Соль земли, стр. 135

2

Остановка в Притаёжном была на несколько часов. Зотов и Максим поговорили с Артёмом в его кабинете в райкоме и поехали в Мареевку.

Зотов торопил Максима.

– Давай скорее двигаться в глубь Улуюлья, – повторил он несколько раз. Когда он говорил это, худощавое лицо его делалось неподкупно серьёзным, а глаза за стёклами очков выражали крайнее беспокойство.

Максим чувствовал, что Зотов чем-то встревожен. Чем же? Уж не предстоящей ли встречей с Мариной?

Догадка Максима была правильной. Чем меньше времени оставалось до встречи с Мариной, тем сильнее становилось волнение Зотова. Временами он надолго замолкал, скованный одной мыслью – о предстоящей встрече с ней. Прошло столько лет, а в душе было всё, как прежде: так же сладко и тревожно млело сердце, а из тайников памяти всплывал её живой облик.

"Что же это со мной делается? Прошли годы. Мы стали другие. Отчего же вдруг старое нахлынуло, с такой силой? И зачем всё это?" – размышлял Зотов, удивляясь силе своего чувства.

Ещё в Высокоярске, бродя вечерами по улицам и думая о причинах своего возбуждения, Зотов пытался объяснить это только "ароматом юности", как говорил он Максиму.

Действительно, в Высокоярске много было зданий, улиц, площадей, при виде которых воспоминания о юности поднимались целым роем. "Тут каждый камень, Андрюша, хранит твои следы", – со смехом говорил Максим Зотову.

Но дни проходили за днями, Зотов обошёл весь город и раз, и два, и три, а сердце не переставало смутно вещать о каких-то новых встречах и волнениях. О каких же?

"Марина… она!" – признался сам себе Зотов и с той минуты жил, отсчитывая дни и часы, то радуясь чему-то неясной беспокоящей радостью, то испытывая острую горечь от своих же собственных ожиданий и мимолётных, не осознанных надежд на счастье.

3

Трое суток Марина жила в состоянии лихорадочного возбуждения, сменявшегося апатией. Это началось с того незабываемого часа, когда в штаб экспедиции с телеграммой в руках вошёл почтарь Тимоша.

Директор института Водомеров, знавший по себе, как важно подготовиться к приезду большого начальства, телеграфировал в страшной спешке: "Сегодня автомобилем районы Улуюлья выехал представитель ЦК профессор Зотов тчк Его сопровождает из обкома товарищ Строгов тчк Они намерены самым тщательным образом проверить работу возглавляемой вами экспедиции тчк. Примите меры наведению порядка".

В первое мгновение Марина уловила только одно: едет Максим. "Ой, как это хорошо! Посоветуюсь о делах… Неужели он к Настеньке на Синее озеро не съездит? Сообщить бы ей как-нибудь", – пронеслось в мыслях Марины. И только несколько секунд спустя она подумала: "Подожди, ведь ещё кто-то едет". Она перечитала телеграмму, и вдруг сердце её застучало такими сильными ударами, что они отозвались в ушах. "Представитель ЦК профессор Зотов?.. Неужели Андрей? Нет, не он… Мало ли Зотовых!" Она успокоилась и, кинув взгляд снова на телеграмму, лежавшую на столе, улыбнулась: "Примите меры наведению порядка". В этой фразе, как в зеркале, отразился характер директора Водомерова, привыкшего, надо не надо, распоряжаться подчинёнными, до трепета бояться начальства, тупо верить в силу "исходящего циркуляра".

– "Примите меры наведению порядка"! – вслух произнесла Марина, открыла стол и принялась перекладывать бумаги. Усмешка не сходила с её губ. "Пожалуй, пошлю ему телеграмму: "Уважаемый Илья Петрович, порядок наведён, бумажки подшиты, что касается отрядов экспедиции, то они шлют вам пожелания доброго здоровья".

Но всё это была шутка, не более. Ответ Марина посылать не собиралась. В этом просто но было никакой надобности.

– Спасибо, Тимоша, что доставили телеграмму. Писать ничего не буду, – сказала она, видя, что Тимоша медлит с уходом.

