. Мати влез к папе на колени. Тупс блаженствовал на руках у Мати. А невидимый Засыпайка предпочел ехать на крыше.

— Куда поедем? — спросил шофер у Мати.

— В кукольный театр, — важно ответил тот.

— В кукольный театр? — переспросил шофер. — Там, кажется, чей-то юбилей сегодня.

— Это у моей бабушки! — сказал Мати, гордясь, что даже посторонний человек знает о юбилее Буратино.

— Сегодня утром по радио говорили, — пояснил шофер.

Дальше ехали молча.

В театре вахтерша согласилась взять Тупса на время спектакля. Тупс оказался на удивление сговорчивым: видимо, нашел общий язык с добросердечной тетушкой.

— Можно, я сбегаю за кулисы? — спросил Мати.

— Ладно, сбегай, — вздохнула бабуля. — Только смотри, не проказничай там! И кукол не трогай!

За кулисами царило обычное волнение перед спектаклем.

— И ты, Злой волк, не забывай, — говорил молодой режиссер добродушному седому дяде, который щелкал пастью кукольного волка, — помни, что ты в лесу — сама любезность: тебе же надо войти в доверие к Красной Шапочке!

Буратино со своей Красной Шапочкой стояла перед зеркалом и репетировала с куклой поворот головы, от которого косички Красной Шапочки должны были разлетаться в разные стороны.

— Бабушка, я держу за тебя кулаки! — шепнул Мати и крепко-крепко обнял ее.

— Держи, брат, держи! — похвалил его Злой волк. — Сегодня у твоей бабушки важный день!

Внезапно откуда-то донеслось:

— Здравствуйте! Начинаем пятьдесят четвертое представление «Красной Шапочки», юбилейный спектакль дорогой нашей Буратино. Прошу всех занять свои места.

Все засуетились. Каждый брал свою куклу и спешил на сцену.

Мати и невидимый Засыпайка поторопились в зал. Только они уселись между бабулей и папой, как погас свет, заиграла музыка, и занавес открылся.

Мама Красной Шапочки чисто подмела двор, насыпала курам корм и налила кошке молока. А Засыпайка уже успел позабыть, что на сцене не живые куры и не живая кошка, что все они — птицы, животные и мама Красной Шапочки — только куклы.

Вприпрыжку вбежала Красная Шапочка и запела: