Строговы, стр. 114
Пассажиры попробовали двинуться на берег, но казаки осадили их назад. Щеголеватый есаул выдвинулся вперед и крикнул:
– Пр-рашу приготовить документы и вещи! Выходить по одному!
На широких трапах один за другим показались пассажиры первого класса с бумагами в руках и с чемоданами.
Максим и Андрей протискались из толпы обратно и заспешили к дровам. Наступил удобный момент незаметно скрыться в поленницах; возбужденные пассажиры сгрудились у трапа, а матросы потянулись в носовой трюм, забитый грузом.
Ловко взобравшись на поленницу, Максим и Андрей поползли на четвереньках к отверстию, которое они высмотрели. Но облюбованное ими место уже кто-то занял. Максим, оказавшийся впереди Андрея, был уже у цели, когда вдруг из щели послышался густой, басовитый голос:
– Заякорено, братишка! Будь другом, набрось сверху пару поленьев.
Максим на мгновение оцепенел, но быстро сообразил, что нужно помочь товарищу по несчастью, и, положив два толстых полена поперек отверстия, спрыгнул с поленницы.
– Куда теперь денемся? Говорил тебе, давай сидеть тут, – дрожащим голосом, чуть не плача, проговорил Андрей.
Максим бросил на него колкий взгляд, стиснул крепко руку выше локтя.
– Тихо ты! Маму смотри не закричи…
Перепуганные, с блестящими глазами и раскрасневшимися лицами, друзья заметались по пароходу. Около кухни они столкнулись с официанткой. Та внимательно посмотрела на них, бросила мимолетный взгляд по сторонам и, проходя возле них, сказала:
– Идите в каюту кочегаров.
В первое мгновение Максим не поверил ушам своим.
„Не показалось ли мне?“ – пронеслось у него в уме. Но, отойдя несколько шагов, официантка обернулась, и ее взгляд говорил: „Что же вы стоите?“
Максим бросился к ней.
– Ты куда? – ничего не соображая, спросил Андрей.
– Иди, – строго сказал ему Максим.
Он смело открыл дверь каюты, на которую показала глазами официантка, подтолкнул туда Андрея и вошел сам. За их спиной послышался мужской голос:
– Будут стучать – не отзывайтесь.
Дверь захлопнулась, щелкнул замок, и все стихло.
3
Они сидели в темной каюте, с окном, закрытым занавеской молча, затаив дыхание и прислушиваясь. До них доносился беспокойный говор пассажиров, голоса матросов и грузчиков, приступивших к работе, крикливая брань щеголеватого есаула. Они настороженно ловили отдельные слова, стараясь по ним представить все, что происходит у трапа.
Два раза кто-то торопливо подходил к каюте и настойчиво торкался в дверь. Максим и Андрей сдерживали дыхание и сидели, испуганно переглядываясь.
Должно быть, наступил уже вечер, когда говор пассажиров стал затихать. Теперь слышались только тяжелые шаги матросов и грузчиков да плеск разгулявшихся волн.
Время тянулось мучительно медленно. Андрей заворочался.
– Забыли, может, нас? – прошептал он над ухом Максима.
Максим ничего не ответил, но в первый раз с лихорадочной горячностью его мозг обожгла мысль: „Не ловушку ли нам устроили?“
Ощущая от этой мысли неприятный холодок во всем теле, он потянулся к окну и отогнул уголок занавески. За окном сгущались сумерки, и где-то вдали уже мерцал красноватый глазок бакена.
„Ох, пожалуй, не вырваться нам отсюда!“ – с отчаянием подумал Максим, но делиться своими мыслями с Андреем не стал.
Послышался топот и громкий говор. Максим, подойдя на цыпочках к двери, приложился к ней ухом. Топот и говор приближались. Это шли казаки. Скоро стало слышно, как кто-то, по-видимому капитан парохода, гудящим голосом говорил:
– Нет, нет, господин есаул, здесь каюты команды, а за команду я ручаюсь.
„Осмотр парохода. Уцелел ли тот-то в дровах?“ – подумал Максим.
Через несколько минут вновь стало тихо.
Теперь каждая минута казалась ребятам вечностью. Не имея сил больше сдерживать свое нетерпение, Андрей поднялся и начал вышагивать по каюте. Максим сердито зашикал на него, и тот, недовольно ворча, опять опустился на койку.
