Великий план, стр. 153

— А теперь мы возвращается на Кроут, боцман, — объявил он. — Там-то и начнется потеха.

Тайны

Оставшись один в каюте, которую делил с Симоном, Ричиус сидел за крошечным откидным столиком и смотрел на свой дневник. Записи в дневнике были старой привычкой, которую он забросил по окончании трийской войны, однако скука долгого плавания заставила к ней вернуться. Это отвлекало от скуки и сомнений относительно будущего. «Принц» отплыл из Лисса уже четыре дня назад. По оценкам Пракны, до Кроута оставалось еще не меньше трех дней. Битва становилась все ближе с каждым часом. Сидя в неверном свете свечи, Ричиус мысленным взором видел ее будущие картины.

«Мы уже совсем близко, — писал он. — Пройдет еще три дня, и мы высадимся на Кроуте. Не знаю, что мы там увидим. Возможно, охранники Бьяджио сдадутся без боя. Если нет, то начнется избиение. Девятьсот сирот, которых я взял с собой, жаждут крови. Я изо всех сил пытался обуздать их ярость, но они по-прежнему рвутся отомстить. Глядя на них, я думаю о себе. Именно таким я не хотел быть».

Ричиус посмотрел на только что написанную строку. Он сожалел о своих чувствах, но деться было некуда: он записал их на бумаге, подтвердив их реальность. Когда-то давно отец дал ему бесценный совет: генералу необходимо любить тех людей, которых он возглавляет. Иначе солдаты это почувствуют и не пойдут за ним. Ричиус печально вздохнул. Любит ли он этих лиссцев? Пожалуй, нет. Он их уважает, он ими восхищается, но он их не любит. Испытываемое им чувство гораздо ближе к жалости. Эта мысль неприятно поразила Ричиуса. Он отложил перо, понимая, что больше ничего написать не сможет.

В Арамуре — если Арамур все еще существует — он был бы королем. Он не искал этого титула и не жаждал его. Ему вовсе не хотелось идти против воли императора, или сражаться в Люсел-Лоре, или заработать себе прозвище Шакал. Ричиус внезапно ощутил стремительный бег времени.

— Я изменился, — прошептал он.

Впервые в своей молодой жизни Ричиус почувствовал себя старым. Ему было страшно плыть на Кроут, страшно встречаться с Бьяджио. Как бы ему ни хотелось вырвать у графа сердце из груди, он не менее сильно хотел бы повернуть корабль и уплыть обратно в Фалиндар, увидеть радостное лицо Дьяны. Не смерти он боялся, он тревожился за свою душу и здравый рассудок. Иногда ему казалось, что он теряет и то и другое. Возможно, ему придется доживать свою жизнь безумцем, подобно герою одной нарской сказки, которого не мог убить ни один клинок, но чей разум постепенно пожирал самого себя.

— Хватит! — сказал он себе, сбрасывая перо на пол. — Надо сосредоточиться.

Внезапно дверь каюты распахнулась, и в нее ввалился Симон. Было очень поздно, и при нормальных обстоятельствах они оба уже спали бы, но из-за морской болезни Симон не мог спать и постоянно поднимался на палубу.

Лицо нарца покрывала нездоровая бледность. Закрыв дверь, он со стоном рухнул на свою койку. Ричиус заметил на его куртке пятна рвоты.

— Ты ужасно выглядишь, — заметил он.

— Ты специально не ложился, чтобы мне об этом сказать? — огрызнулся Симон.

— Нет, — ответил Ричиус, закрывая дневник. — Просто сидел и думал.

— У меня весь живот горит! — простонал Симон. — Тебе не следовало заставлять меня есть.

— Морить себя голодом бесполезно. Ты только потеряешь силы. А мне надо, чтобы ты приехал на Кроут сильным.

Симон перевернулся и возмущенно посмотрел на Ричиуса. Глаза у него стали тусклыми.

— Сидеть целыми ночами и тревожиться тоже бесполезно, знаешь ли. Ты можешь хоть тысячу раз просмотреть все планы и все равно не будешь знать, что случится, пока оно не случится. Мудрые слова, парень. Я пришел к ним трудным путем. — Симон прищурился на дневник Ричиуса. — И вообще, что ты там пишешь?

— Просто так, — уклончиво ответил Ричиус. Симон улыбнулся:

— Брось: я же вижу, что тебе хочется поговорить. В чем дело? Что не дает покоя твоему острому уму?

