Шел ребятам в ту пору…, стр. 17
— Ну, долго мы будем в молчанку играть? — наконец не выдержала Елизавета Гавриловна.
Все дружно засмеялись.
— Тетя Лиза, а чего вы из бомбоубежища вышли? — спросил Вася. — Идите, мы тут сами…
— Нечего меня выпроваживать. Я упрямая и без вас не уйду. Ишь, самостоятельные какие.
— Да мы никуда не денемся!
— Нет, ребята, я стреляный воробей. — Когда она повернулась к Рае, стоявшей у окна, Володя и Петя бесшумно выскользнули из комнаты. Вслед за ними, не обращая внимания на тетку, устремились Рая и Вася.
— Васька, паршивец! Вернись! Вернись, а то запорю! Райка, назад! — в исступлении кричала тетя Лиза.
Тяжело дыша, Вася и Рая возвратились в комнату. Не сговариваясь, остановились у окна и замерли. За высокими деревянными воротами Петиного двора притаилось несколько фашистов. Только Петя и Володя вбежали во двор, как на них из засады накинулись солдаты и офицер.
Рая вскрикнула, зажала рот рукой.
Фашисты окружили Слезавина и Махнова, те подняли руки, побросали в снег бутылки с горючей смесью. Их начали обыскивать и из карманов извлекли гранаты. Фашистский офицер ударил прикладом Махнова. Тот зашатался, схватился за лицо и не успел отнять рук, как услышал:
— Мальшик, иди дома!
Вася и Рая видели, как Петя направился к дому и как целился из нагана в его голову фашист.
Петя упал. Снег окрасился его кровью.
Вася пронзительно закричал, бросился к двери, но снова его схватила за руку тетя Лиза.
— Не пу-ущу! И тебя убьют! — Елизавета Гавриловна прижала Васю к себе и почувствовала, как его била нервная дрожь.
А Рая будто остолбенела у окна. Она видела, как заставили Володю идти к убитому Пете, как целились в него фашисты, как он упал… Во двор заскочил мужчина в полушубке и был убит наповал. Всех троих оттащили к сараю, облили горючей смесью…
Рая закрыла лицо руками, громко и неутешно заплакала.
Потом не было ночи. К Рае пришла вся в слезах Таня. Они обнялись и невидящими глазами смотрели в темноту. Уже давно смолкла перестрелка на улицах, а они все сидели.
— Рая, идем в Петин двор. Может, они живы?
— Я боюсь.
Таня взяла Раю за руку и стала спускаться с нею по каменным ступеням. Слух Тани уловил какие-то шорохи, царапанье, стоны.
— Ты слышишь, Рая?
— Ничего не слышу. Тебе показалось, Танюша.
Девушки прислушались. Кто-то скребся в дверь. Послышался стон — и опять тишина. Может, это ветер?
Таня решительно стала спускаться вниз, увлекая за собой Раю. Тихо приоткрыли парадную дверь и отступили. На пороге лежал человек.
Поборов испуг, Таня наклонилась к лицу мужчины и вскрикнула:
— Володя!
Вдвоем они втащили Володю в комнату, почти безжизненного положили на кровать. Рая позвала тетю Лизу. От Володи пахло гарью. Он был разут и почти восемь часов пролежал под трупами на снегу. Лицо было синим, ноги и руки как лед… Володя пришел в себя, прошептал:
— Петю убили… — и снова потерял сознание.
На другое утро в город вошли войска Красной Армии.
На похоронах Пети Слезавина Володя не присутствовал. Его выхаживали врачи.
Соловушка
Кто дольше пробудет под водой?
Несколько огольцов ныряли в теплую, липкую воду. Жюри — мальчики и девочки с засмактанными от речной воды короткими волосами, выгоревшими под палящими лучами солнца, отставив голые зады, пристально смотрели вниз. На минуту успокоившаяся мутная вода снова начинала волноваться: маленькие круги растягивались будто резиновые, быстро увеличивались в размерах и беззвучно ломались у другого пологого берега. А за ними образовывались новые круги. Из воды выныривала чья-то мальчишечья макушка. Мгновенно запрокидывалось вверх загорелое лицо, и с кручи кричали:
— Минька! Минька проиграл!
— Павлушка, эх ты, а еще старше всех!
— Ваня! Усков! Победитель!
Его младшая сестренка Тося (они были погодки) хлопала в ладошки и захлебывалась от счастливого смеха.
— Братик победил! Молодец, Ваня! — несся с кручи ее звонкий голос.
«Соревнователи» выбирались на кручу, и тогда подавалась другая команда:
— Кто глубже нырнет?
Наступала девчоночья очередь. Что они по-честному ныряли глубоко, можно было судить по илу, который поднимался со дна и мутил воду.
Потом собирались все вместе, лежали на желтом песке и грелись под лучами палящего солнца. Почти у всех облупленные носы и до черноты загорелые тела. Разговоров-рассказов тут было! Один старался опередить другого. Но больше всего любили говорить о приезде в село Семена Михайловича Буденного. Село-то их непростое, а командирское. В нем родились и выросли Иосиф Родионович Апанасенко и Василий Иванович Книга — командиры первых отрядов Красной гвардии, а затем и Первой конной армии Буденного. А Ванин отец, Кондрат Калистратович Усков, тоже был лихим рубакой в коннице Буденного. Вот на пятнадцатилетие Первой конной и приезжал Семен Михайлович со своими храбрыми комбригами Иосифом Апанасенко и Василием Книгой.
На выгоне, за селом, по случаю такого славного юбилея состоялись скачки.
Ваня и Тося не видели, как «поздоровкался» знаменитый Буденный с их отцом. На назойливые приставания рассказать о встрече Кондрат Калистратович улыбался:
— Обнялись мы и пощекотал он меня своими знаменитыми усами.
— Значит, поцеловал? — допытывались оба.
Кондрат Калистратович кивал головой.
Вся большая семья Усковых была тогда на скачках. Дети помнят, как торжественно собирались на них родители. Анна Ивановна достала из сундука праздничную юбку, самую лучшую кофту и выглядела такой красивой и необычной.
Сначала был митинг, а потом уже скачки. Лихие кавалеристы наскаку рубили лозу, снимали кольца. Семен Михайлович почему-то посмотрел влево, где сидели Усковы, и поманил Ваню указательным пальцем. Большие, светло-серые глаза мальчика сделались еще больше. Ваня растерялся. Он не знал, что ему делать? Но мать подтолкнула его в спину и тихонько прошептала:
— Иди же! Тебя кличет сам товарищ Буденный.
Подошел Ваня ни жив ни мертв. За ним нерастерявшаяся Тося. Семен Михайлович сгреб Ваню одной рукой, Тосю другой, и, к великой радости ребятишек, посадил их к себе на колени. Они даже дышать перестали.
— Смотрите, дети, как скачут кавалеристы! Когда-то и ваш отец был таким лихим наездником. Только тогда была гражданская война, и смерть за каждым ездоком гонялась быстрее коня.
А когда кончились скачки, любопытные мальчишки тесным кольцом окружили Ваню, и он видел их блестевшие от зависти глаза.
Вечером Ваня спросил у отца, куда делся Буденный.
— Уехал в Москву.
— На чем? На коне?
— Нет, на поезде, по железной дороге.
— А что такое поезд?
— Это, Ваня, большая машина, очень большая. К ней прицеплены вагоны, в них-то и едут люди. Вот вырастешь, поедешь учиться куда-нибудь, все увидишь. Города увидишь. Там много людей живет, и ты останешься, городским станешь.
— Не-е, я люблю нашу степь. Городские сроду не видали, как узкой ленточкой летят в небе журавли, не слыхали, как они курлычат. И грибов-печериц они не собирали в степи столько, сколько мы с Тосей?! Не-е-е! Учиться, может, и поеду, но все равно вернусь домой.
Кондрат Калистратович был добрым человеком, совестью села. В Митрофановке и стар и млад называли его Батькой. Когда приезжал кто-нибудь в потребкооперацию, которой он заведовал, он непременно вел его к себе покормить. Знал, что столовой в селе нет, и человек будет голодать. А голод тридцать третьего года еще помнила вся семья Усковых.