В большой семье, стр. 8
— Близко?
— Близко.
— А дрова кто колет?
— Я.
Авдотья с сомнением качала головой.
— Он никогда не врет, — неуверенно заявил Оська. Брови у него удивленно приподнялись. Ему, как и няне, казалось невероятным, что тоненькие, как щепки, руки Алика могут поднять топор.
— А мама что делает?
— Лежит. А когда встает, за хлебом ходит. По бюллетеню она.
Посидев минут десять, Алик поднимался со стула. За фуфайку ему закладывали две книги, выбранные для него Оськой на этажерке. Оля и Авдотья старательно обматывали Алика платком. Почему-то после его ухода все некоторое время молчали.
Потом Оська говорил:
— Не представляю, как он колет дрова. Может быть, у них топор очень легкий…
«Дорога жизни»
Уже неделю Викентьев жил на восточном берегу Ладожского озера. Как опытного экономиста, его послали в Кабону, где проходила нагрузка машин, перевозящих продукты ленинградцам по ледовой дороге, проложенной по Ладожскому озеру. Сутками он работал по учету грузов, и если удавалось, то отдыхал на деревянном топчане, стоящем рядом с его столом. Но обычно Матвей Иванович забывал об усталости. Каждая цифра его учета казалось живой. Точно за ней стояла чья-то спасенная жизнь.
Изредка под вечер выпадали свободные от работы час-полтора. Тогда он выходил из избы и шел на берег.
Величественное зрелище открывалось его глазам. Высоко-высоко в небе, поблескивая, стыли звезды. Под небом простиралось бескрайнее ледяное поле.
Но по этой громадной снежной пустыне двигались вереницы огней. Они бежали, как бы струились. Это был свет фар грузовых машин.
Два встречных потока автомобилей шли по льду непрерывно: день и ночь, день и ночь.
Один поток катился в осажденный Ленинград с «Большой земли», другой — на «Большую землю» из Ленинграда.
Все пути к блокированному Ленинграду были отрезаны. И все-таки ленинградцы сумели соединить героический город с «Большой землей».
«И тут большевики нашли выход!» — с гордостью и восхищением думал Викентьев.
«Дорогой жизни» прозвали ледовый путь. И это было верно: дорога несла людям жизнь.
Викентьев только что вернулся с берега и прилег на топчане, как дверь распахнулась и в избу ворвалось морозное облако. Вошли трое шоферов, в перепачканных полушубках, в огромных рукавицах и ушанках.
Викентьев посмотрел на вошедших. Лица водителей машин были черны, как полушубки, и сильно лоснились: их смазывали жиром, чтобы хоть отчасти предохранить кожу от мороза. При свете керосиновой лампы блестели белки глаз.
Пока диспетчер, девушка в защитном ватнике, выписывала накладные, шоферы негромко переговаривались.
— Так и садит немец…
— Где?
— Да всё там же…
Матвей Иванович догадался, о чем говорят водители. Немцы пристрелялись к одному участку пути. Каждый день там рвались сотни снарядов.
Послышалось всхрапыванье: едва усевшись на скамью, один из шоферов заснул. Викентьев не удивился: не раз случалось ему видеть, как, войдя на несколько минут в избу погреться или поесть горячего, водители засыпали за столом с недонесенной до рта ложкой.
Взяв накладные, шоферы поднялись, разбудили заснувшего товарища и вышли из избы. Слышно было, как ушли машины.
Матвей Иванович представил себе, как часами руки водителей держат баранку. Глаза вглядываются в снежную мглу: не пропустить бы фонарь регулировщика, а то свернешь в сторону и попадешь в полынью.
С «Большой земли» везли мешки с мукой, сахаром, крупой, ящики с консервами, шоколад и мандарины ребятам, медикаменты. А из Ленинграда ехали маленькие дети, старики, ослабевшие от голода, нетрудоспособные жители города.
А враг бомбил и обстреливал из тяжелых орудий «Дорогу жизни». Глухие раскаты рвущихся снарядов отдавались в прибрежных лесах. Снаряды ломали лед. Столбом поднимались кверху вода и обломки льдин. Свежие полыньи ежедневно чернели на льду. Вьюга бешено крутилась над огромным пространством озера. Лютый мороз рвал радиаторы. Снежные заносы делали дорогу почти непроходимой.
Но каждый работник ледовой дороги помнил слова, с которыми обратился к ним товарищ Жданов.
«Все, от кого зависит нормальная работа дороги: водители машин, регулировщики, работающие на расчистке дороги от снега, ремонтники, связисты, командиры, политработники, работники Управления дороги, каждый на своем посту должен выполнять задачу, как боец на передовых позициях».
«…Ваших трудов Родина и Ленинград не забудут никогда».
Почему Алик не приходил за книгами
Приехав с ледовой дороги на один день в город, Матвей Иванович решил сначала зайти домой, а потом сейчас же пойти к Хрусталевым. На набережной Карповки он встретил Оську и привел его к себе.
В комнате Викентьева было немногим теплее, чем на улице. Ося приткнулся в углу дивана и, не снимая рукавиц, засунул за пазуху руки.
— Значит, вы завтра опять уедете, Матвей Иванович? — спросил Оська.
— Да, нужно еще там побыть.
Ножками от кресла и обрывками книг Викентьев затопил странное сооружение, сложенное посреди комнаты из листов железа и кирпичей. Труба уходила в форточку. Комната сразу наполнилась дымом.
Вскоре забурлила в кастрюльке каша из концентрата. Викентьев положил на стол лист бумаги, вытащил откуда-то две тарелки и разложил перед Оськой еду. Сам уселся на низком кресле перед самодельной печуркой и принялся мешать кочергой угли.
— Съешь всё, что перед тобой поставлено. Слышишь, Оська! Это тебя подкрепит. Я ведь знаю, что тебе больше всех достается. А потом закипит чайник, и мы напьемся горячего кипятку. Не смотри так на хлеб, Ося. Для Оли с Димкой у нас тоже есть по кусочку.
— А что же вы сами? — спросил Оська, медленно, с наслаждением, ложка за ложкой, отправляя в рот кашу.
— И я тоже сейчас буду… Кушай! Кушай!
— Если бы ты знал, откуда я приехал!.. — проговорил Матвей Иванович задумчиво. — Какие там люди, какие люди!..
Викентьев что-то говорил, но Оська больше ничего не слышал. От съеденной горячей каши его охватило ощущение блаженства, и он заснул в углу дивана.
Ему сразу приснилась мама. Она смотрела на него такими глазами, какие бывают только у мамы, и говорила: «Смотри не простудись!» Потом мама и Оська быстро сели в машину и по сверкающему яркоголубому льду понеслись, как вихрь. «Наши герои построили для ленинградцев эту дорогу», — сказала мама. — «А куда мы едем?» — спросил Оська. — «Конечно, в Крым, — ответила мама. — Ведь там не надо ломать заборы, чтобы топить «пожирательницу». Вставай, Ося, вставай, — уже пора», — добавила «мама» мужским басовитым голосом, сильно откашливаясь.
Оська открыл глаза.
Матвей Иванович тряс его за плечо.
— Вставай и пойдем к вам. Стемнеет скоро…
Они шли по Большому проспекту: Солнце садилось. Малиновые пятна заката лежали на глыбе льда, намерзшей посреди улицы. Казалось, что лед горит.
Поровнявшись с глыбой, Оська сказал:
— Это водопроводные трубы лопнули.
Как только солнце зашло, сумерки сгустились. Оська шагал бодро.
— Удивительно, как во мне силы прибавилось от концентрата, — сказал он. — Вот на этой улице, вот налево, — показал он рукавицей, — живет Алик. Матвей Иванович, знаете что! Зайдемте к нему. Зайдемте! — повторил он просительно. — Узнаем, что с ним. И Оля сегодня утром о нем вспоминала. Он давно не приходил к нам за книгами.
Поколебавшись, Викентьев согласился.
Матвей Иванович и Ося застали Алика одного. С головой закутанный в плед, он сидел неподвижно на кровати.
— Чего ты к нам не приходишь? — спросил Ося. — Алик!
Он задал свой вопрос несколько раз, пока Алик чуть слышно произнес одно слово:
— Мама…
От соседки они узнали, что мать Алика пропала. Она ушла из дома уже три дня назад и не вернулась. Конечно, она погибла. В то утро, когда она вышла из дому, был сильный обстрел их района.
— Надо бы мальчика куда-нибудь в детский дом определить, — сказала соседка. — Я живу на заводе. Хорошо, что эти дни дома была. А как он о матери заботился!.. Тоскует теперь…