Ричиус ответил ему не сразу. Он прислушивался к плавному покачиванию корабля, сопровождающемуся бесконечным скрипом, и вглядывался в человека, с которым он делил каюту. Несмотря на все случившееся, Симон Даркис продолжал ему нравиться. Ричиус развернул стул к своему соседу, решив ему довериться.

— Симон, ты когда-нибудь задумываешься о себе? — тихо спросил он.

Симон засмеялся:

— Что?

— Я видел тебя, когда ты приплыл в Лисе, — настаивал Ричиус. — Ты помнишь, какой у тебя был печальный вид?

Симон отвел взгляд. Они еще ни разу по-настоящему не говорили об этом, и Ричиус думал, что и не стоит. И все же необычайная печаль Симона в тот день не давала ему покоя.

— Помню, — ответил Симон. — Мне тогда было не до радости.

— Это сожаление тогда владело тобой?

— Ричиус, я тебя не понимаю, — с досадой сказал Симон. — О чем ты меня спрашиваешь?

Ричиус пожал плечами:

— Может, ни о чем. Я просто немного тревожусь, вот и все.

— О Кроуте?

— И о себе, — ответил Ричиус.

Он отвел взгляд, не зная, как объяснить свои чувства. Дьяна не хотела, чтобы он уезжал. Она предупредила его, что месть это глупость. И когда он увидел Джелену и остальных лисских сирот, то он по-новому оценил совет жены.

— Если ты беспокоишься о том, не делаешь ли ошибки, то перестань, — заявил Симон. — Я знаю, что Бьяджио сделал с твоей женой. Я слышал об этом, когда был на материке. Он — зверь, Ричиус.

Ричиус нахмурился:

— Он твой господин.

— Это ничего не значит. Значит, я повиновался зверю. Может, это и меня делает зверем. — Симон закрыл глаза. — Ты это имел в виду, когда говорил о сожалении? Если так, то ты прав. Я не могу гордиться тем, что делал.

— А тем, что мы делаем сейчас? — спросил Ричиус. — Когда мы убьем Бьяджио, ты будешь этим гордиться?

— Если мы убьем Бьяджио, — уточнил Симон. — И — нет, не буду. Ты не понимаешь, что значит быть Рошанном, Ричиус. Бьяджио сделал меня личностью. Он дал мне нечто, во что можно было верить.

— Тогда почему ты делаешь это? Только ради Эрис?

— В основном. Но еще и потому, что Бьяджио изменился. Снадобье сделало его неуправляемым. Лично я считаю, что он сумасшедший. Может быть, убив его, мы окажем ему благодеяние.

— Благодеяние? — рявкнул Ричиус. — Я не намерен убивать его из человеколюбия, Симон. Думай что хочешь, но для меня это просто месть и больше ничего.

— И он этого заслуживает, — согласился Симон. — Я с этим не спорю. Только не жди, чтобы я по этому поводу ликовал. Бьяджио всегда будет означать для меня нечто хорошее. И этого, наверное, никак не изменишь. — Он понимающе посмотрел на Ричиуса. — Если бы ты знал Бьяджио десять лет назад, ты бы, наверное, относился к нему иначе.

— Сомневаюсь, — недовольно проговорил Ричиус. Перспектива смерти Бьяджио была единственным, что не вызывало у него угрызений. — Не знаю, как ты можешь называть его хорошим человеком, после того как он сделал столько зла. Может быть, я ошибаюсь насчет тебя, Симон. Может, ты ничуть не изменился.

— Полегче, парень! — предостерег Симон. — Мне не настолько худо, чтобы я не мог выкинуть тебя через иллюминатор. И я вовсе не называл его хорошим человеком. Я просто сказал, что он не тот, каким был. Люди меняются, Ричиус. Иногда к лучшему. Иногда к худшему, как Бьяджио.

— Люди меняются, — подтвердил Ричиус, кивая. — Вот это меня и тревожит. — Он откинулся на спинку стула, наблюдая за пламенем свечи, пляшущим под ламповым стеклом. — Перед моим отъездом Дьяна просила меня быть осторожным. Я решил, что она говорит об осмотрительности, чтобы я не дал себя убить. Но теперь я, кажется, понял, что она имела в виду. Она увидела во мне перемену.

— Какую перемену?

— Это непросто объяснить, — вздохнул Ричиус. — Так влияет на человека месть. Я ведь тоже не всегда был таким, как сейчас. Наверное, я тоже изменился — точно так же, как Бьяджио.

— И как я, — напомнил ему Симон. Ричиус улыбнулся:

— Наверное.