Повесть о славных делах Волли Крууса и его верных друзей, стр. 10

— Как это хорошо — работать вот так дружно, вместе! — говорила Хельги Салусте. — Раньше, на хуторах, люди были одинокие, злые… А теперь…

Андрес никогда раньше не слышал, как говорит его мать. То есть нет, конечно, он слышал от нее тысячи будничных слов: «Сделал ли ты уроки?», «Садись ужинать», «Доброй ночи». Иногда мама жаловалась, что ей «трудно сводить концы с концами». Правда, еще она вспоминала, какой хороший человек был его отец, как он вернулся с войны — со шрамами, на костылях. И как потом он скончался и маленький Андрес остался у нее на руках…

Но это были домашние разговоры. Сейчас мама говорила так же просто, как всегда, но совсем о другом. И Андрес заслушался.

— Хорошо тут у вас! Радостно! — повторила Хельги.

«Радостно»! Вот как верно сказала мама! И Андрес опять вонзил в глину свою лопату, и опять полетели во все стороны глянцевитые шоколадные комья. Врезаться с лопатой в крутой берег было легко и весело: хотя они только-только «приступили к основным работам», яма получалась уже глубокой, почти в человеческий рост.

А немного дальше торчал старый, корявый пень. Андрес начал подкапываться под него, но пень держался крепко. Подошла Айме, стала помогать. И оттого, что Айме стала здесь, рядом с ним, Андресу хотелось еще чаще вонзать лопату в глину, выкидывать огромные, богатырские комья. Так, чтобы сама земля расступилась перед ним!

И земля начала расступаться.

Увидев это, не выдержал и Волли.

Он подбежал к упрямому пню, вцепился в него обеими руками, стараясь раскачать его, опрокинуть. Но пень стоял еще прочно.

Тогда Волли схватил чей-то лом, длинный и тяжелый. Лом плохо слушался Волли, но с четвертого удара все-таки вошел в землю рядом с толстым-претолстым корнем. Волли нажал, напрягая все свои силы, и корень не выдержал, пополз из земли, раздирая нависший над краем ямы дерн.

— Ура! — закричал Волли, потому что молчать он мог только на рыбной ловле и на уроках пения. — Ура!

Андрес и Айме снизу обрубали корешки лопатами, а Волли сверху так орудовал ломом, что пень начал качаться, как молочные зубы у сестренки Мари. Тогда Волли бросил лом, разбежался, гикнул, прыгнул на пень и…

Словно баба-яга на помеле, он пролетел на головами Айме и Андреса и вместе с пнем ухнул в яму.

— Ты не ушиблась? — заботливо спросил Андрес у Айме, помогая ей встать на ноги. Волли он словно и не заметил, хотя тот лежал здесь же, рядом.

— Противный Круус! Как маленький! — сердито сказала Айме, вытряхивая из-за шиворота насыпавшиеся туда комочки земли.

— Подумаешь, принцесса! — огрызнулся Волли, потирая здоровенную шишку на лбу: и на что это он напоролся?

Лихо же он летел! Вон какой пень выворотил — эти двое без Волли ни за что не справились бы, А еще дуются…

Ну и ладно, он и без них обойдется! Пожалуйста!

И Волли поднялся, выкарабкался из ямы и отправился бродить по всей стройке. Попробовал выдернуть пенек, потом другой. Но они не поддавались. Вот колышки — дело другое, они держались совсем слабо. Волли выдергивал их из земли и швырял в речку. Бух! Бух! Постояли — теперь поплавайте!..

— Разметка! Моя разметка! — схватился за голову Вальтер Пихлакас.

Покачиваясь на волнах, по речке уплывали те самые колышки, которые физик с таким трудом расставил по краям котлована, добиваясь, чтобы все углы были прямыми, а стороны имели одинаковую длину.

Глава девятая, в которой два директора находят один общий язык

— Альберт, ты должен принять меры! Так больше не может продолжаться! — уже в дверях встретила мужа расстроенная Лилли Паю.

— Ну, что опять случилось? — поморщился усталый Альберт, собиравшийся ужинать.

Он и так весь день «принимал меры» на полях, в коровниках и свинарниках. Целый совхоз на плечах. Он никак не собирался принимать какие-то «меры» в собственном доме. Принимать пищу его больше устраивало.

