Огонь в затемненном городе (1970), стр. 30

— Подожди, не стирай, дай прочесть. Ты не бойся, — сказал Мадис. — Я вас не выдам.

— А где же Олев?

— Директор позвал его к себе в кабинет. Олев стоял на часах, да?

Я кивнул. Теперь уже не имело смысла таиться.

Мадис сел за первую парту. Теперь это была его парта. И начал что-то писать.

А я вытер доску.

Хотя Мадис и обещал молчать, но директор ведь увел с собой Олева. Нельзя ни в коем случае оставлять сообщение на доске — Олева видели и подозрения сразу же пали бы на него. Во всяком случае, на сей раз нашу затею придется оставить.

Я спустился в раздевалку, перевесил наши пальто и забрал портфели.

И чего мог хотеть директор от Олева?

А случилось вот что.

Олев стоял перед доской объявлений и что-то там читал. То есть, конечно, он только делал вид, будто читает.

И вдруг в конце коридора показался директор. Олев хотел тут же броситься и предупредить меня, но услышал голос директора:

— Кивимяги! Пожалуйста, подойдите-ка сюда!

Что оставалось делать Олеву?

Он пошел к директору, надеясь, что тот хочет только спросить о чем-нибудь. Но выяснилось, что дело гораздо серьезнее.

— Пойдемте ко мне в кабинет, — сказал директор. — У меня там с окна сорвалась маскировочная штора. Может быть, вдвоем мы как-нибудь приладим ее.

— Я сбегаю к школьному сторожу за молотком и гвоздем, — предложил Олев.

Он хотел любой ценой освободиться от директора, чтобы предупредить меня.

Но директор сказал:

— Не надо. Молоток и гвозди сторож уже принес сам. Но у него приступ ревматизма, так что он не может взобраться на окно. Вы-то, наверно, с этим справитесь, да?

Конечно, не мог же Олев ответить, что у него тоже как раз приступ ревматизма. Он судорожно искал хоть какую-нибудь уважительную причину, чтобы отказаться, как вдруг в коридоре показался Мадис Салувээр.

Мадис шел быстро — мимо директора всегда торопятся — и направился прямо в наш класс.

Олеву стало ясно, что мы провалились, и он поплелся за директором. Немного надежды и утешения давало то, что судьба не послала на нас, например, Гуйдо или Атса.

В кабинете у директора было темно. Директор зажег спичку и сказал:

— Лампу зажигать не будем. Порядок есть порядок.

Олев взял со стола молоток и гвозди и полез на стремянку, которая уже стояла в кабинете.

В темноте работа двигалась довольно медленно. К тому же стремянка тряслась и угрожала разъехаться; приходилось соблюдать осторожность, чтобы не свалиться.

И тут кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — сказал директор.

Дверь приоткрыли.

— Входите же! — сказал директор. — Не смущайтесь темноты.

Кто-то вошел в кабинет.

— Господин директор…

Олев узнал голос Атса, и ноги у него задрожали. Он подумал, что и Атс наскочил на меня и, конечно, сразу же прибежал с доносом. Неподвижно застыв на стремянке, Олев услышал, как Атс сказал:

— Господин директор, у Линды Вескоя, ученицы нашего класса, в тетради для песен записаны крамольные песни. Там даже есть о Гитлере. И она дает свою тетрадь другим девочкам списывать.

Олев опасался другого сообщения, но и это известие было не намного лучше.

— Вот как! — сказал директор. — И зовут эту ученицу…

— Линда Вескоя.

— Хорошо. Вы можете идти.

Когда открывалась дверь, Олев обратил внимание на то, что коридор погружен в сумрак. И у директора не было возможности разглядеть, кто вошел в кабинет. Но директор явно узнал Атса по голосу. Иначе он спросил бы его имя и из какого он класса. А отсюда не трудно было вывести, что у них и раньше случались подобного рода встречи. Правда, директор преподавал нам историю, но Атс отвечал по истории всего лишь два или три раза — маловато, чтоб директор смог запомнить его голос.

Олев вбил гвоздь в стену.

— Теперь будет держаться, — сказал он и спустился на пол.

Директор зажег свет.

— Вы, конечно, слыхали, какую информацию я тут получил?

— Слыхал.

— Скажите теперь вы, Кивимяги: эта Линда Вескоя, как она у вас в классе… — Директор спросил так, словно само собой разумелось, что Олев и Атс лучшие друзья и единомышленники.

— Хорошая ученица, — сказал Олев.

— Ну да, а так… в остальном?

— Как и все остальные.

— Ах, так, — сказал директор. Он выглядел спокойным, словно ничего не случилось, только глаза у него бегали. И Олев понял, что директор встревожен провалом доносчика.

Олев молчал.

— Вы можете идти. Большое спасибо.

Олев вернулся в класс лишь к самому началу урока. Он был убит тем, что по его вине Мадис беспрепятственно увидел, как я писал сообщение. Но я сказал, что все обстоит даже лучше, чем можно было предположить. Мадис — я верил — будет молчать, а мы узнали про Атса и можем предупредить Линду. Это немного успокоило Олева.

Мы решили, что отдохнем дня два, успокоим нервы и тогда повторим попытку написать сообщение.

Но мы не успели сделать это. Когда на следующий день мы вошли в класс, на доске красовалось сообщение Советского Информбюро об освобождении Великих Лук. Несколько строчек. Печатными буквами. Почти теми же словами, которые писал вчера я.

Я посмотрел на Мадиса. Он сидел на своем новом месте на первой парте и едва заметно усмехнулся в ответ на мой вопросительный взгляд.

ПЕСЕННИК ЛИНДЫ

В тот день, когда Атс ходил доносить на Линду, она не пришла в школу. И на другой, и на третий день ее не было. Тогда я решил сам навестить Линду.

Должен признаться, что предпринять этот поход мне было вовсе не легко. Ведь это совсем не то, что, например, зайти к Эло. Туда я ходил несколько раз, приносил на могилу Мистера зеленые ветки и даже немного играл с Эло. Но пойти в гости к Линде!.. Это скорее похоже на визиты, которыми обмениваются взрослые. А со дня рождения я больше ни разу у нее не был.

К тому же после стычки с Арви я даже сторонился Линды. Я живо представил себе, как Мээли рассказала Линде, что именно мы с Олевом и были теми мальчишками, которые приходили к ним с полевой сумкой. Мээли подозревает нас, Арви в открытую назвал меня шпиком… Что должна думать Линда?

И все-таки я решил идти. Читатель, наверно, помнит: однажды мы говорили с нею о доверии. Я тогда сказал, что хотя и доверяю ей полностью, но не всегда надо рассказывать обо всем, что у тебя на душе. А теперь у меня на душе скопились уже такие вещи, о которых я не имел права молчать. Само собой разумеется, надо было сообщить Линде, что Атс донес на нее. И еще об отце Мадиса. И о Мээлином дяде. И пусть именно Линда расскажет об этом Мээли. Потому что Линде Мээли доверяет. Мне вдруг стало ясно: молчать означало бы глупо трусить. Пусть Линда думает что угодно! А я скажу. Распутать этот узел невозможно, надо разрубить его.

Мы как раз проходили по истории Александра Македонского. Легенда гласила, что Александру показали знаменитую колесницу, у которой царь Фригии Гордий прикрепил ярмо к дышлу чрезвычайно сложным, запутанным узлом. По предсказанию оракула, распутавший этот узел должен был стать властителем Азии. Александр пробовал и так и сяк, но развязать узел никак не мог. Тогда он выхватил меч и разрубил узел.

И мне тоже следовало действовать решительно.

Я пошел к Линде до уроков в среду. Предвидя, что наша беседа может затянуться, портфель взял с собой.

Она нисколько не удивилась, увидев меня. Словно считала вполне естественным, что я должен навестить ее, и это меня обрадовало.

— Я слегка простудилась, — объяснила она, пока я снимал пальто. — Но сегодня уже иду в гимназию. Пойдем вместе, ладно?

Линда провела меня в комнату; она была дома одна.

— Какие новости в школе?

Мне пора было начинать.

— Да кое-какие новости есть… — И я принялся рассказывать, как Олев услыхал донос Атса.

— Атс однажды вырвал песенник у меня из рук, — сказала Линда озабоченно. — Но кто бы мог подумать такое. Вот подлец!

— В другой раз надо быть осторожнее.