Соль земли, стр. 85
Максим свернул свои записки, положил их в карман пиджака и, помолчав несколько секунд, сказал:
– В заключение одно замечание по выступлению товарища Васильева. Я ознакомился с делом учителя Краюхина. Считаю, что судить его не за что. Мне кажется, что Притаёжный райком сам должен пересмотреть вопрос о Краюхине в связи с началом работы в Улуюлье комплексной экспедиции.
– С тебя, Максим Матвеевич, не спрашивают за село, а я два раза предупреждение за падёж скота от бюро обкома имею! – обиженно сказал Васильев, когда Максим проходил мимо него к своему месту.
Слова Васильева разнеслись на весь зал. Его обида показалась участникам пленума мелкой, и в зале и в президиума послышался смех.
4
Пленум обкома закончился поздно вечером. Максим и Артём возвращались домой пешком. Стоял тихий летний вечер. Было душно. Где-то далеко-далеко вспыхивала молния, и, возможно, там лил дождь, но здесь, в городе, на это не было и намёка.
Братья шли медленно – спешить было некуда. Артём был в приподнятом, возбуждённом настроении и без умолку говорил:
– Ну вот и отчитался! Хоть и влетело мне, а всё-таки можно было критиковать ещё резче. Упущений у нас в районе больше чем надо. А Васильев-то каков? В прошлую уборочную был он у нас уполномоченным. С планом хлебозаготовок мы справились в срок. Когда начали возить хлеб в счёт хлебозакупа, он всю душу из нас вымотал: "Мало даёте! Не понимаете, что хлеб – это золотой фонд государства!" Я его сразу предупредил: "Смотри, Валентин Гаврилыч, оставим мы с такой установкой колхозы без семян". – "Ты, говорит, брось мне отсталые настроения поддерживать". Три раза увеличивали мы задания колхозам. Ну и что же? Что я предвидел, то и случилось: в "Таёжной зорьке" и "Северном сиянии" не хватило семян, пришлось просить взаймы у государства. А теперь, слышал, куда Васильев гнёт? "Притаёжный райком не смотрит вперёд, не умеет планировать с перспективой". Ну, не наглец ли? Сам нас подстрекал брать семенной хлеб, а когда дело дошло до ответа, он в кусты. И такие факты с областными работниками не редкость. И знаешь, почему это происходит? Потому, что оторвались многие работники от масс. Конечно, если б Васильев, как мы, земные, почаще бы сталкивался с рядовыми колхозниками, он бы иначе вёл себя. А то приедет в район на день, на два, накричит – и дальше! У нас мареевский председатель колхоза Изотов очень удачно его окрестил: "Высокоярский метеор". Истинно метеор! Блеснёт звездой и тут же погаснет в небесной тьме…
Максим слушал Артёма, а думал о своём. "В чём же всё-таки дело? Или я отрываюсь от реальной почвы, или Ефремов не чувствует, что наступило новое время и перед областью стали другие задачи", – размышлял Максим.
На пленуме первый секретарь обкома Ефремов подробно рассказал о задачах, которые стоят перед партийной организацией области. В конце своей речи он дал оценку некоторым выступлениям. О выступлении Максима он сказал:
– Товарищ Строгов – я имею в виду нашего, обкомовского, – не во всём прав. Мы не можем согласиться с его отношением к так называемой текучке. Надо понять, что без хорошо налаженной текущей работы у нас не может быть никакого серьёзного разговора о перспективах развития области. Текущая работа – это наша дорога в будущее. Иных путей туда не существует. Вот почему нужно поддержать всех товарищей, которые критиковали Притаёжный район и областные организации по конкретным вопросам нашей деятельности.
И всё! Ни единым словом Ефремов не обмолвился относительно основной мысли Максима. Неужели Ефремову не ясно, что жизнь не позволит держать дальше производительные силы области в скованном состоянии?
Артём не замечал, что Максим занят какими-то своими раздумьями и потому молчалив. Он продолжал увлечённо говорить, перескакивая с одной темы на другую.
Уже дома, за чаем, Максим спросил брата:
– Скажи, Артём, что ты думаешь о моём выступлении? Непонятно мне всё же, почему первый секретарь по существу никак не отозвался на мои предложения.