— Ты должен пойти в школу и доказать этому несносному Каэру, что наш Рауль не должен копать землю. В конце концов, он подрывает твой авторитет!

— Кто подрывает? — стаскивая сапоги, облепленные жирной землей, осведомился Альберт Паю.

— Рауль!

— Ты же сказала, что он роет землю, а не что-нибудь другое.

— Не остри, пожалуйста! Тебе это никогда не удавалось. Рауль подрывает твой авторитет. Зачем сыну директора совхоза копаться в земле? У него руки пианиста, их нужно беречь… Нет-нет, не перебивай меня! Если ты не вмешаешься, я увезу Рауля в город. У него тяга к музыке! Эмма Рястас говорит, что у него большой талант. Этот талант нельзя зарывать в землю! Рауль так страдает!

— Он мне ни слова не говорил.

— Конечно! Рауль боится сказать тебе об этом. Но он страдает, у него бессонница! Я сама слышала, как мальчик ворочался всю прошлую ночь.

— Подай ужин! — коротко приказал Альберт. Его слова прозвучали куда грубее, чем ему хотелось. Чтобы сгладить эту грубость, Альберт добавил: — А то на пустой желудок не понять, что именно наш Рауль роет, подрывает и зарывает.

— Ты опять отделываешься плоскими шутками! Речь идет о нашем ребенке, а ты…

Но тут Лилли поймала такой выразительный взгляд своего мужа, что прикусила язычок. Она имела достаточно большой опыт семейной жизни, чтобы понять, что этот разговор можно продолжать только после ужина.

Действительно, когда Альберт Паю наелся и расположился в кресле со свежей газетой, он уже гораздо терпеливее выслушал жалобы жены. Альберт не перебивал ее, даже иногда кивал головой. Лилли знала, что этот кивок можно истолковать совершенно различно. Но она рассказывала все разом:

— Пока Рауль копал землю только на уроках труда, это еще можно было вытерпеть. Но теперь его заставляют строить и по вечерам. Уже два урока музыки пропустил. А Эмма Рястас приходила. Ей придется заплатить — чем же виновата учительница? Мальчик вынужден таскать камни, перемазал весь костюмчик — знаешь, тот, вельветовый. Я уж не говорю о его новых чешских ботинках…

— Талантливому человеку не страшна никакая дополнительная работа, — сказал Альберт Паю. — Но не будем спорить. Чего ты от меня хочешь?

— Он еще спрашивает! — всплеснула руками Лилли.

И она все объяснила. Она приводила в пример медсестру Ви?льму Ро?осте, которая написала своему заморышу Харри медицинскую справку, чтобы мальчика освободили от строи тельных работ. Если он, Альберт, директор всего совхоза, не может написать своему сыну никакой справки, неужели он не в состоянии хотя бы сходить к этому Каэру и поговорить с ним по-мужски? Если уж нельзя совсем освободить Рауля от работы, пускай ребенка назначат каким-нибудь учетчиком или нормировщиком; должен же быть у них какой-нибудь элементарный порядок.

Альберт Паю молча встал и начал натягивать сапоги.

— Ты куда? — встревожилась Лилли.

— К Юхану Каэру. Пойду поговорю по-мужски.

Обрадованная Лилли поцеловала его в щеку и проводила до порога. Уже в дверях Альберт обернулся:

— А где наш Рауль?

— Они же чуть ли не каждый вечер остаются на этой стройке! Пожалуйста, наведи там порядок!

— Да, я наведу порядок, — пообещал Альберт Паю и зашагал по дороге, ведущей к школе.

Все здесь было ему знакомо. Каждый обитатель небольших домиков, выглядывавших из зелени то слева, то справа от дороги, имел то или иное отношение к совхозу. Вместе с ними Альберт Паю вывел это хозяйство, как пишут в газетах, «из отстающих в передовые» за какие-нибудь… Гляди-ка, уже восемь лет живут они в Метсакюла!

Пройдя аллеей меж старых лип, посаженных здесь в незапамятные времена, Альберт Паю вошел в новый школьный парк. Собственно говоря, парка еще не было. Маленькие дубки, березки и клены едва доходили до пояса. Этот парк школьники разбили только прошлой осенью.