Нарский Шакал, стр. 12

— Я этого опасался, — ответил Люсилер. — Но разве твой отец может самостоятельно решать вопрос, воевать или нет? А как же император?

— Мой отец и Аркус никогда не были дружны. Ты сам это сказал. Если б не император, отец вообще не посылал бы нас сюда. Один Талистан охотно шлет сюда отряды — и то лишь потому, что Гейл готов ковриком лечь у ног императора. — Ричиус покачал головой. — Отец не хотел, чтобы Арамур был втянут в эту войну.

— Но ты уже здесь. Почему твой отец тебя оставляет?

— Потому что он по-прежнему считает, что Арамуром правит он, — пояснил Ричиус. — Отец позволил Арамуру стать частью империи только ради того, чтобы избежать войны с Наром. — Он вздохнул, снова подумав, во что это обернулось в дальнейшем. — А потом император навязал ему эту войну. Боже, как мы запутались!

— Возможно, — сказал Люсилер. — Но нам не следует терять надежды. Пока не следует. Петвин еще не вернулся. Может быть, он принесет нам хорошие новости, и мы ошибаемся в отношении твоего отца.

— Ты слишком оптимистичен, друг мой. Я знаю, отец уже отправил сюда больше людей, чем собирался. Он не станет нас отзывать. Даже он понимает, что в этом случае император раздавит Арамур. Но, возможно, он считает, что Аркус не тронет Арамур в том случае, если он просто допустит поражение.

— Но ты же его родной сын!

— Это не имеет значения, — отрезал Ричиус. — Даже я не могу рассчитывать, что он ради меня будет рисковать жизнью все новых и новых людей. У нас уже погибли многие десятки… Что мы знаем? Может быть, в битвах при Таттераке и Шезе уже погибли сотни арамурцев. Я знаю отца. У него хватит глупости пойти против воли императора. Он решит больше не посылать нам подкрепление — и мы останемся в западне.

Ричиус замолчал, чувствуя, как его собственная безнадежность охватывает и Люсилера. В течение долгих месяцев он старался скрывать свои мысли от людей, воевавших под его началом, — и вот теперь стал сетовать: как мало шансов у них на победу! Он мысленно чертыхнулся, не сомневаясь, что Люсилер мысленно прикидывает последствия. Даже в случае поражения он сам, Динадин и все остальные смогут вернуться домой. Но Люсилер уже дома, и ему придется жить под тем правлением, какое Тарн со своими дролами установит в Люсел-Лоре. Да, груз таких мыслей должен быть поистине тяжел.

— Тогда тебе надо уезжать, — решил Люсилер. — Послушай Динадина. Не позволяй загнать себя в тупик. Просто уезжай.

— Я не могу! — в сердцах воскликнул Ричиус. — Мне бы хотелось иметь возможность уехать, но это невозможно. Если мы отступим, император уничтожит нас. А потом он отнимет у нас Арамур и, может быть, даже отдаст его под управление кого-нибудь из Гейлов. Динадин слеп, он не видит политической подоплеки событий. Но тебя, мой друг, мне жаль. Если мы проиграем, мы просто умрем. А вот по-настоящему страдать придется твоей стране.

Люсилер печально улыбнулся.

— Я уже проиграл, Ричиус. У нас с тобой очень много общего. Ты находишься здесь, чтобы служить императору, которого ненавидишь. А я нахожусь здесь, чтобы служить моему дэгогу.

— Которого ты ненавидишь?

— «Ненавижу» не совсем верное слово. Но трудно не обращать внимания на то, что Тарн и его последователи говорят о дэгоге. Вспомни — я жил в Фалиндаре. Там случалось немало всякого. Говорят, дэгог был безжалостен, когда пытал Тарна, — и я этому верю. Ему известно, что император не желает нам добра. Но ему все равно. Аркусу что-то нужно от Люсел-Лора, а дэгогу — что-то от Нара. Нечто большее, чем просто защита от дролов.

— И что же?

— Возможно, оружие. Военачальники шли за ним только потому, что он унаследовал этот титул. Но он слаб и знает: его время скоро закончится — даже если бы Тарн не ускорял этот процесс. Я уверен, он рискнул бы нашими жизнями, чтобы получить вожделенную власть. А твой император охотно идет ему навстречу.