– Я тебе скажу, Максюша: ты дельно выступил, но всё-таки немножко теоретически.
– Что же у меня было теоретического? – удивился Максим.
– Ты так сказал: "Притаёжный район и вся Высокоярская область малопроизводительны, они должны давать продукции в два-три раза больше".
– Ну какая же это теория?
– Это? Конечно, теория! Все отнеслись к этому как к лозунгу. Ты знаешь, что такое увеличение продукции в два раза? Это, братец мой, нелёгкое дело…
– А разве я сказал, что это лёгкое дело?
– На это потребуются, Максюша, годы. Кстати, когда ты говорил, Грумов в президиуме заметил: "А Строгов-младший куда более широкая натура, чем Строгов-старший". А Ефремов ему отвечает: "Так он же на то и философ, чтоб жизнь охватывать в астрономических масштабах". Ну, посмеялись они добродушно, без всякой злости… Они к тебе, Максюша, неплохо относятся, ты это заметь. Ефремов сказал: "Он у нас умница!" – поспешил успокоить брата Артём.
– Да я и не обижаюсь, тем более на шутки. А всё-таки это показывает их позицию. Они думают, Артём, что рост производительности пойдёт в довоенных темпах, но они ошибаются. Жизнь их серьёзно поправит. Вот увидишь: не пройдёт и года, как Высокоярской области обстановка продиктует новые требования. Вспомни тогда наш разговор!
– Вспомню, Максюша! А только ты всё-таки хватил: в три раза! Сознайся, что увлёкся, преувеличил. Бывает, конечно, с нашим братом такое, – поглядывая на Максима ласковыми, смеющимися глазами, сказал Артём.
– Нет, не преувеличил! – снова загорячился Максим. – И более того: преуменьшил. И хочу тебе сказать вот что: если не хочешь отстать от жизни, подготовь себя к крутому повороту.
– Ты так говоришь, будто бы только что побывал в Центральном Комитете!
– В Цека я сейчас не был, но зато Ленина помню. Вытекает это из его трудов, из хода всей нашей жизни…
– Ну, я отступаю. В теории ты меня на обе лопатки в два счёта положишь.
Братья молча допили чай и поспешили лечь спать. Но сон их был недолгим. Глубокой ночью послышались телефонные звонки. Артём соскочил с кровати босой, в нижнем белье, заторопился в соседнюю комнату, где стоял телефон.
– Ты спи, Максюша, это, наверное, меня из Притаёжного второй секретарь вызывает, расспросить о пленуме хочет…
Но Артём ошибся. Звонили не из Притаёжного, а из обкома.
– Кто это полуночничает? – спросил Максим, когда Артём вернулся в спальню.
– Что-то загадочное, Максюша! Звонил помощник Ефремова, обрадовался, что я ещё не уехал. Велел в девять утра явиться в обком. Говорит, что пленум будет продолжаться. Я спросил, в чём дело. "Узнаете, говорит, утром". Просил тебя известить.
Максим был удивлён не меньше Артёма.
– Интересно! Таких случаев я не помню: вечером пленум закрыть, а утром начать его снова.
– Ну, поживём – увидим, – зевнул Артём и принялся укладываться на кровати.
Остаток ночи братья провели беспокойно, в полудрёме. Поднялись рано, разговаривали о том о сём, а думали об одном и том же: "Что же могло случиться? Зачем же снова собирают пленум обкома?"
Минут за тридцать до назначенного времени Максим и Артём были уже в зале. К их удивлению, все секретари райкомов и члены обкома, приехавшие из области, уже собрались.
Кое-кто, увидев Максима, бросился навстречу, полагая, что он как работник обкома знает, что произошло ночью. Но Максим только руками развёл.
В девять часов пришли Ефремов и члены бюро обкома.
– Товарищи! Мы решили продолжить работу пленума в связи с некоторыми чрезвычайными обстоятельствами, – начал Ефремов. Вид у него был озабоченный и усталый. – Вчера вечером получена особо важная телеграмма. Центральный Комитет партии и правительство сократили топливные фонды, отпускаемые для Высокоярской области. Вызвано это необходимостью решительно усилить помощь делу восстановления хозяйства районов, подвергавшихся немецкой оккупации.