Альбина, стр. 19

— Выслушайте, Роземонда, — сказал Эверард, понявший тайную причину самоотречения девушки, — мой отец отказался от меня; я свободно могу располагать своею жизнью, и эту жизнь я посвящаю вам. И это воля Божья; он дает мне право располагать собою, потому что он допустил моего отца бросить меня, как бесприютного сироту.

— Эверард, повторяю вам, вспомните Ноэми…

— Ноэми умерла на эшафоте… Но наш союз не будет тайною, наш брак совершится в замке, и я не скрою этого даже от своего отца. Теперь я могу разгадать планы и чувства графа Максимилиана. Если бы я стал искать славы, если бы я явился ко двору, чтобы приобрести милость императора, тогда мой отец проклял бы меня. Но если я изберу безвестную жизнь в уединенном замке, если откажусь от славы и почестей, захочу унизить себя, как сказал бы мой отец, неравным браком, — это нисколько не оскорбит его, напротив, он будет рад этому случаю, чтобы прервать всякую связь со мною и предоставить все свои права и свою славу старшему сыну, Альберту; тогда он будет иметь законное основание отказаться от меня, как граф Родольф отказался от своего Конрада. Но нам не нужно будет оставлять замка и отечества; мой отец навсегда поселился в Вене, а мы будем жить здесь, в доме вашего отца, будем жить в безвестности, то есть спокойно и счастливо. Да, Роземонда, не наследник дома Эппштейнов предлагает вам свою руку, но безвестный, бедный изгнанник, который ждет своего счастья только от вас. И ужели вы откажете в этом вашему брату и другу?

— Эверард! Эверард! — отвечала Роземонда трепещущим голосом. — Вы, словно ребенок, мечтаете теперь о счастии, точно так же, как прежде мучили себя предчувствием горестной будущности. Мечтатель! Вы не знаете, что здесь лучше не мечтать?

— Роземонда! — вскричал Эверард. — Я верю, что вы отвратите это несчастье, которое я предвидел в своей будущности. Но если вы отвергнете меня, я стану думать, что вы побоялись разделить со мною горький дар, назначенный мне судьбою.

— Не говорите этого, — с живостью возразила Роземонда, — я боюсь сделаться причиною ваших несчастий, но разделить их с вами, клянусь вам, будет для меня истинною радостью.

— В таком случае будьте подругою моей жизни, Роземонда; после этого пусть будет, что угодно судьбе. Что мне до будущего, если вы дадите мне хоть один день блаженства?

Эверард говорил с таким жаром, с таким красноречием, что Роземонда невольно покорялась ему как очарованная. Она оглянулась кругом на эти места, где провела столько тихих и счастливых часов вместе с Эверардом, и в ее сердце проснулись непонятные, таинственные чувства. Но минута размышления, и она почувствовала новые силы; к ней возвратились прежние мысли и прежняя твердость.

— Брат! — сказала она решительным тоном. — Мы не должны решать свою судьбу в одну минуту. Будем хладнокровны и спокойно взглянем на нашу будущность, на тот путь, по которому мы решаемся идти.

— Так вы не любите меня! — вскричал Эверард.

— Бог свидетель, что я люблю вас от всего сердца. Клянусь вам, что, если я не буду принадлежать вам, я не буду принадлежать никому в мире, кроме Бога. Но выслушайте меня. Мне кажется, что судьба отомстит нам, если мы предадимся нашей радости без всякого испытания; меня учили предоставлять все дела воле одного Бога. Я требую от вас терпения. Быть может, я уже совершила преступление, когда позволила себе забыть это правило и увлеклась химерическими надеждами; быть может, я оскорбила этим память наших матерей.

— О! Моя мать благословляет вас, Роземонда, за своего сына, которому вы даете новую, радостную жизнь. И вот, Роземонда, от ее имени, — да освятит это имя мою мысль и действие, — от ее имени примите это кольцо, которое принадлежало ей; возьмите его из любви к ней и ко мне, пусть это будет обручальным кольцом.

— Вы хотите этого, Эверард?

— Я прошу об этом.