— Они оба подонки! — отрубил Ричиус. — Ошалели от жажды власти. Но как же ты можешь ему потворствовать?

— А почему ты подчиняешься своему императору? — парировал Люсилер.

— Потому что вынужден. В противном случае Арамур был бы раздавлен.

— Со мной все обстоит так же. Мне известно, что собой представляет дэгог. Я хорошо жил в Фалиндаре. Может быть, слишком хорошо — это была прекрасная пора. Я не знаю, что Тарн и его дролы принесут Люсел-Лору, но не сомневаюсь — это будет нечто гораздо худшее. Время мертвой религии Тарна миновало.

— Похоже, вы просто сменили бы одного деспота на другого, — заметил Ричиус.

— Возможно. Но я таков, какой есть. Мой отец служил дэгогу, а до него — мой дед. Я принес дэгогу клятву. И эта клятва превыше всяческих умозаключений.

Ричиус вздохнул.

— Тогда мы оба обречены. Если, по твоим словам, Тарн наступает в Таттераке…

— Так говорят. Но не исключено, что это всего лишь слухи.

Ричиус нахмурился. Слухи — бич всех военных. Необходимо каким-то образом узнать, что происходит на самом деле.

— Мы здесь совершенно слепы! — с горечью молвил он. — Война может закончиться завтра, а мы об этом услышим в лучшем случае через неделю. Нам нужно выяснить правду.

Люсилер выразительно поднял брови и улыбнулся.

Как сказал Динадин, до Экл-Ная всего два дня верхом.

На краю долины Дринг, спрятанный от мира за переплетением лоз и березовым лесом, стоял древний замок. Это ничем не примечательное сооружение было украшено провисшими мостками и обрамлено сзади хрустальным ручьем. Большинство окон выходило на заросший сад, расположенный в переднем дворе; он являл собою настоящее кладбище неухоженных статуй, изъеденных лишайником. В затянутых паутиной залах висели перекосившиеся портреты давно умерших обитателей замка; с высоких растрескавшихся потолков свисали огромные люстры из покрытой патиной бронзы. После захода солнца замок освещался множеством факелов и лампад, и этот ритуал всегда проходил в сопровождении далекого воя волков.

Но несмотря на запущенность, замок Дринг отнюдь не пустовал. Он был твердыней Фориса Волка, военачальника долины Дринг. Именно отсюда он вел войну против нарских захватчиков и беспомощного дэгога-предателя, пригласившего их в страну. И именно здесь он со своей смиренной женой Наджир вырастил трех дочерей. Даже глубокой ночью замок был наполнен обыденными негромкими шумами жизни: плачем беспокойных детей, перешептыванием стражей в красных одеяниях, расхаживающих по мосткам. Первобытная музыка леса залетала во все комнаты и залы, и жителям замка Дринг, не желавшим лишаться сна, приходилось быстро привыкать к звукам, которые издают ночные обитатели долины.

И лишь одна комната хранила в себе тишину. Это крошечное помещение, спрятанное в задней части замка, не имело окна — только металлическая решетка на рассвете пропускала узкие полосы солнечного света, через нее также уходил приторный дым от непрерывно возжигаемых благовоний. В комнате отсутствовала обстановка. На каменном полу возлежал алый ковер, достаточно пышный, чтобы на нем можно было стоять на коленях, а у одной стены возвышался украшенный золотом алтарь. На нем стояли фигуры мужчины и женщины — обожествленных смертных. По обе стороны от них курились благовония, возносившие к небу тонкие мистические знаки.

За стенами умирала ночь. Тарн приоткрыл один глаз и увидел решетку в восточной стене. На металле горела едва заметная искра зарождающегося солнца. Он закрыл глаз и снова опустил голову. У него болела спина. От долгого стояния на коленях на них горела кожа. Но его разум очистился и открылся небу в ожидании ответов, которые он вымаливал всю ночь. Он прибыл в замок Дринг, надеясь найти утешение в кругу своей приемной семьи, получить совет от Волка и умолить своего божественного покровителя, чтобы тот вразумил его. Он отдохнул и утолил голод вкусной едой, приготовленной Наджир. Тело его было готово. Но тревожило состояние разума, и он боялся погубить свою душу.

«Лоррис, — взмолился он, — направь меня! Я — твое орудие. Я выполню твои повеления. Только скажи мне, что делать».