Великий план, стр. 22

Симон застыл неподвижно.

— Ты сделаешь это для меня, — добавил Бьяджио, — а за это я отдам тебе танцовщицу. Таковы условия нашей сделки. Ты их принимаешь?

— Да, — печально ответил Симон. Это было единственным словом, которое он сумел из себя выдавить: голос изменил ему.

— Ты уедешь через несколько дней, — объявил Бьяджио. — А в твое отсутствие я буду заботиться об Эрис.

И с этими словами золотой граф отвернулся от своего слуги и зашагал прочь.

5

Совесть короля

Крепость Фалиндар стояла на скале, нависшей над океаном, вырастая из каменистой почвы. На обширных просторах Люсел-Лора не существовало здания, которое сравнилось бы с нею по высоте и великолепию и которое имело бы такую же славную историю. Она много веков стояла на вершине, выдерживая войны и ураганы и служа домом королевской фамилии Люсел-Лора — длинной череде трийских аристократов, которые называли себя дэгогами. Дэгоги правили Люсел-Лором из Фалиндара, осыпая себя сокровищами и собранными в виде налогов деньгами и равнодушно наблюдая за тем, как военачальники методично рвут страну на части, присваивая себе огромные территории. В эпоху военачальников последние из дэгогов превратились в марионеток, сохранив только видимость власти — пока наконец их жадный клан не исчез. Остались только военачальники и их свары.

Но Фалиндар стоял. Как память о дэгогах, цитадель была вечной, и в эти дни мира военачальники искали в Фалиндаре силу и совет и просили об одолжениях человека, который называл это место своим домом. Новый хозяин Фалиндара взял на себя эту роль неохотно. Смерть прежнего хозяина сделала невозможным иной выбор.

Ричиус Вэнтран знал печальную историю Фалиндара. Он был лично знаком с военачальниками и сражался рядом с ними против Нара, видел, как его соратники-трийцы гибнут от руки имперцев. Люсилер, новый господин Фалиндара, был его лучшим другом: они стали близки, как братья. И в то же время, спустя много месяцев после окончания войны, Ричиус по-прежнему не понимал трийцев. У себя на родине, в Арамуре, он был королем. Плохим, по его мнению, — но все же королем. Он не считался странным из-за своей розовой кожи. У него были слуги, были обязанности — и дни летели быстро благодаря множеству дел. Он презирал власть, которая легла на его плечи из-за смерти отца, однако она определяла его жизнь. Она давала ей цель.

Всем людям нужна цель. Так говорил Ричиусу его отец — и это не давало ему покоя. В Фалиндаре дни были бесконечными, а ночи — невыносимыми. Ричиус превратился в одно из украшений цитадели. Он по-прежнему оставался Кэла-ком, Шакалом — и трийцы считали его героем, но казалось, он стал незаметным, ненужным. За месяцы, прошедшие после победы Люсел-Лора над Наром, Ричиус отдохнул и прибавил в весе. Он наблюдал, как растет его дочь, пытался угадать, что происходит в империи… Но он был одинок. Люсилер был занят голодом и восстановлением долины Дринг и других территорий, где война оставила самый глубокий след, и у него редко оставалось время для его друга-нарца. Ричиус с завистью наблюдал за Люсилером, с тоской вспоминая, каково это — быть занятым. Он помогал, чем мог: грузил зерно на телеги, патрулировал районы вокруг Фалиндара — но его не оставляло ощущение, что он просто лишний.

Почти все дни он проводил с Шани, стараясь чем-то занять время. Шани жила в холе. Она была дочерью Кэлака и ни в чем не нуждалась — и Ричиус иногда задумывался над тем, какой она из-за этого вырастет. Она унаследовала от него некоторые черты лица, и это делало ее не совсем трийкой, однако она никогда не сможет поехать в Нар и узнать вторую половину своего наследия. Империя прочно прибрала Арамур к рукам. Если Ричиус не сотворит чуда, Шани никогда не увидит место, которое ее отец считал своей родиной. Бьяджио об этом позаботился. Даже в изгнании золотой граф сохранял власть. Теперь Арамуром правил Талис-тан, как это было до той поры, когда маленький народ отвоевал свою свободу. На место Блэквуда Гэйла назначили нового правителя — им стал Элрад Лет, человек с железным кулаком. Ричиус был почти незнаком с самим Летом, но он знал его репутацию. Не было сомнений в том, что Арамуру приходится несладко.

Этот день в Фалиндаре был похож на все остальные. Дьяна провела утро, играя с Шани и пытаясь научить девочку первым трийским фразам. Шани едва лепетала, но Дьяна была уверена в том, что слово «мама» девочка уже знает. Испытывая грусть, Ричиус уехал из крепости. Перед пл отъездом он заставил Дьяну пообещать, что они с Шани не выйдут за пределы крепостных стен. Его жена неохотно согласилась.

Ричиус ехал около часа под нежарким солнцем, погрузившись в созерцание осеннего Люсел-Лора. Он ехал вперед, пока не добрался до леса, расположенного далеко к востоку от Фалиндара, — древней рощи переплетающихся деревьев, с похожей на камень корой и черными ветвями. Именно здесь он оставил плакать Карлаза, когда повелитель львов убил взбесившегося зверя. Карлаз не вернулся в крепость. Вместо этого он остался в лесу.

Возможно, именно это манило Ричиуса в лес. Чувствуя себя одиноким, но не желая оставаться в одиночестве, Ричиус направил своего коня в глубь леса — мимо деревни, где лев напал на фермера. И наконец он оказался у горной гряды, где они с Люсилером оставили Карлаза.

Ричиус еще не добрался до горного логова, когда услышал характерный голос Карлаза: он пел. Это был низкий, монотонный распев, странно радостный, и Ричиус поехал на него, надеясь, что не помешает военачальнику. Песня привела его к поляне у неглубокого озерка: там Карлаз с мокрыми и залепленными грязью волосами стоял на коленях в грязи, зачерпывал воду ладонями, медленно выливал ее себе на лицо — и пел. Ричиус остановил коня поодаль, наблюдая за странным ритуалом из-за завесы деревьев. Карлаз продолжал петь еще в течение трех пригоршней воды. Закончив, он прижал ладони к мягкой почве, наклонился и поцеловал землю. А потом он поднял голову и, не поворачиваясь, стал принюхиваться, словно зверь.

— Кэлак? — догадался он. Ричиус поморщился.

— Да, — ответил он по-трийски. Он с трудом складывал слова в непривычные фразы на трийском языке. — Извини, Карлаз. Я не хотел тебе помешать.

— Ты мне не мешаешь. Моя молитва закончена. — А потом военачальник засмеялся. — Но слышали ли меня боги, я не знаю.

— Как я убедился, боги мало что слышат, — сказал Ричиус. Он понимал почти все, что говорил военачальник, а об остальном догадывался. — Если хочешь, я могу уехать.

— Кэлак, ты ехал очень далеко. Чтобы найти меня?

— Да.

— Почему?

Ричиус спешился. Карлаз по-прежнему не поворачивался к нему.

— Потому что мне надо с кем-нибудь поговорить, — ответил он. — Потому что мне неспокойно.

— И ты выбрал меня? — Это настолько заинтересовало военачальника, что он повернул голову. На его лице появилась любопытная улыбка. — Я не деревенский мудрец. Почему меня?

— Сам не знаю, — ответил Ричиус, пожимая плечами. — Может быть, потому что больше никто не хочет меня слушать. Или понять. Мне…

— Неспокойно. Да. Так ты сказал. Иди. — Карлаз похлопал по влажной земле рядом с собой. — Садись со мной. Ричиус поморщился:

— В грязь?

Военачальник снова поманил Ричиуса к себе.

— Я наблюдал за тобой, Кэлак. Ты живешь среди нас, но ты еще не стал трийцем. Я научу тебя кое-чему. Иди.

Ричиус неохотно перебрался через камни к Карлазу. В ответ на настояния военачальника он встал рядом с ним на колени, немедленно погрузившись в жижу с чавкающим звуком. Брюки тут же намокли.

— И что теперь?

— Ш-ш! — приказал Карлаз. — Это успокоит твой ум. Но ты должен вести себя тихо. Вы, нарцы, никогда не бываете достаточно тихими. Вы не слышите молчания. — Карлаз снова сложил руки ковшиком. — Сделай так, — велел он. — Да, хорошо. А теперь…

Он опустил руки в воду, так что она налилась ему в ладони, и проследил, чтобы Ричиус сделал то же самое. Но когда Карлаз вылил холодную воду себе на лицо и грудь, Ричиус взбунтовался: