Кольцо мечей, стр. 31

Она подумала, потом кивнула.

Потом заговорила маленькая женщина — Цей Ама Ул. Никлас перевел:

— Мы довольно много узнали о человечьих женщинах из захваченной нами информации и от Сандерса Никласа. Но информация отрывочна, а Никлас мужчина. Мы хотели сами увидеть, каковы человечьи женщины. Мы хотели узнать, каково быть женщиной среди ваших людей.

Лугала Минти перебила ее и что-то долго объясняла.

— Женщина Лугалов хочет знать, каким образом вы так перемешались. Вы же не можете не понимать, как опасны мужчины в доме, если они не ограничиваются коротким визитом. Как вы можете подпускать к детям тех, чья профессия насилие? Как вы позволяете тем, кто способен на убийства и изнасилования, жить в ваших домах изо дня в день? Из года в год? Вы же должны понимать, что рано или поздно неминуемо произойдет нечто ужасное. Извините, Анна, я перевел неточно. Не «убийство», а преднамеренное лишение жизни других людей, что не обязательно преступление. Нравственная подоплека поступка зависит от обстоятельств. Убить вражеского мужчину почти всегда нравственно. Обычно убивать мужчину — союзника или родича — безнравственно. То же относится и к слову, которое я перевел как «изнасилование». Оно означает половой акт с применением насилия и без согласия второго участника, но это не всегда преступное действие, если, конечно, жертва не женщина и не ребенок.

Анна попыталась объяснить, что большинство мужчин — существа безобидные. Инопланетянок она как будто не убедила, хотя и не могла понять, что делается за этими широкими заросшими мехом лицами.

— Нет, — наконец сказала ей по-английски Эттин Сей. — Это не может быть верным. Мы знаем… мы чувствовали… — Она запнулась и перешла на свой язык. Никлас начал переводить:

— Мы испытали насильственные действия человеков. Твои люди не безобидны, Перес Анна. Два моих брата были на корабле, который взорвали человеки, а моя сестра Апци потеряла сына. Ваши мужчины умеют убивать, как мужчины Людей. Но вы не сумели отделить вашу склонность к насилию от всего остального, как удалось нам — в значительной мере. У вас нет безопасных мест. Ваши дети вынуждены расти в страхе. Ваши женщины должны жить в страхе, если только не станут такими же, как ваши мужчины, а кто тогда будет растить детей?

Лугала Минти заговорила на повышенных нотах.

— Женщина Лугалов говорит, что человеки омерзительные извращенцы, позор для всех разумных рас и оскорбление Богини, да восхвалим ее имя. А ведь, Анна, мы еще не коснулись сексуальной жизни человечества.

— Да, — сказала Эттин Сей по-английски.

Снова заговорила Цей Ама Ул.

— Это неучтиво, говорит женщина Цей Амы, и не ведет к знанию. Мы не должны просить, чтобы Перес Анна защищала своих людей, будто они преступники. Расскажи нам о своем детстве. Расскажи нам, как женщина растет среди человеков.

И она рассказала. Они задавали вопросы. Как это — жить в одном доме с родителями? Как она ладила с ними и с братом. Угрожал ли ей отец? Накладывал ли на нее руки?

Он был тихим историком, чьи преступления как отца сводились к неспособности обращать внимание на текущее столетие. Четырнадцатый век был куда интереснее, хотя между ними имелось не так уж мало общего: страшные эпидемии, крушение общественных устоев и открывающийся доступ в необъятную вселенную. Неведомые континенты, ожидающие первопроходцев, небеса, готовые открыться астрономам.

— Равнодушие! — сказала Эттин Сей. — Это нехорошо. Но есть и женщины, которые не интересуются своими детьми. В больших семьях это не так уж важно. В родовом доме всегда достаточно матерей.

Почему у человеков такие крохотные семьи? Неужели она не чувствовала себя одинокой без тьмы родичей? Неужели она не задыхалась от темноты в полдесятке комнатушек?

Нет, ответила она им. Такая жизнь казалась обычной. Одинокой она себя не чувствовала. Квартира ее семьи казалась просторной. В конце-то концов ее родители были специалистами и хорошо зарабатывали.

