Как мы росли, стр. 22

Люська поскорее застегнула пальто. А тётка продолжала говорить громко, будто кричала на кого-то:

— Всё воюем. Богатые — племя злое, так бы они всех нас и придушили! Грозят за дом, в который нас поместили! Вы что думаете! Да-да… Недавно мою я лестницу, гляжу, входит женщина. Я спрашиваю: «Вам кого?» Она молчит, а сама глазами всё зырк, зырк, а потом на меня: «Что это ты водой на паркет брызгаешь? Приедут хозяева — отвечать придётся». — «Какие это хозяева вернутся?» — я её спрашиваю. Такое меня, дорогая барышня, зло взяло! Я говорю: «И вспоминать не желаю про этих хозяев!» Она — к двери. Я — за ней. Ушла, а где-нибудь притаилась — следит, как мы в ихнем доме живём. Ждёт, когда им возвращать его будут обратно. Только хоть я тёмная и неграмотная, а думаю — не будет этого! Не за то кровь люди проливают! — Тётка остановилась около особняка. — Ну, я пришла, — сказала она. — А вам счастливо дойти.

Тётка хлопнула тяжёлой дверью, поднялась по широкой мраморной лестнице к себе в комнату и на весь дом заголосила:

— На кого ты меня покинул, Петенька!

Оксана Григорьевна с ребятами пошла дальше.

— Это кто же, сама буржуйка приходила или кого присылала? — спросил Наливайко.

— Может быть, и сама, — сказала Оксана Григорьевна. — Из домов-то их выгнали, а из России нет. Многие ещё остались, спрятались.

— А где они теперь живут? — спросила Варя.

— Где живут? А где придётся, кто где сумеет.

— Их всех надо переловить, на всей земле, до одного, тогда и война кончится! — сказал Наливайко.

Вечером

Вечером Варя бежала по лестнице, перепрыгивая через две — три ступеньки, и вдруг чуть не споткнулась. Навстречу ей шла «Пиковая дама» с закопчённой кастрюлькой в руках. Она еле-еле поднималась по лестнице. Видно было, что ей очень плохо.

— Давайте я вам помогу, — сказала Варя.

— Помоги, — ответила «Пиковая дама». Губы у неё были совсем синие. — На, держи, а то я сейчас уроню.

Варя взяла у неё из рук кастрюльку, и они пошли по длинному коридору. «Пиковая дама», тяжело опираясь на Варино плечо, с трудом передвигала ноги. Шли они долго. Варя устала, плечо у неё онемело, но она терпела и даже приговаривала:

— Теперь скоро дойдём… А вы опирайтесь, опирайтесь!

Наконец они остановились у двери. «Пиковая дама» стала вставлять ключ в замок — пальцы у неё не сгибались.

— Давайте я, — сказала Варя. И, поставив кастрюлю на пол, вставила ключ, повернула его и распахнула дверь.

«Пиковая дама», охая, остановилась на пороге.

— Это вы? — вдруг раздался мужской голос.

— Да, — сказала «Пиковая дама». — Мне так плохо… что-то с сердцем. Я еле дошла…

И Варя увидела в кресле мужчину. Он быстро вскочил и закричал какие-то непонятные слова. «Пиковая дама» обернулась к Варе:

— Кто тебе разрешил войти в комнату? — Она толкала Варю в грудь и шептала: — Убирайся! Уходи, уходи!

Варя попятилась; дверь перед ней захлопнулась, щёлкнул ключ, и всё смолкло.

Варя сначала ничего не поняла, а потом горькая обида захлестнула её маленькое сердце. Всхлипывая, она побежала назад. Оксана Григорьевна, широко расставив руки, поймала её и крепко-крепко прижала к себе:

— Кто тебя поколотил?

— Никто меня не колотил.

— А почему тогда дивчинка плачет?

— А я не плачу, — сказала Варя и вдруг громко зарыдала, уткнувшись Оксане Григорьевне в мягкий, пуховый платок на груди.

Оксана Григорьевна усадила Варю рядом, погладила по голове.

— Перестань плакать, — говорила она. — Лучше мы с тобой потолкуем.

И Варя рассказала Оксане Григорьевне про свою горькую обиду:

— Я не знала, что она такая злющая. Помогала ей, жалела, как бабушку, а она как давай пихаться! И дядька у неё злой.

— Какой дядька? — переспросила Оксана Григорьевна.

