Грегор и тайный знак, стр. 43
Найк укрыла Талию своими крыльями.
— Иди сюда, Босоножка! — Грегор схватил сестру в охапку и отвернул ее лицо в сторону от жуткого зрелища, хотя она и не выглядела расстроенной или потрясенной.
— Нет, Гре-го, отпусти меня! — потребовала она.
— Оставь меня в покое! — Люкса высвободила руку с мечом и со всей силы вонзила меч в плечо Живоглота.
— А-а-а-а-а-а! — взревел крыс, отшатываясь. Из раны хлестала кровь.
Он открыл пасть, демонстрируя свои вновь отрастающие зубы. Аврора повернулась, и Люкса вскочила на ноги. С лезвия меча стекала кровь Живоглота.
Грегор оставил Босоножку и вовремя успел выставить свой меч между Люксой и крысом, когда тот крикнул в лицо девочке:
— Прекрасно, ты, сопля несчастная! Лети — и сдохни там просто так, ради собственного удовольствия!
— Тс-с-с, — сказала Босоножка, — ты слиском громкий.
Люкса побежала к выходу из пещеры, готовясь прыгнуть на спину Авроре. Но тут она увидела мышей. И встала как вкопанная, одной рукой уже держась за холку летучей мыши.
Предсмертные крики постепенно стихали. То тут, то там еще было видно какое-то движение, но все реже и все слабее. А потом все смолкло и затихло. Люкса всхлипнула и заревела. Не как королева, а как маленькая девочка.
— Тс-с-с, — сказала Босоножка, поглаживая ее по руке. — Тс-с-с. Мыски спят.
ГЛАВА 23
— Они ведь спят, да, Гре-го? Правильно? — спросила малышка, нахмурив бровки.
— Правильно, Босоножка, правильно, — ответил Грегор, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Они спят.
Он всегда говорил ей эти слова, когда речь шла о смерти. Когда они наткнулись на детской площадке на мертвую птичку, он сказал ей, что птичка устала и спит, а потом, когда Босоножка не видела, завернул птичку в газету и выбросил в помойку. И когда Босоножка на следующей прогулке не нашла птичку на старом месте — она решила, что птичка выспалась, отдохнула и улетела домой, к деткам. И Грегор радовался тогда вместе с ней.
Раз он не смог сказать ей, что та пичуга была мертва — про мышей он тем более не мог ей ничего сказать. Он не хотел приносить ей горе своим рассказом.
— Я знаю. Они просто легли спать. Как в той песенке, — продолжала Босоножка.
— Точно, Босоножка, как в той песенке, — механически подтвердил Грегор.
— Живоглот… Мы можем сделать хоть что-нибудь? Хоть что-нибудь? — В голосе Люксы звучали отчаяние и горечь. — Пожалуйста!
— Нет, Люкса, — ответил крыс, и Грегор вдруг подумал, что первый раз слышит, как Живоглот называет Люксу по имени. — Мы ничего не можем сделать для них. И никто не может.
— Можно я посмотрю в твои стеклышки? — обратилась Люкса к Грегору, и он протянул ей бинокль.
На самом деле все было прекрасно видно и без бинокля, но надо сказать, с биноклем картина представлялась еще чудовищней. Люкса взяла бинокль и приставила к глазам.
— Значит, вот оно как, — произнесла Люкса тихо. — Значит, вот как они планировали всех уничтожить.
— И никакого сопротивления со стороны зубастиков, — добавил Арес.
— Ты уже можешь отпустить меня, — сказал Картик тихо, и Арес освободил его из своих когтей. Зубастик свернулся калачиком и спрятал мордочку в шерстке.
— Я думала, они будут морить зубастиков голодом. Или попытаются их утопить. Ну или еще что-то в этом роде. Но это… — Найк покачала головой. — Такого еще не бывало.
— И не такое бывало, — угрюмо сказал Живоглот, слизывая кровь с раны на плече.
— Дай-ка я. — Говард передал Газарда Люксе и полез в аптечку. — Она не очень глубокая, — успокоил он Живоглота, осмотрев рану.
— Достаточно глубокая, — возразил крыс, бросив быстрый взгляд на Люксу. — Я считаю, я свой долг выплатил. Сполна. Моя жизнь — за твою жизнь.
— Да, долг выплачен сполна, — безучастно ответила Люкса.
Они стояли и смотрели, как Говард перевязывает рану Живоглоту, — просто потому, что надо было на что-то смотреть, а смотреть на мертвых мышей было невыносимо.
Грегор все не мог осознать, что произошло у них на глазах. Он уже видел смерть, много раз. Но сегодня это было иначе, не так, как прежде. И дело было не в количестве жертв. Там, в джунглях, во время боя с муравьями-острогубцами, земля была покрыта трупами, словно ковром. Но тогда это был бой. Тогда лицом к лицу сошлись две армии, и у каждого был пусть призрачный, но все-таки шанс спастись. А то, что произошло с мышами…
Они не могли защититься, укрыться от невидимого и неосязаемого врага. И среди них были не только солдаты… но и детеныши…
Это было настоящее убийство. Точнее бойня. И возможно — не последняя.
Одна Босоножка, казалось, не замечала всеобщего настроения.
— Газард, потанцуй со мной! — попросила она, протягивая приятелю ручку, но Газард ответил:
— Нет, Босоножка, я сейчас не могу.
— Тогда я сама, — легко согласилась она и начала кружиться, напевая:
Больше всего на свете Грегору хотелось, чтобы она замолчала. Но что-то мешало ему сделать ей замечание. А Босоножка теперь была мышкой: она царапала воздух лапками и весело подпрыгивала.
Этот ее мышиный танец — это было уже слишком. К тому же с ними был Картик — ему-то каково все это видеть и слышать?
— Перестань, Босоножка! — сказал Грегор, но она слишком увлеклась песенкой.
Теперь она сложила ладошки под щекой и притворялась спящей.
— Да перестань же! Хватит! — Грегор схватил ее под мышки и рывком поставил на ноги.
Кажется, у него получилось слишком грубо, потому что она закусила губку, и глаза ее наполнились слезами.
— Ладно, прости. Прости! Просто сейчас не самое подходящее время для танцев, — оправдывался Грегор.
— Но мыски танцевали, — упрямо возразила она. — И я просто танцую, как мыски.
— Да, да, я понимаю, — сказал Грегор. — Ты ни в чем не виновата, ты не сделала ничего плохого.
— Я хочу танцевать, как мыски, — всхлипывала Босоножка.
— Ладно, ладно. Только не плачь, — сдался Грегор и погладил ее кудряшки.
Он вынужден был признать, что издали, если не знать правды, судороги погибавших мышей действительно были похожи на танец. И вообще, слова этой песенки:
очень наглядно описывали то, что ему довелось сейчас увидеть…
Грегор повернулся и уставился на мертвые тела мышей. Если не знать, что они мертвы, — их вполне можно принять за спящих. В голове у него завертелись слова песенки: