Огонь в затемненном городе (1972), стр. 14

— Хочешь, я выкопаю ему могилу? — предложил я Эло. — Выкопаю ему могилу и сделаю красивую могильную насыпь и все, что надо. И тогда ты сможешь приносить на могилу цветы.

Эло перестала всхлипывать и сказала:

— Хочу, хочу, чтобы ты выкопал Митсу красивую могилу.

— Вместо креста мы можем положить на его могилу большой камень, — предложил я.

— Конечно, — согласилась Эло.

Мы пошли в сад.

Для того чтобы выкопать могилу, требовалась лопата. Но лопата находилась в сарае, а на двери сарая висел большой замок.

— Я пойду возьму у мамы ключ и принесу, — сказала Эло и побежала к дому.

Она уже совсем повеселела, эта маленькая Эло. Она была рада, что я выкопаю для ее мопса красивую могилу. И она не догадывалась, что случилось с ее отцом.

Эло вернулась вместе с матерью.

Я немного растерялся, не знал, как вести себя и что сказать матери Эло. Если у кого-нибудь умирает близкий родственник, то этому человеку выражают сочувствие. Но как поступают в случае ареста? Я решил, что, очевидно, тоже надо выразить сочувствие, потому что арест иногда даже хуже чем смерть.

Эло пошла к сараю отпирать замок, и мы с ее матерью остались вдвоем.

— Ты знаешь, что у нас произошло? — спросила мать Эло.

— Догадываюсь, — ответил я. — Сочувствую вам…

Мать Эло улыбнулась. Это была очень усталая улыбка.

— Я и так вижу, что ты нам сочувствуешь, — сказала она, помолчав. — Прошу тебя, не говори об этом с Эло, — продолжала женщина. — Она еще маленькая и не все может понять.

— Я знаю. Она думает, что отец просто ушел с этим людьми.

— Ты хороший мальчик, — сказала мать Эло.

Затем она ушла назад в дом.

Эло принесла лопату, и мы пошли под сосну — копать могилу.

Земля сильно промерзла. Копать было очень трудно. По правде говоря, это было никакое не копание, а долбежка, борьба за каждую горсть земли.

— Мистер был хорошим псом, — сказал я, чтобы нарушит молчание.

— Да, — сказала Эло. — Дядя Велиранд тоже всегда говорил, что Мистер очень хороший и умный пес.

— Дядя Велиранд? — У меня по спине побежали холодные мурашки. — Чего он от вас хотел?

— Дядя Велиранд ходит к нам слушать радио. У него самого нету, — объяснила Эло. — Они слушают заграничные передачи, но об этом нельзя говорить — это тайна.

Я молчал.

Он приходил слушать радио!..

Уж мне-то очень хорошо было известно, какой мощный радиоприемник стоит у Велиранда дома в углу.

Все было ясно.

Здесь мы с Олевом уже не могли помочь.

Я знал отца Эло. Я всегда с ним здоровался, когда он шел мне навстречу, и он обычно отвечал каким-нибудь шутливым замечанием или спрашивал, как у меня идут дела в школе. Значит, теперь он арестован!

Людей арестовывают… Что это значит? По-моему, это означает, что оккупанты боятся. Если бы они были уверены в себе, если бы они сами верили, что их дело святое, правое и непобедимое, тогда им не нужно было бы никого арестовывать. Но, очевидно, они боятся. Они боятся отца Эло. Боятся еще многих других. Чем больше людей арестовывают, тем, значит, сильнее страх оккупантов. Потому что какая еще причина может заставить их арестовывать мирных людей?

Так раздумывал я, копая яму в промерзлой земле, которая должна была стать могилой храброму мопсу Эло.

Наконец яма стала достаточно глубокой, и я кончил копать.

— А что теперь? — спросила Эло.

— Теперь положим Мистера на покой в могилу.

Но когда я стал засыпать могилу, Эло снова ударилась в плач.

— Мы сделаем ему красивый холмик, — утешал я девочку.

— Мы сделаем ему красивый-красивый холмик, — повторяла Эло, но продолжала плакать.

У меня тоже увлажнились глаза. Правда, не из-за мопса. Мне не давало покоя, что Эло так безутешно плакала, не зная того, о чем ей действительно следовало бы плакать.

Как я и обещал Эло, мы положили на могилу большой камень. Глядя на это надгробие, Эло наконец перестала плакать.

— Не уходи еще, — сказала она. — Поиграем во что-нибудь.

Но я должен был идти за хлебом, а потом должен был пойти в школу.

— Я приду как-нибудь в другой раз.

— Ты ведь не придешь.

— Обязательно приду. И тогда принесу Мистеру на могилу цветы.

— Теперь ведь нет цветов.

Мне вдруг вспомнился тот случай, когда Мистер дрался с Гектором и Тоди. Тогда мне тоже пришлось утешать Эло.

И тогда я пообещал иногда приносить кости ее собаке, если случится, что у нас к обеду будет мясо. Но ни разу так и не принес, хотя однажды, когда дядя в деревне заколол свинью, у нас несколько дней было к обеду мясо. Теперь мне стало ужасно жалко, что я никогда не принес костей Мистеру.

Может быть, тогда я столкнулся бы тут с Велирандом. Может быть, тогда удалось бы предупредить родителей Эло? И сейчас все было бы иначе? Мне даже не хотелось думать об этом.

— Если цветов не будет, — сказал я Эло, — принесу какую-нибудь зеленую ветку. И поверь, я обязательно приду.

— Хорошо, — сказала Эло. — Тогда принеси какую-нибудь зеленую ветку.

УРОК ИСТОРИИ

Однажды на уроке истории парень с самым крепким загривком в нашем классе — Мадис Салувээр — поднял руку. Это само по себе было событием. Я не помню, чтобы когда-нибудь раньше или позже Мадис Салувээр поднимал руку. Исключение составляли, может быть, лишь те случаи, когда он просился выйти.

— Чего тебе, Салувээр? — спросил учитель истории, господин Метус.

Мадис медленно поднялся из-за парты.

— Я хотел спросить насчет освободительной борьбы древних эстонцев, — сказал он. — Эстонцы вели с крестоносцами великую войну, но в конце концов немцы победили и обратили эстонцев в рабство. Раньше мы учили, что немцы исторические враги эстонского народа, а теперь говорится, что это вовсе не так. Я сам никак не могу в этом разобраться.

Все слушали внимательно. Действительно, этот же самый учитель Метус еще год назад говорил о немцах совсем иначе, чем теперь. Мы тогда проходили древнюю освободительную войну эстонцев, восстание в Юрьеву ночь и продолжавшееся семь столетий рабство эстонского народа. И всегда учитель Метус говорил, что во всех несчастьях нашего народа виноваты немцы.

— Да, — сказал Метус. — Я догадываюсь, что вы не можете все это сразу понять. Это вполне естественно. Ну что же, попытаюсь внести некоторую ясность. Древняя борьба за свободу… Мы все знаем, как это было и чем кончилось. Эстонцы упорно боролись с орденом, но в конце концов вынуждены были сдаться. Так. Но эта борьба не была легкой ни для одной из сторон, и в этой борьбе обе стороны научились уважать друг друга, уважать мужество и смелость противника, оказались достойными противникам и…

«Ах, так, стало быть, — подумал я. — Выходит, что у древних эстонцев не было ни малейшей ненависти к рыцарям ордена. Они рубили их кольчуги просто из большого уважения и почитания. Смешно». Но учителю Метусу это, похоже, вовсе не казалось смешным, он продолжал совершенно серьезно:

— Мы должны подумать и о том, что в конце концов именно немцы принесли на нашу землю культуру, цивилизацию и так далее…

Он не сказал, что же именно далее, но это вдруг внятно произнес Олев рядом со мной:

— Рабство, истязания, темноту…

— Угнетенное состояние было исторической неизбежностью, — продолжал учитель. — Оно было обусловлено законами вращения колеса истории. Истязания всегда сопутствовали угнетению. А что касается темноты…

— В Валга немцы снова пытались ввести телесные наказания.

Это сказал Свен Траат, вообще-то довольно незаметный парень, который сидел на последней парте. И то, что он сказал, было действительно правдой. Школьная подруга моей мамы работала теперь на вокзале в Валга. Осенью она приезжала к нам и рассказывала об этом.

Учитель сделал вид, словно он вообще не слышал замечания Свена.

— Что касается темноты, духовной темноты, — сказал он, — то не следует забывать, что древние эстонцы до прихода немцев жили в настоящей темноте — в язычестве. Мы не должны забывать, что христианская церковь сыграла весьма значительную роль в просвещении и воспитании нашего народа.