Когда Марина осталась в штабе одна, взор её невольно опять заскользил по телеграмме. "А вдруг с Максимом едет именно Андрей Зотов?" – подумала она. От её спокойствия не осталось и помина. Она встала из-за стола, мысленно рассуждая: "Ну конечно же, это едет Андрей Зотов. Профессор, вместе с Максимом, старые друзья… Только вот при чём тут ЦК?.. А что ж, Андрюша умница, он и в ЦК и в правительстве лишним не будет!.. Он! Именно его послали к нам!" Марина уже совершенно не сомневалась, что профессор Зотов – это Андрей Зотов. И от сознания того, что ей предстоит встреча с Андреем, её охватили и страх, и стыд, и радость. Она почти бегом кинулась на свою половину дома, вытащила из-под кровати чемодан и, раскрыв его, принялась перекладывать платья. "Андрюша любил, когда я надевала всё белое", – проносилось в её голове. О том, что после их встреч протекли годы, она не думала. Чуть позже она сидела перед зеркалом, примеряя к своим аккуратным розовым ушкам белые клипсы с круглыми искусственными жемчужинами в серебряной оправе. Их подарила Анастасия Фёдоровна, когда Марине исполнилось тридцать лет. Анастасия Фёдоровна любила делать подарки и умела придавать им какое-то особенное значение. Передавая Марине довольно дешёвенькое украшение, она сказала ей:

– Видишь, Мариша, какие они беленькие и блестящие. Надевай их, когда тебе захочется понравиться людям!

Марина примерила клипсы и осталась довольна. Они в самом деле словно освежали её милое смуглое лицо, уставшее, озабоченное, строгое, но, может быть, поэтому-то и неотразимо привлекательное. Потом она вытащила из коробочки связку таких же белых бус, примерила их. И вдруг, приглядевшись к морщинкам, предательски пересекавшим лоб и сеточкой обозначившимся под глазами, она подумала о себе с сердитым добродушием: "Баба ты, баба! Надо дело делать, а она безделушками увлеклась".

Всё это происходило рано утром.

День, как обычно, прошёл в хлопотах. Дважды она побывала в исполкоме Совета и в правлении колхоза. Вчера по телеграфу поступил приказ об увеличении количества рабочих в отрядах почти в три раза. Надо было срочно набирать людей, а их и без того не хватало в сёлах Притаёжного района. Председатель сельсовета Севастьянов и председатель колхоза Изотов, боевые сельские коммунисты, понимавшие всё великое значение экспедиции для их родного края, долго сидели вместе с Мариной, ещё и ещё раз прикидывая, откуда можно высвободить рабочие руки.

Перед вечером Марина позвонила по телефону в Притаёжное. Сообщив Артёму о новом указании насчёт набора рабочих в экспедиции, она спросила брата, знает ли он о приезде Максима. Артём ответил:

– Как же, знаю! Максюша звонил мне из Высокоярска. Говорят, что он с Андреем Зотовым едет. Андрюша теперь большой чин, в Госплане крупными делами заворачивает и в ЦК, видать, вес имеет. Поджидай, Мариша, важных гостей. Вот-вот нагрянут. Максюша сказал, что у нас они останавливаться не будут. Зотов с нетерпением рвётся в Улуюлье! Я тебе тогда, при встрече, не сказал, чтобы ты не волновалась раньше времени.

"Ах, Артём, Артём, лучше бы он не говорил этой фразы: "Зотов с нетерпением рвётся в Улуюлье!" Сердце Марины сжалось от боли. "К тебе он рвётся!" – подсказало ей сознание. "Ну, зачем, зачем он едет? Прошло столько лет. Всё прошлое невозвратно и только может причинить муку!.."

Марина брела с почты медленно, тяжело. Так ходят люди с непосильной поклажей. Придя к себе, она легла на кровать, подумав: "Ну, пусть приезжает, встречу, доложу обо всём, как полагается по службе". Ей показался смешным и, более того, недостойным утренний порыв, когда она, как влюблённая девушка, кинулась к зеркалу, начала перебирать платья. К чему всё это? Неужели ей не ясно, что её личное счастье не сложилось? Ведь знает она это твёрдо и убеждена, что исправить ничего теперь невозможно.

Марина решила никак не готовить себя к встрече с Зотовым: ни духовно, ни внешне. Пусть он увидит её – уже изрядно потрёпанную жизнью, постаревшую, одетую простовато, с некоторым пренебрежением к себе, которое довольно часто встречается у одиноких пожилых женщин, уже не испытывающих желания нравиться. И говорить она с ним будет тоном сухого деляги, занятого только работой, только наукой, которой она принесла в жертву лучшее, что имеет человек, – молодость.