— Я принимаю. Но выслушайте мои условия. С этих пор мы будем жить как брат с сестрою; никогда ни одного слова о любви не будет сказано между нами, и мы со спокойствием и доверенностью будем ожидать всего от времени и от Провидения.

— Но будет ли когда-нибудь конец этому жестокому, страдальческому испытанию? — спросил Эверард.

— Через два года. В тот день, как исполнится нам обоим двадцать лет, вы откроете свое намерение вашему отцу, и тогда увидим, что будет.

— Через два года! Боже мой, два года! — повторял Эверард с меланхолическим видом.

— Да, мой брат, — сказала Роземонда, — с этой минуты я буду вашей невестой в своем сердце, но па словах я буду вашей сестрою.

XVIII

Роземонда наслаждалась тихой радостью; ее утешала мысль, что, победив увлечение сердца, она исполнила свой долг, внушенный голосом совести. Что касается Эверарда, он оставил свою невесту, упоенный любовью и восторгом.

— Два года, — говорил он, — пролетят как один день; я буду видеться с нею и докажу ей свою любовь и нежность. В планах и чувствах моего отца, кажется, я не ошибся. Впрочем, можно сделать один опыт, стоит только потревожить его сердце какими-нибудь самолюбивыми мечтами о моей будущности: тогда мой знаменитый родитель согласится на все, лишь бы отвязаться от своего беспокойного сына. Да, это так, я сейчас напишу ему письмо. Бог простит мне эту хитрость. Но сначала перечитаем записку, где мой отец отказывается от своей власти надо мною, если я откажусь от своих прав.

Эверард говорил о записке, которую граф Максимилиан прислал на имя Джонатана. Эта записка, как драгоценный акт, хранилась в красной комнате, куда Эверард направил теперь свои шаги, мечтая о счастливом результате придуманной хитрости. Но только он переступил через порог своей комнаты, как явился перед ним мрачный, одетый в траурное платье граф Максимилиан. Эверард невольно вздрогнул.

Граф Максимилиан принадлежал к разряду тех дипломатов, для которых прямая линия кажется самым длинным путем от одной точки к другой. Наблюдая со стороны приемы и голос графа, можно было бы угадать, что под своими оборотами и перифразами он таил какую-то цель, которой не терял из вида; казалось, он хотел изучить своего сына, прежде чем произнесет таинственное слово, которым, как искусный дипломат, он думал заключить свою речь.

— Граф!.. — проговорил изумленный Эверард.

— Называйте меня отцом, Эверард, — отвечал Максимилиан. — Обнимите меня, сын мой.

Эверард не трогался с места.

— Я спешил увидеть вас, — продолжал граф, — и для этого приехал из Вены в четыре дня.

— Чтобы увидеть меня! — произнес со смущением Эверард. — И для того вы оставили Вену?

— Да, сын мой, три года я не виделся с вами, три года скучные политические занятия задерживали меня в Вене, вдали от вас. Но позвольте мне сказать вам комплимент: я оставил вас ребенком и теперь вижу прекрасным юношей. Ваш мужественный и приятный вид восхищает меня, мое сердце наполняется чувствами радости и родительской гордости.

— Граф, — сказал Эверард, — если бы я мог верить вам, ваши слова осчастливили бы меня.

Эверард не мог опомниться от изумления. Ужели в самом деле он слышал эти ласковые, нежные слова от графа Максимилиана? Но его сердце билось от какого-то зловещего предчувствия; он боялся верить искренности своего отца, который, со своей стороны, подмечал на лице молодого человека впечатление от своих слов. Странно было видеть, как эти люди, питавшие взаимную антипатию, обнялись друг с другом.

— Да, Эверард, — продолжал граф, вперив в своего сына испытующий взор, — вы не можете представить, с каким самодовольством я приближался к замку и с какою радостью увидел своего сына, к которому я был так несправедлив, но который, верно, простит мне это забвение, если узнает мое тяжкое горе. В своем уединении, Эверард, вы не могли познакомиться ни с науками, ни с людьми — я жалею об этом от всего сердца, но время еще не ушло. Вот, — прибавил граф, — знаменитый ученый Блазиус, которого я привез с собою из Вены; он поможет получить необходимое вам образование.