Наконец за стенкой раздались тяжелые, шаркающие по железным плитам пола шаги, и через секунду в замочной скважине звякнул ключ. Вошел человек, показавшийся в темноте огромным. Он привычно шагнул к столу, поставил на него что-то, потом повернул выключатель. Вспыхнул яркий, молочно-голубоватый свет электрической лампы.
– Ну, хлопцы, заморились, чай, тут? – сказал человек, оборачиваясь к Максиму и Андрею.
Был он уже немолодой, рослый, плечистый, и по угольной пыли, въевшейся в глубокие морщины на лице, в нем сразу можно было узнать кочегара.
– Поешьте-ка вот щец, а там и на берег, – сказал кочегар, открывая судок с дымящимся варевом. – Скоро стемнеет совсем…
– Спасибо, дядя, – с живой радостью отозвался Андрей, – есть страсть как охота!
Ребята принялись за щи. Кочегар сел на койку, спросил:
– Дезертиры?
– Они.
– Вот это по-нашенски! – засмеялся кочегар. – Повозили мы за эту навигацию вашего брата немало. Далеко ли путь держите?
– В таежные месте, партизанить…
– Счастливой дороги! Передайте привет мужикам от пролетариев и большевиков парохода „Братья Мельниковы“. Не забудете?
– Что вы! Этот пароход на всю жизнь запомнится, – с торжественной ноткой в голосе сказал Максим.
Ребятам не терпелось поскорее выйти на берег. Опорожнив судок, они поднялись, стали благодарить хозяина каюты.
– Погодите-ка, – проговорил кочегар и, приоткрыв дверь, выглянул на палубу. – Крой теперь, хлопцы, без оглядки, – с усмешкой проговорил он и отступил в сторону.
Максим и Андрей вышли и, сдерживая себя от желания пуститься бегом, через минуту уже были на берегу.
Глухими переулками они вышли за город и отправились в путь, взяв направление на Волчьи Норы.
4
Всю дорогу они без умолку разговаривали. Мобилизация, побег из военного городка, переезд на пароходе – все это походило на сон.
Разговоры о селе, о родных, о товарищах, с которыми они провели годы своей жизни, так их увлекали, что они шли, позабыв об усталости и осторожности.
К вечеру следующего дня они добрались до надела Строговых. При виде почерневшего соломенного балагана, стоявшего возле высоких лиственниц, у Максима больно защемило сердце.
Давно ли вот тут, после ужина, у костра Строговы коротали час-другой в оживленной беседе? Дед Фишка рассказывал что-нибудь о старине, об охоте или потешал всех веселыми прибаутками. Но особенно интересно было, когда начинал рассказывать отец. Он вспоминал город, пятый год, своих друзей-революционеров, преследуемых властями, подвергавшихся тысячам опасностей, и Максим слушал его затаив дыхание. Все виденное и пережитое отцом представлялось ему в те часы значительным и таинственным.
Максим порывисто подошел к лиственницам и, сгорбившись, стал смотреть на холмы. Там, за леском, где в багровом закате садилось солнце, в холодное небо поднимались беловатые дымки. Там находилось родное село.
Переждав с полчаса у балагана, они двинулись дальше. К Волчьим Норам подходили потемками. Село тонуло в сумраке, ни один живой звук не доносился оттуда. От этого безмолвия Максиму и Андрею стало жутко. Они прислушивались, взглядывали на холодное небо с редкими мерцающими звездами и зябко ежились.
– И девок даже не слышно, – сказал Андрей.
– Собаки – и те не брешут, – отозвался Максим.
Им надо было обойти село стороной и огородами пробраться к Зотовым. У Зотовых под избой имелось просторное, с белеными стенами подполье, и в нем можно было перекоротать несколько дней.
Сейчас, когда родные избы стояли рядом, ребят обуял страх. За каждым кустом им чудились солдаты, то пешие, с ружьями, то конные, с саблями наголо. Шли, ощупывая землю ногами.
В одном месте из-под самых ног взмыл в небо филин. Он поднялся так неожиданно и с таким шумом, что Андрей бросился назад и чуть не сбил с ног Максима.
В проулке, возле изгороди, Максим упал в мусорную яму. Она оказалась неглубокой, но на дне ее валялись ржавые жестяные трубы. Они загремели и всполошили собак.