— Какой? У неё в комнате, в темноте, сидит.

— Ну, вот что, — сказала Оксана Григорьевна. — Плакать нечего. Она — старый, больной человек, у неё свои странности. На тебе книгу, и беги к ребятам. Я сейчас приду и буду вам читать, а вы до меня посмотрите картинки. Мне на минуточку надо зайти к Михаилу Алексеевичу.

Варя с книжкой побежала к ребятам, а Оксана Григорьевна пошла к Чапурному.

— Так, так, — приговаривал Михаил Алексеевич, слушая Оксану Григорьевну. — Как же нам лучше поступить? Дело-то серьёзное…

Оксана Григорьевна в этот вечер читала ребятам «самую интересную на свете книжку» — про собаку Каштанку, о том, как Каштанка потерялась и как она потом научилась выступать в цирке. Ребята сидели вокруг печки и слушали.

Чапурной сидел в это время на площадке у запертой входной двери. В парке, куда выходили окна из комнаты «Пиковой дамы», дядя Егор большой лопатой раскидывал ещё не растаявший снег, а сам нет-нет, да поглядывал на окна. По дороге в райсовет летел, как птица, в своей чёрной крылатке Пётр Петрович.

— Я так полагаю, — сказал он, передавая председателю письмо Чапурного, — что это весьма важно…

Ещё не успела Каштанка вернуться к своему прежнему хозяину, как к детскому дому подошёл военный патруль.

Чапурной повёл солдат по лестнице на второй этаж и постучал в дверь. Открыла ему «Пиковая дама». В комнате никого, кроме неё, уже не было.

— Так, — сказал Чапурной и подошёл к окну, которое было прикрыто неплотно.

Из окна было видно, как в парке красноармейцы обыскивали высокого человека в шинели. Человек поднял руки и зло смотрел на дядю Егора.

— Чтоб ты себе ноги переломал, гадюка проклятая! — ругался дядя Егор, разглядывая простреленную лопату. — Чтоб тебя разразило! Среди детей захоронился, сволочь!

Красноармейцы увели «Пиковую даму» и царского полковника, которого она прятала.

А жизнь в детском доме шла своим чередом. Оксана Григорьевна дочитала книгу и уложила ребят спать. Варя, забыв про обиду, лежала в постели и долго ещё видела перед собой смешную рыжую собачонку — умную, как настоящий артист.

А в это время Чапурной в своей комнате заряжал одной рукой наган: оружие должно быть в порядке. Перед ним за столом сидел Пётр Петрович. Прихлёбывая чай из жестяной кружки, он говорил:

— Я, знаете, Михаил Алексеевич, бежал и не верил, что это я бегу. А теперь вот сердце покалывает…

— Пройдёт, Пётр Петрович, — утешал его Чапурной.

— Разумеется, пройдёт. Я полагаю, вы ведь не думаете, что я жалуюсь?

— Что вы! Конечно, не думаю, — ответил Чапурной. — Я вот вам горяченького, разрешите, подолью.

И Чапурной, наливая Петру Петровичу чай, думал: «Молодец старик! Если бы не он, упустили бы врага».

О событии, которое произошло в детском доме, знали только взрослые. Ребятам сказали, что «Пиковая дама» заболела и уехала. А со взрослыми у Чапурного был разговор.

— Я прошу без моего разрешения не оставлять в доме никого из посторонних. Вы понимаете, что это необходимо, — сказал Чапурной. — Надеюсь, никто не возражает?

— Я возражаю, — сказала Гертруда Антоновна.

— Почему же? — удивился Чапурной.

— Я возражаю, — повторила Гертруда Антоновна. — Как вы можете давать разрешение, когда вы не знаете постороннего человека? В детском доме не должно быть посторонних.

«Она права», — подумал Чапурной и сказал:

— Я, товарищи, промахнулся. Гертруда Антоновна правильно говорит — какое я могу дать разрешение?

— Я полагаю, — сказал Пётр Петрович, — в этом не будет необходимости.

— Кому надо знакомых проведать, пусть сами в гости идут, — сказал дядя Егор.

— Правильно, — сказал Чапурной. — На том и решили.

Щи из рябчика

У Михаила Алексеевича с его помощниками установились настоящие дружеские отношения. Люди подобрались такие, которые не «служили», а жили с детьми и не считали своего времени, работали с душой.