Женщины слушали серьезно, но вряд ли понимали. Вопросы продолжались. Как можно жить в море людей, не связанных общностью рода, совершенно разъединенных? Крохотные семьи подобны волнам, которые вздымаются и опрокидываются, оставляя за собой лишь пустое пространство, где возникает новая волна — новая семья.

Девять миллиардов человек! Непостижимо. А половина — мужчины, живущие там постоянно. Улицы городов — пугающе огромных городов — кишат разнузданными мужчинами. Как себя чувствовала женщина Пересов, проходя среди мужчин, не связанных с ней родством? Без какой-либо защиты, если Никлас рассказывал им правду?

И она тоже рассказала правду. Да, ходить по Чикаго бывает страшно, особенно в районах, где жители бедны. Бедность рождает в человеке злобу, а озлобленный человек опасен, особенно, если ему нечего терять.

Когда она кончила, некоторое время длилось молчание, а затем заговорила Эттин Пер.

— У вас слишком много людей. Не хватает простора, а пристойно разделять тот, который есть, вы не можете, потому что разделены. Но и умей вы его делить, теснота все равно осталась бы. Сейчас, Анна, предстоит речь о порочности гетеросексуальности.

Цей Ама Ул что-то сказала, наклонившись вперед.

— Она говорит, что вы, наверное, устали, хотя она и не знает признаков человечьего утомления. Но все мы — плоть, говорит женщина Цей Ама.

Анна взглянула на свой хронометр. Миновало три часа. У нее было такое ощущение, что она проиграла бой.

— Пока мы кончим, — сказала Эттин Сей. — Благодарю вас, Перес Анна.

Они ушли. Едва покинув комнату встреч, Никлас вздохнул.

— Господи Боже ты мой! Вы преуспели, Анна, а я совсем вымотан.

Они вернулись в ее помещение. Никлас прижал ладонь к двери, а когда она открылась, посмотрел на Анну с высоты своего роста.

— У вас измученный вид. Почему бы вам не прилечь? Если после захотите куда-нибудь пойти, позвоните мне.

Вежливый способ избавиться от нее. Он куда-то торопится, возможно, к своему генералу.

На голограмме в ее спальне громоздились немыслимые кучевые облака. Они слагались в пейзаж — белые горы, серо-зеленые долины в тени, скошенные плато, разломы и клубящиеся склоны, будто заросшие лесом. Анна лежала не в силах даже думать. Над ней облака непрерывно менялись. Горы уплощались в равнины или раздвигались, образуя долины. Долины смыкались, невысокие холмы вырастали в грозные пики. Ничто не сохранялось надолго.

Вечером она пошла в человечий сектор и сообщила об утренней встрече.

— Мне неясна картина их культуры, — сказал Стен. — Кто управляет? Мужчины или женщины? И что это за маниакальная одержимость идеей насилия?

— Судя по словам этих женщин численность их населения должна быть заметно ниже нашей, — заметил капитан Мак-Интош. — Возможно, тут лежит их слабость. Хотя, Пта свидетель, наша численность особым преимуществом не стала.

— Мы находимся на вражеской станции, — нервно вмешался Этьен. — Мы уверены, что они нас не подслушивают?

— Да, — сказал капитан Мак-Интош.

Чарли заключил:

— Будем продолжать переговоры без уловок. Мы прекрасно знаем, чем оборачиваются попытки обойти хвархатов.

6

Голограмма в кабинете генерала была новой: заснеженная равнина. В отдалении высилась зубчатая цепь невысоких гор, скорее всего, стена кратера. Небо над стеной почти целиком заполняла планета — желтый газовый гигант с кольцами и полдесятком лун — их можно было обнаружить по теням, которые они отбрасывали на планету. Небо — те лоскутки, которые я видел, — выглядело густо-синим, что означало присутствие какой-то атмосферы.

По снегу тянулась цепочка следов, начинаясь прямо от генеральского ковра, пересекала равнину и терялась вдали. Отпечатки одной пары больших широких сапог.

— Неужели вы собираетесь селиться тут? — спросил я.

— Нет. Возможно, там была наблюдательная станция. Или дело вообще ограничилось одной высадкой.

Я кивнул и сел.

— Вот так! — Он взял стило. — Перес Анна встретилась с женщинами один раз, и человеки уже получили стратегически ценные сведения.