Странник, стр. 15

— Сколько лет практики?

— А как здесь течет время? — ответил я вопросом на вопрос. — Пока никто не заметил, насколько я понимаю. Если как там, — я мотнул головой, подразумевая место, откуда мы провалились, — то лет… пятьсот? Больше?

— Думаешь, что здесь тоже так? — Она замерла с ложкой в руке, которой насыпала молотый кофе в железный фильтр. — Странно… вроде уже давно можно было понять и привыкнуть, но я даже саму мысль не способна усвоить о том, что время может почти не двигаться. Дни идут, ночь за днем, день за ночью, — а время стоит. Как так?

— Потому что смена дня и ночи — это всего лишь движение светил, — вспомнил я как-то выданное мне объяснение. — А время — это время, оно существует само по себе. Смена дня и ночи за двадцать четыре часа — просто совпадение, а время может растягиваться, сжиматься, стоять и даже двигаться задом наперед. Ты ведь помнишь, что было у границ Тьмы?

— Помню, все я помню. Просто не получается уложить это все в мозгу.

— А и не надо укладывать, — пожал я плечами. — Просто оно есть так, как есть, совсем не обязательно пытаться все осмыслить. Я вот в детстве никак не мог вообразить понятия «бесконечность». Вселенная бесконечна… Я пытался представить, как ты летишь, летишь, летишь — и этот полет не закончится никогда. Так получалось. А потом пытался представить «вообще», как карту, схему, картинку, — и ничего из этого не выходило. Потому что в нашей жизни все конечно, а бесконечность из другого понятийного аппарата.

— Я слышала или где-то читала, что фараоны строили пирамиды потому, что населенная часть Египта была плоской как стол. Пирамиды, поднимающиеся над этой плоскостью, поражали воображение простых людей, подавляли. И когда первые египтяне, отправившиеся в путешествие, увидели горы, знания их сделали запретными, потому что ничто не могло быть выше пирамид.

— Ну вот и мы примерно в таком же положении, — хохотнул я. — Но вообще не знаю, как тут. Я бы пока делать выводы не стал, все же здесь все по-другому. В Отстойнике не было местных, только чужие, попаданцы, так сказать, а здесь и те, и другие. И Тьма проявляется по-другому…

— Кстати, все хотела тебя спросить, — вдруг вспомнила она. — Как ты думаешь: где Тьма настоящая — здесь или там? Ну в смысле… — Она замолчала, явно подбирая слова. — …Вот где-то мы ее видим такой, какая она на самом деле, а где-то она словно воплощается во что-то. Или она везде разная? Я ведь просто чувствую, что то, что мы видели там, и что встретили здесь, — одно и то же. И все же оно разное.

Мысль она выразила сумбурно и путано, но я ее понял. И ответил сразу, потому что думал об этом сам, и не раз:

— Там. Там мир… изнанка мира уже оторвалась от основы, и там Тьма такая, какая она есть, она там Левиафан, она стена до неба и воплощенный ужас. И там ей не надо что-то из себя изображать. Этот мир еще цел. Он… разваливается, расслаивается, но все же не разделился. И Тьма сюда прокрадывается, проползает через прорехи, но она пока вынуждена принимать формы, вроде как маскироваться. Не поручусь, разумеется, но мне так думается.

— Может, и так. — Настя пожала плечами. — И что ждет нас впереди?

— Не знаю. Не имею никакого представления.

И это было правдой.

4

Наутро я узнал, какой механик будет заниматься моим самолетом. Им оказался тот самый парень, что примкнул к нам для поездки в Коди. Звали его Дуг, был он невысоким, тощим, шустрым, с узким хитроватым лицом и чем-то напоминал Федьку — моего друга-товарища по Отстойнику. Трудно сказать чем, но что-то общее между ними явно было. Еще в Коди он доказал, что при наличии инструкций и руководств способен разобраться с любым механизмом, так что именно Настя назначила его обслуживать «лайку» как самый простой из имеющихся самолетов, вроде как для практики. Я прокомментировал это восточной пословицей: «Ученик цирюльника учится на голове сироты», — но Насти уже здесь не было, она улетела еще вчера с раненым на борту, так что мой мелкий выпад ушел в пустоту.

Пока самолет готовили к вылету, я сделал две вещи — проверил сектора обзора с постов на крыше, чтобы убедиться в том, что вчера оценил их правильно, затем понаблюдал за ближними к терминалу домами, потом за краем пологого склона, ведущего к городу, где проще всего было устроиться стрелкам, но никакой активности в них не заметил, а затем приказал сидевшему за «полтинником» бородатому пузану по фамилии Ла-Руш, которого по имени никто не звал, пристрелять каждую точку на этих домах, а на мешки нанести метки, для того чтобы можно было вести огонь без предварительной пристрелки.

— Особое внимание пространствам под подоконниками и между окон, — добавил я. — И корректировщик тебе нужен. И наблюдать постоянно, потому что, будь я снайпером, я бы тебя снял запросто.

Склон этот беспокоил. Мало того что это самое близкое к Базе укрытие для возможного противника, так туда еще и скрытный подход наблюдателю или снайперу в любое время суток обеспечен. Скрываясь за склоном, можно было выбрать позицию для наблюдения, например. А наблюдение даст систему охраны, график движения, график смены патрулей. Хорошо, что у нас хотя бы рации военные, с кодированием переговоров.

Потом по этой самой рации с кодированием вызвал Хэнка и сообщил, что он полетит со мной наблюдателем. Я уже дважды обнаруживал с воздуха бандитские базы, так что очень возможно, что обнаружу и в третий, если бандиты здесь и им что-то нужно. Монтана штат пустынный, в смысле что людей здесь очень мало жило раньше, так что вокруг Грейт-Фоллза нет практически никакого жилья. Я еще половину ночи над картой просидел, пытаясь понять, где бы я, на месте бандитов, основал временную базу, и в общем пришел к выводу, что выбор не так уж и богат. Так что вероятность их обнаружить есть, и она высока.

— Не думаю, что их много, — объяснял я Хэнку после того, как «лайка» оторвалась от земли и начала набирать высоту. — Было бы их много — мы бы такое присутствие уже ощутили. Думаю, что в город приехала разведка, несколько человек, пара-тройка машин, у них есть связь с основными силами. Поэтому устраиваться они должны там, где хорошо просматриваются подступы, то есть не в самом городе. И желательно там, где можно укрыть машины, потому что у нас все же аэродром, и если они не совсем тупые, то поймут, что здесь могут летать и искать их с воздуха.

— И как же мы их будем искать?

— По сопутствующим… — я затруднился подобрать перевод к слову «разведпризнак» и упростил термин, — по следам. Следы остаются часто. В общем, ты наблюдай.

— Понял, — кивнул Хэнк, поерзал в кресле у меня за спиной и сказал: — Как на стуле лечу, что-то совсем маленький самолет.

— А больше и не надо.

Облетать окраины и на этих самых окраинах искать всякие промзоны с ангарами, в которые можно закатить машины. Причем окраины такие, к каким сам город подходит не вплотную. База ВВС Малмстром, которую я полагаю наиболее перспективным местом для поиска: и разведке легко спрятаться, и если подтянутся основные силы банды, там и укрепиться не проблема.

А подтянутся? Им точно от нас чего-то надо? Теренс вчера сказал, что почти точно. Сказал даже, что уверен — банды появятся.

— Они все же психи, ненормальные, у них совсем измененная психика, — объяснял он. — Убийства ради убийств, другой смысл не нужен, это уже стало самим смыслом жизни. Плюс сниженный инстинкт самосохранения, это тоже все заметили — подчас они совершают совсем безумные вещи. А здесь еще и добыча, здесь есть женщины, еда, запасы всего — наверняка сунутся.

— Шансы?

— Четыре из пяти, я думаю. Если они здесь, то наверняка нападут. — Он погладил свою кудрявую бородку длинными темными тощими пальцами. — Не знаю как именно — попытаются захватить Базу или просто поймать кого-то в засаду и захватить, — но что-то предпримут. Если нет, то я готов публично съесть свой носок.

Мне почему-то подумалось, что Теренсу носок есть точно не придется. Просто потому, что судьба с бандитами «нового типа» меня уже несколько раз сводила, и к выводам я пришел примерно таким же. Если они здесь, то жди проблем. Или беды.